— Нашел? — прошептал он, как будто боялся спугнуть удачу.
— На месте, — я вытянул приборчик из кармана и положил его на ладонь.
Мы оба даже не удивились, когда обнаружили, что рамка, хвала всевышнему, спокойная неподвижная рамка, слегка светится.
— Хорошо, что он тебе его дал, — задумчиво произнес Загребельный. — Хоть какое-то доказательство. — Тут Андрюха встрепенулся. — Слушай, а откуда ты о нем узнал, о леснике этом? Кто рассказал? Расспросить бы как следует.
— Кто рассказывал…? — мне даже не пришлось особо напрягать память. Я прекрасно помнил кто рассказывал. — Пулеметчик один. Алексеем кличут. Он…
Тут я осекся. Вспомнил изувеченный «Утес», кровь и раздробленное, словно угодившее под пресс человеческое тело, привязанное к броне веревками. Его так и оставили, похоронили вместе с «302-ым» под грудой кирпича и железа.
— Что он? — вывел меня из оцепенения Леший.
— Нет его больше.
— Понятно, — подполковник как-то нервно хохотнул. — Ты знаешь, я даже не удивлен. Учитывая всю странность происходящего, по-другому и быть не могло. Вот чертовщина!
— Согласен.
Я решил не упоминать о Степане Кузьмиче, втором номере пулеметного расчета. Он ведь тоже знал об одноглазом белорусе и тоже погиб. Совпадение? Кто знает, может и совпадение. Вчера проклятые инопланетные выродки отняли у нас слишком много человеческих жизней.
Подумав о прорыве, о смертях сотен людей здесь, в Одинцово, и тысяч там, в Красногорске, я даже устыдился того, на что мы с Лешим тратим столь драгоценное сейчас время. На пустую болтовню, на какое-то идиотское расследование. Да расскажи мы о нем кому-нибудь, нас бы не то что не поняли, нас бы заклеймили позором. Вот чем занимаются два здоровых сильных вояки. И это в то самое время, когда сотни женщин, стариков и детей ждут от них помощи.
— Пойдем, — я взял Загребельного за плечо и потянул, разворачивая к двери.
— А как же быть с этим типом?
— Забудем пока. Есть дела более важные и срочные.
— Забыть, это вряд ли… — покачал головой подполковник ФСБ. — Не выяснив, кто был тот, мы не сможем полностью доверять этому. — Леший указал на дверь, намекая на того лесника, что сейчас находился в кабинете главы Одинцовской колонии.
— Тот ли, этот ли, все равно, — отрезал я. — Лично я сейчас готов довериться хоть черту, хоть дьяволу, только бы он помог спасти людей.
Похоже, мой довод произвел на Лешего впечатление, должное впечатление.
— Ладно, послушаем, что там говорят, — Андрюха взялся за дверную ручку. — Только имей в виду, я буду за ним приглядывать.
— Да сколько влезет, — разрешил я. — Ну… давай, заходи.
В тот момент, когда мы вновь материализовались в апартаментах Крйчека, как раз выступал архитектор Хлебников, вернее не выступал, а вел весьма и весьма горячую дискуссию с Одноглазым и активно поддерживающим того Горобцом.
— Дети и старики не дойдут, просто физически не дойдут, — почти кричал архитектор. — Мы их всех потеряем после первой же сотни километров. Это убийство. Их гибель будет на нашей совести.
— Если бы идти було треба тысячу километрив, то, ясное дело, я б теж був против. — Не соглашался с ним Горобец. — Тысячу никто не осилит, ни жинкы, ни диты, ни старикы, ни мы з вами. Но тут ведь зовсим инше дело. Тут ведь триста, ну, в крайнем случае, триста пятьдесят километрив. И все, дело зроблено. А дальше… — Микола закрыл глаза, и на лице его появилась мечтательная улыбка. — Дальше у нас зьявиться шанс забути про всю цю нечисть раз и навсегда.
Слушая весь этот спор, я понял, что пропустил какую-то его очень важную часть… даже две части. Во-первых, не было понятно какая нелегкая должна нас нести к морю. Во-вторых, почему до этого самого моря вдруг оказалось не тысяча километров, а всего триста, в крайнем случае триста пятьдесят? Европа, что ли, резко усохлась? Как бы ни было любопытно, однако я все же повременил задавать вопросы. Оставалась еще надежда, что ответы можно будет узнать из дальнейшего разговора.
— Я всегда был и остаюсь противником этой авантюры, — встал на сторону Хлебникова Крайчек. — Даже триста километров нам не по силам. Вы что, забыли куда придется идти? На запад. По неизвестным территориям, в места полностью контролируемые кентаврами. Оттуда ведь никто не возвращался.
