Уже минут десять Перси то и дело прыскала от смеха: сначала Элис продемонстрировал, как действовать шляпной булавкой, чтобы отпугнуть прощелыгу, усевшегося рядом на скамье в церкви; затем как невзначай опрокинуть стакан вина настоящего слишком близко джентльмена; показал, как наступить изящным французским каблучком на ногу нападающего и освободить руки из захвата. Было забавно, но очень поучительно.
— Девочек обязательно надо учить таким вещам, а не занимать бесконечным вышиванием, — заметила она, пока Элис потирал пострадавший большой палец руки.
— А теперь я покажу, как разделаться с любвеобильным джентльменом, преступившим границы приличия.
— Неужели? — Перси вскинула бровь. — Вы уже не хотите целовать меня и… ничего такого больше, да?
Элис посмотрел на нее внимательно и серьезно.
— Скажите мне, если что-то в моих действиях вам не понравилось, и я не буду заговаривать с вами или приближаться к вам до конца путешествия.
Это откровение, словно повторявшее ее собственные мысли, потрясло ее. Перси вдумчиво перебрала все больные струны своей души и отрицательно покачала головой.
— Вы много чего натворили — шокирующего, неразумного и возмутительного, — но это не убило во мне желания. — Ей трудно было встретиться с ним взглядом, но когда она осмелилась, напряжение в его лице ушло без следа.
Он кивнул.
— В таком случае вы вполне способны недвусмысленно дать мне понять, что ваше мнение переменилось. На теле есть несколько особо болезненных точек, и если надо выиграть время, чтобы успеть сбежать, ткните или ударьте прямо туда. Позвольте я обниму вас — вот так…
Перси поняла, что краснеет, повторяя себе, что должна отбиваться и не уступать.
— Напрягите пальцы и тычьте вот сюда, затем поднимите колено…
Ее ладонь и колено не успели ничего поразить — он увернулся, как угорь.
— Надо отрабатывать до совершенства. Итак, вторая попытка. — Элис крепко сжал ее в объятиях, развернув свои широкие плечи в сторону койки. — Попробуйте в солнечное сплетение.
— Вы слишком сильно зажали меня. Это нечестно!
Игра закончилась, но она не поняла, почему нельзя продолжить. Ей было жарко, неловко, тесно от его близости. Она почувствовала, как затвердели ее соски, ее дыхание сбилось, а негодяй поглаживал пальцами ее позвоночник.
— Распутники не играют по правилам, Перси, — прошептал он, покусывая ее ухо. — Прекратите трепетать и вспомните, чему я только что учил вас.
Его язык, горячий и влажный, лизнул ее мочку, и она подпрыгнула, словно он ущипнул ее.
— Вы…
«Думай, Перси, твои руки свободны. Он сказал что-то про уши… О господи, он облизывает мою мочку…» Она подняла руки, схватила Элиса за уши и выкрутила их. Реакция была мгновенной.
— А-а! — Они стояли в шаге друг от друга, вытаращив глаза, затем Элис рассмеялся. — Отлично. — Он, гримасничая, растер уши. — Вы поняли, что в такой ситуации нечего миндальничать. Если настроены серьезно, надо действовать, приложив все силы и умение. Вам следовало воспользоваться коленом, как только я отпустил вас. Если бы ударили как следует, сейчас я катался бы по полу, а вы смогли бы выскочить за дверь.
— Благодарю вас, — сказала Перси. — Я теперь знаю, что делать, если мне доведется встретиться со злоумышленником. — Ей было неуютно от возбуждения, внутри все закипало — похоже, она злилась на саму себя и гневалась, что он так манипулировал ею. Она повернулась и открыла дверь. — Со злоумышленником или с обманщиком. Пока, Элис.
— Погодите. — Он взял ее за руку, втянул обратно в каюту и прихлопнул дверь ладонью. — Что именно вы хотели этим сказать? Кто вас обманывал?
— Вы, кто же еще. Сначала вы любовно ласкаете меня, а затем читаете лекции о том, как защищаться от распутников. Вы любите или соблазняете? Вы друг или притворщик? Вы так любили меня здесь — раньше, и вам ли не понять, что могли изнасиловать меня, если б пожелали — у меня не было защиты. Вы ласкали меня на палубе, пока я едва не сомлела. Вы только что держали меня в объятиях, а я растаяла на секунду — так глупо. Вы знаете, чем покорить меня, — вы достаточно хорошо меня изучили, но я сама так и не сумела пока понять вас.
— Я — упреждение на вратах ада, именно так, — сказал он безо всякого юмора. — И хочу, милейшая Перси, плотски любить вас; но, зная, что вы не девственница, хочу воспользоваться этим. Однако я вполне способен контролировать себя и не пойду на риск оставить вас с ребенком. Так что, да — я повеса и соблазнитель. Да, я знаю, что мне не следует заниматься с вами любовью; я знаю, что, верно, убью каждого, кто посмеет так обойтись с вами, потому что во мне осталась память, что я вырос, защищая вас. Именно поэтому я — лицемер.
— Вы помните меня ребенком?
— Помню, еще бы! Мы говорили об этом — как же я мог забыть, из-за кого мне то и дело попадало?
— Мне было шестнадцать, когда вы уехали. Вы помните, какой я была тогда?
— Смутно. — Он нахмурился. — Я перед тем был в Оксфорде, а затем уехал — Лондон, путешествовал, гостил, в основном у друзей. Когда вернулся, вы были еще слишком юны, чтобы выезжать в свет, поэтому я не видел вас на балах и приемах. Вы, помню, вытянулись за то время: глазищи под копной волос и ноги — девать некуда.
— Но наши приятельские отношения никуда не делись, мы понимали друг друга, — напомнила она. — Ездили верхом, гуляли в парке, там, в поместьях. Вы были счастливы, как мне казалось. Даже взволнованы.
Лицо ничем не выдало его эмоций.
— Да, я тогда был в отличном настроении.
Он был тогда другой — в ее памяти. Смешливый и беспечный; хотя, теперь вспоминая себя с высоты своих лет, чуть лукавил. Она влюбилась в него, не подозревая, что это лукавство и это счастье — не для нее. Другая женщина?
— Тот последний день. Накануне вашего отъезда, — настойчиво продолжала она. — Вы помните… нашу встречу в тот день?
Он беспокойно наморщил лоб:
— Нет. Я был зол и в дым пьян к вечеру, это я знаю. Я проснулся в похмелье, как в аду. Все в тумане. Вы, однако, были там, так?
— Да, — созналась она. — Могу подтвердить, вы злились и были слегка пьяны.
— Мне жаль. Верно, вы ушли и оставили меня — весьма мудро. Я прилично налакался. — Элис повернулся и принялся наводить в каюте порядок.
Он не помнил. Он не мог вспомнить, как она нашла его в парке замка Линдонхольт с бутылью в руке — вторая валялась у его ног, — в растрепанных чувствах — бессильной ярости и горестном отчаянии. Она потащила его к дому, опасаясь, что он может свалиться в ров с водой, и каким-то образом сумела поднять его наверх, в его спальню. Когда Перси проталкивалась с ним в дверь, он повернул к ней лицо — и она увидела в его глазах такую боль, что ее сердце едва не разорвалось. Ее друг страдал от обиды. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку — для утешения. Но она промахнулась, и поцелуй пришелся в губы — нахлынули неизведанные до тех пор чувства, и она обхватила руками его шею, а он привлек ее к себе, потянул в комнату и…
