– Ты прав, прав… Но теперь ищи! Именно этого гада ищи!
Вообще-то можно теперь и без него, но струя слишком уж жмется к полу, в то время как все остальные медленно рассеиваются во всем пространстве, от стены и до стены, от пола и до потолка. Кроме того, действие зелья уже ослабевает.
Бобик посмотрел вопросительно, понюхал еще, я видел, как его раздувшиеся ноздри потянули к себе струю. Она красиво и томно изогнулась, словно работающая при дорогой гостинице шлюха, поплыла послушно и обещающе. Ноздри начали поглощать ее, как мощные турбины с метровыми лопастями. Бобик чихнул, я сказал, что на здоровье, все путем, он посмотрел обиженно, мол, сам нюхай такое, у него обоняние в сто тысяч раз более тонкое и нежное.
– Ну что? – спросил я. – Проанатомировал? Вместо ответа он повернулся и побежал к выходу. Я бросился за ним, крича, чтоб помедленнее, мне дожить бы…
Струя не прерываясь плыла над полом. В тихих местах, где нет движения воздуха, даже сохраняла очертания человеческой фигуры, состоящей из запахов. Волосы и лицо пахнут бархатно-оранжево, корпус – кисловато-коричнево, а ноги так вообще едко-зеленым, что и понятно: после долгой дороги шпион приступил сразу к заданию, минуя ванну.
На лестнице попался барон Альбрехт, глаза удивленные, я махнул рукой, объяснять некогда, а когда взбежали на последний этаж, услышал за спиной грохот его сапог.
Бобик бросился к двери на смотровую башню. Я несся следом, как по той самой трубе, что есть ли жизнь после смерти. Чувство иррациональности охватило с такой силой, словно уже не то что бегу по планете Сириуса, а вообще я в другом измерении и с другими фундаментальными законами.
Светящееся чудовище выметнулось на лестницу. Я прыгал по цветным ступенькам, испещренным кисло-сладкими и шероховато-острыми следами, но теперь замечаю все более четкие отпечатки, что резко разнятся от остальных.
Бобик исчез на минуту за поворотом, а когда я оказался на последнем витке, он выметнулся на верхнюю площадку. Я, задыхаясь, выскочил следом. В лицо словно плеснули жидким гелием: чувствительное к холоду лицо сразу застыло коркой, морозный воздух моментально сжег трахею.
У края парапета черная тень, смутно напоминающая человеческую, только в полтора раза крупнее. Святящийся Бобик ринулся к ней. Я выхватил меч сразу же на последней ступеньке.
– Сдавайся!.. – прохрипел я промороженным ртом. – Или умрешь!
Тень сдвинулась в сторону, я понял, что неизвестный рассматривал в щель между зубцами народ во дворе. Бобик остановился перед ним, темная фигура задвигалась, я со страхом ощутил, что маг творит заклинание.
– Замри!.. – заорал я, разрывая связки. – Или умрешь! Продолжая угрожать мечом, я левой рукой сдернул с пояса молот и метнул в темную фигуру. Бобик повернул голову, следя за моими руками, хлопки рукоятью по воздуху, чмокающий удар, болезненный вскрик и – сухой треск.
Глава 15
На площадку посыпались осколки темного льда. Фигуру отшвырнуло к каменному зубцу, тот выдержал смягченный удар, а человек сполз на пол. Окружающая тьма исчезла, теперь неизвестный ничем не отличался от тех, кого я вижу в замке. Я поспешно вернул себе прежнее примитивное, зато привычное зрение, ускоренная регенерация сращивает порванные сосуды в горле, жжет, словно поел столовой ложкой васаби.
Человек много мельче, чем выглядел в темном доспехе колдовской тьмы, но, странно и пугающе, остался жив после чудовищного удара молотом. Я похолодел, когда он начал медленно подниматься на ноги.
– Застынь! – проревел я люто. Молот ударил рукоятью по ладони, я тут же поспешно швырнул снова. – Или умри!
Молот, способный разнести одним ударом скалу, ударил с прежней силой. Я слышал, как маг вскрикнул от боли, мой обостренный слух уловил треск костей, но чужак все еще поднимал руки и пытался что-то начертить в воздухе.
Я поймал молот, подбежал. Бобик смотрел на меня с вопросом, я сказал громко:
– Это Пес Ада! Он разорвет на клочья, если шевельнешь хоть пальцем! Замри!
Острие меча Арианта уперлось магу в горло. Он застыл, скосив глаза на дивное лезвие, по его белому от сдерживаемой боли лицу я понял, что он знает, что это за меч. Глаза страдальческие, изо рта вытекает темно-красная струйка. Дыхание вырывается из груди с хрипами и хлюпаньем. Я перехватил взгляд, полный ужаса и недоумения.
– Застынь, – повторил я. – Вполне возможно, останешься жив. Пес, рви, если хоть подумает шевельнуться. Или шевельнет губами.
Пленник часто и хрипло дышал. Я посмотрел в щель между каменными зубцами, прокричал:
– Срочно Миртуса ко мне! Снизу донеслось:
– Он побежал за вами на башню!
Молодец, мелькнуло у меня в голове. Миртус старается угадывать, что мне нужно, образцовый слуга.
Через пару минут маг выскочил к нам, глаза расширенные.
– Я ощутил… – прохрипел он, хватая широко распахнутым ртом воздух. – Он здесь… А, вы его уже…
– Уже, – подтвердил я. – Сможешь его обезопасить?
– Теперь да, – ответил Миртус. – Он вообще все истратил. Пуст, как бурдюк без вина.
Объясняя, он быстро чертил в воздухе геометрические фигуры, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, челюсти крепко стиснуты. Черный маг хрипел, но струйка крови изо рта иссякала. Глаза его угрюмо зыркали из-под мясистых век.
Миртус коротко бросил ему:
– Останови кровь! Это можно.
Маг осторожно покосился на Бобика, на меня.
– Можно, – подтвердил я угрюмо. – Но не больше, понял?
Его рука медленно поднялась к груди, пальцы помассировали сердце. Капюшон свалился на плечи, открыв немолодое лицо с черными, уже седеющими волосами. Длинный крючковатый нос, черные кустистые брови, пронзительные глаза навыкате, впавшие щеки и узкий рот с бледными тонкими губами. Такой может быть политиком, магом, но не крестьянином.
– Будь осторожен, – предупредил я. – Вычислили мы тебя быстро. Просто следили, чтобы понять, что тебе нужно и… что ты можешь. Так что справимся легко, но… рисковать не станем. Как только ты… словом, убьем сразу.
Миртус наблюдал за ним еще внимательнее. Он время от времени добавлял заклятия, а когда на площадку, грохоча тяжелыми сапогами, ворвались воины снизу, он сам, не дожидаясь моего распоряжения, велел связать пленника, заткнуть ему на всякий случай рот и тащить вниз.
Арестовывали раньше, как я слышал, обычно по ночам, а допрашивали на Лубянке уже под утро: самое удобное время, воля схваченных в это время дает трещину. Арестованные все выкладывают и во всем признаются.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
