Вместо ответа Мария зарыдала.
— Что случилось, Маша? — испугался он, но она не ответила и продолжала горько плакать.
— Я сейчас приеду. Никуда не уходи!
Встревоженный профессор выбежал на улицу, но вспомнил, что машина осталась на парковке завода и вернулся назад.
— Такси! Вызовите мне такси. Срочно! — закричал он администратору.
Весь путь до дома уборщицы Марии обеспокоенный Карл Борисович подгонял таксиста.
— Здесь можно быстрее, патруль никогда сюда не заезжает…Обгоняйте этот утиль, еле тащится! Блин, красный.
На светофоре таксист повернулся к нему и с насмешкой спросил:
— На роды, что ли, торопишься?
— Ага, на роды, — торопливо ответил он и кивнул. — Езжай давай, уже желтый.
Карл Борисович расплатился, зашел в подъезд и побежал вверх по лестнице.
«На третьем или четвертом этаже? Помню, что квартира слева. Дверь вроде бы черного цвета».
Он постучал об черную дверь на четвертом этаже и замер в ожидании. Прошло пять секунд, десять, двадцать, но никто не открывал.
«Перепутал, наверное. Хотя на третьем дверь красная. Может, перекрасили», — он хотел уйти, но замок щелкнул и дверь открылась.
— Машенька, что случилось? — выдохнул он, увидев растрепанную и красную от слез Марию.
Она ничего не ответила, развернулась и исчезла в глубине квартиры. Карл Борисович зашел, закрыл дверь и пошел следом.
— Суп будешь? — тихо спросила она.
— Буду, — он сел за стол и вопросительно уставился на Марию, которая старательно избегала встретиться с ним взглядом.
Она поставила перед ним миску с супом и плетеную корзинку, в которой лежал хлеб. Профессор начал есть, не сводя глаз с Марии.
— Очень вкусно, Машенька. Спасибо. Я помою за собой, — он подошел к раковине, но она опередила его и отобрала грязную посуду.
— Не надо. Я сама.
Карл Борисович взял ее за руку и участливо спросил:
— У тебя где-то болит? Может, с дочкой что-то случилось?
Она прижала кухонное полотенце к лицу и зарыдала. Профессор обнял ее и погладил по спине:
— Расскажи, легче станет. Если что, у меня есть связи и деньги. Я тебе помогу. Только прошу, не молчи. Пожалуйста, Маша!
Она отстранилась и села на табуретку у стола.
— Эх, Карлуша, поздно. Уже слишком поздно.
— Что поздно-то? Не томи, говори!
Она горько усмехнулась и покачала головой.
— Я-то думала, что от работы спина болит, а оказалось от рака.
У Карла Борисовича перехватило дыхание.
— Как от рака? Ты же здоровая была. Вон, какие ведра таскала.
— И я так думала, а, оказывается, уже последняя стадия. Дали таблеток, чтобы не мучилась и домой отправили умирать. Все, прожила я свой век. Завтра куплю платье и туфли на похороны, чтобы дочке потом не бегать.
Он опустился перед ней на корточки и заглянул в опухшие от слез глаза.
— Машенька, даже не думай об этом. Поняла меня? Я что-нибудь придумаю. А ты, держись. Не хорони себя раньше времени. Я, обязательно, придумаю, как тебя спасти, — с жаром сказал он и резко встал, отчего хрустнули колени. — Пойду. Вытри слезы, они не помогут. Позвоню тебе вечером.
Он размашистым шагом вышел из квартиры.
«Ну уж дудки! На этот раз ты меня не проведешь, Смертушка. Не отдам я тебе Машу. Вот увидишь, — подумал он и остановился. — Надо магнитофон купить и кассет побольше».
Карл Борисович зашел в магазин «Музыкальный мир» и подошел к продавцу.
— Мне нужен магнитофон, на который можно записывать.
— С функцией диктофона? — молодая девушка-продавец жевала жвачку и со скучным видом листала журнал. — Или с кассеты на кассету?
— Диктофона, — торопливо ответил профессор. — И побыстрее, пожалуйста. У меня мало времени.
Она окинула его равнодушным взглядом и показала на стеллаж с магнитофонами.
— Все такие, выбирайте.
Карл Борисович еле сдержался, чтобы не выругаться, схватил первый попавшийся магнитофон и поставил перед продавцом.
— И пустых кассет штук двадцать.
— Ого, это что же вы записывать собрались?
— Оперу, — выпалил он и достал кошелек. — Упаковывать не надо, а то зима наступит, пока вы это сделаете.
* * *
Карл Борисович установил магнитофон рядом с радиоприемником.
«Теперь я ни слова не пропущу и обязательно выясню, как вы туда попали», — думал он, настраивая усики антенны. По пути в гостиницу он зашел в магазин и набрал продуктов на несколько дней, чтобы лишний раз не выходить из номера. А магнитофон он задумал включать, пока будет спать.
— Так-с, ребята, всем привет, — сказал профессор и включил радиоприемник.
Послышался стук ложек и довольное кряхтение.
— Луиза, ты, как всегда, бесподобна, — похвалил Гюстав. — Пудинг выше всех похвал.
— Да, согласен, — отозвался еще один мужской голос. Карл Борисович его не узнал.
— Ты работала поваром в ресторане? — поинтересовался незнакомец.
Луиза кокетливо захихикала.
— Нет, Чан. Не в ресторане, а в богатом доме французского магната. Он занимался кораблями. По всему дому стояли макеты лайнеров и барж.
— Расскажи о себе, — попросил Чан и за столом наступила тишина, прерываемая только стуком ложек и далеким лаем собаки.
Она тяжело вздохнула.
— Не люблю вспоминать, но тебе, как новенькому, расскажу…Молоденькой девушкой я поступила к ним работать служанкой. В мои обязанности входило присматривать за старой больной матерью магната Моруа. Через два года, она умерла, и я начала прислуживать за столом. Там-то он меня и заметил.
Луиза замолчала, но никто даже не думал ее торопить.
— Жильбер несколько лет учился в Англии и приехал навестить родителей. Обычно они к нему ездили, но в то лето, он сам соизволил явиться в отчий дом. Признаюсь честно, я влюбилась. Он был такой красивый, галантный, щедрый…М-да, казался настоящим рыцарем. Мы украдкой встречались в саду или в коридоре на этаже со спальнями господ. Через месяц наши встречи перешли в мою спальню. В конце лета, он уехал обратно в Англию, а я поняла, что забеременела. Мне было всего семнадцать. После того, как прошел испуг,