— Так уж и никто? — подал голос Одноглазый. — А я что, не в счет? Я ведь там прошел. Один прошел. Кентавров там меньше, чем здесь, это я гарантирую. Так что такому крупному отряду…
— У Звенигород можно зайти, — вдруг нашелся Горобец. — Их тоже сагитируем. Это еще с полтысячи душ.
— Во! Дело говорит хохол! — похвалил его Скуба. — Чем больше народу, тем безопаснее дорога.
— Сагитировать? — тихо произнесла из своего угла Нина. — А ведь не известно есть ли там кого агитировать.
Слова женщины словно окатили участников жарких дебатов ледяной водой. Все планы и проекты, как светлые и многообещающие, так и мрачные и пессимистичные, как бы потускнели, отошли на второй план, уступая место страшной действительности. А она, проклятая, и заключалась именно в том, что из лагеря нам не высунуться. Днем вокруг так и кишело кентаврами. Но им еще можно было противостоять, если бы только не эти электрические гиганты. Поэтому приходилось просто сидеть и ждать, как зайцы в норе. Надеяться, что монстры не придут завтра и подарят нам еще один день жизни. Ну, а что будет послезавтра?
— Если кашалоты не придут ни завтра, ни послезавтра, то этих двух дней как раз хватит, чтобы подготовиться и ночью уйти, — в наступившей тишине слова Одноглазого прозвучали как глас, послание пришедшее из потустороннего мира.
— Ночью?! — в один голос воскликнули Крайчек, Беликов и Кальцев. — Да ты в своем уме?!
— Именно ночью, — повторил лесник. — Днем вы уже пытались, и что из этого вышло?
Скуба сказал «вы», а не «мы», и это сразу резануло слух, по крайней мере, мой слух. Это что значило? То ли белорус не отождествлял себя с людьми, среди которых он теперь жил, то ли он был против попытки прорыва и сейчас еще раз об этом напомнил Крайчеку. Как бы там ни было, но мне это его «вы» очень не понравилось. Что ж, запомним, а может как-нибудь потом сделаем соответствующие выводы.
Однако, такой наблюдательностью в купе с подозрительностью похоже обладал один лишь я. А все остальные были слишком ошарашены, если не сказать напуганы, самой мыслью оказаться ночью вне освещенного периметра.
— Дело конечно рискованное, но при соответствующей подготовке должно сработать, — охладил страсти Одноглазый. — Мы тут с Миколой уже подумали…
Скуба еще не закончил, а все взгляды уже были устремлены к Горобцу.
— Ну, давай, выкладывай, — легонько подтолкнул своего приятеля инженер Ковалев, который до этого молча наблюдал за всем происходящим.
— У нас дизель-генераторив сколько? Два. — Горобец задал вопрос и сам же на него ответил. — Один головний стационарный, а другий резервный передвижной, на колесах. Розумиетэ, на колесах! А цэ значит, шо он может и на ходу работать. Я имею в виду, если его тащить потихэньку. Усякого хламу у нас на складе хватает, одних тильки велосипэдив с полсотни. Склепаем тележки, поставимо на них прожектора, зъеднаемо усе кабелями, заизолируем хорошенько, так шоб их у руках можно було нести и никого током не долбануло. А как почнэ смеркаться, ходу!
— Это Микола изложил близкую ему техническую или, вернее, электрическую сторону дела, — пошутил Одноглазый. — Я же дополню ее своими мыслями. Значит так, ночью у нас сейчас сколько длится? Часов восемь-девять, мряка, как говорится, способствует. Ну хоть здесь от нее польза. Скорость наша будет километра три в час. Это я учитываю весь скарб, оружие, технику, которые придется тащить на себе. Итак, значит, за темное время суток мы протопаем километров двадцать. Заметьте, беру с хорошим запасом, с учетом всяких там проблем и неожиданностей. — Лесник жадно затянулся самокруткой, выпустил носом дым и поспешно продолжил. — Мы тут живем не в каком-то там Техасе или Сибири, где на сто километров ни одной конуры не сыщешь. У нас здесь деревушек, поселков разных, городков густо натыкано. К утру наш табор явно до какого-нибудь из них доберется. Входим мы туда, баррикадируемся и сидим тихо аж до следующей ночи. Кентавры, даже если и засекут нас, то все равно не успеют собрать достаточно сил, чтобы прорвать оборону. А мелкие их группы мы перестреляем, это как пить дать. — Подводя итог своему плану, Скуба уверенно заметил. — Две недели и все. Триста километров позади. Дело считай сделано.
— И куда мы попадем через триста километров? — все-таки не выдержал я.
— Как куда?
Лесник покосился на меня своим единственным желтоватым глазом. Спустя пару секунд в нем начало просыпаться понимание. Возможно, в ответ мне Одноглазый и собирался что-нибудь ляпнуть, что-нибудь колкое, типа «Нечего где-то шляться, когда люди серьезные дела решают», но Крайчек его опередил:
