Лишь спустя полгода, когда ко мне начала возвращаться память и я узнал, что никакой на самом деле не Хабаров, до меня дошла вся суть его угроз. Буду сидеть тихо, помалкивая, и он не тронет тех, кто мне дорог. Вот и весь расклад.
— Ты мог связаться со мной. Мог!
— Не помню, чтобы у тебя было какое-либо влияние на отца. — Я поморщился.
— Мог рассказать все матери.
— Раз ты такой смелый, пошел бы сам и рассказал. А что?
— Я не нашел ни одной прямой улики. — Рус склонил голову, подперев ее ладонями.
— У меня тоже не осталось ни одной прямой улики, если ты об этом. Я сам же их все и уничтожил. Алкоголь все же зло, — развел руками, вспоминая, как сжег все, что нашел для меня детектив. До последнего не хотелось верить. Не хотелось знать такую правду.
— Не перегибай. Лучше собирай свое шмотье, в Москву едем вместе.
— Воскрешать меня будешь? — рассмеялся я и тут же совершенно серьезно добавил: — Я не поеду.
— Ты понимаешь, что он не оставит тебя в покое? Он узнает. Может, уже знает.
— И что? Грудью меня прикрывать будешь? Знаешь, как я устал от этого всего. Не знаешь? — Я часто закивал и внезапно заметил, как в глазах встала странная мутная пленка, лишь проморгавшись, почувствовал стекающую на щеку слезу. Быстро ее вытер и прикрыл глаза, загоняя все свои эмоции вглубь себя.
Проще всего в этой жизни строить из себя беззаботного разгильдяя, намного тяжелее оставаться им и внутри. Я долго жил своей работой, творчеством, довольствовался тем, что наконец-то нашел себя, свое призвание. И, возможно, прожил бы так еще очень и очень долго, если бы не встретил девушку, напомнившую мне об Авроре, о том, что я ее так и не забыл. Ни разу не пытался найти, узнать хоть что-то о ней, чтобы не сделать себе больнее, но все же помнил. А вчера у меня просто сорвало крышу, стоило ей только воинственно нахмурить брови и ткнуть в мою грудь аккуратным тонким пальчиком — все. Я потерялся, словно отправился на десять лет назад. Всего на мгновение, но такое долгожданное.
— Я никуда не поеду. Все. Вопрос решенный. Когда зверя загоняешь в угол, он может сделать все, что угодно. Я не хочу никого подставлять.
— Не понимаю тебя…
— Он угрожал Олегу и Рори.
— А ты так и поверил.
— Нет, ты, конечно, можешь думать до последнего, что твой отец не настолько плох, но я спешу тебя огорчить.
— Он сдал. Последние годы почти не управляет бизнесом.
— Да ты что? — я наигранно удивился. — А я-то думал, чего это ты петь начал.
У брата всегда была слабость к музыке, и если раньше он записывал песни, но никогда не продвигал их, то последние четыре года у всех его треков была мощнейшая рекламная поддержка и звучали они из каждого динамика нашей страны.
— Не твое дело, — резко ответил он, сверля меня взглядом. — Хочешь, чтобы мама сюда приехала? Я расскажу. Уж не переживай. Или ты настолько эгоистичная тварь, что даже не хочешь встретиться с собственной дочерью?
— Не тебе меня судить, — приглушенно ответил, чувствуя, как болит в груди: брат нашел самую болезненную точку.
— Я пошел к Авроре, у тебя есть день на сборы. И, знаешь, я рад был бы тебя обнять, по-братски похлопать по плечу. Но не стану. Потому что видел Аврору все эти годы. Если все мы пережили твою смерть, то она нет. А то, как ты с ней разговаривал сегодня, просто отвратительно.
— Давай ты учить меня не будешь, — огрызнулся, понимая, что я облажался. Брату не было смысла врать. Никакого. Но откуда я мог знать, что жизнерадостная девочка-солнце зациклится на мне, превратив это в свое горе, и не воспользуется предоставленным шансом на жизнь, о которой она мечтала. Хотя по ее виду было понятно, что она все же воспользовалась, но счастья так и не обрела. И в этом была только моя вина. Тут Руслан был как никогда прав.
Брат вернулся настолько быстро, что я даже не успел уйти.
— Что? Не пустила? — усмехнулся и сделал еще один глоток крепкой янтарной жидкости.
— Уехала.
— В смысле?
— В прямом. Уехала в Москву. Ты все еще не хочешь возвращаться?
Я промолчал. Допил залпом то, что оставалось на дне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты, конечно, знаешь свою жену не настолько хорошо, как я, — Рус намеренно выделил слово «жена», — но даже тебе должно быть понятно, что она может наделать глупостей. В этом Авроре нет равных.
Кинул наличку бармену и спрыгнул со стула, забрав с собой йогурт Авроры. Покрутил пачку: вишневый. Возможно, он сможет помочь мне пережить полет.
Глава 23
Прилетев в Москву, я никому об этом не сообщила. Время близилось к вечеру, а потому, решив не беспокоить дочь и Залесскую-Вострову, я поехала не к ним домой, а в свою квартиру. Только вот в лифт так и не зашла, остановилась у него и тут же зашагала в обратную сторону по парковке к своей машине, катя следом за собой чемодан. А потом все как по накатанной, такой привычный для меня маршрут именно тогда, когда я в полубессознательном состоянии.
Вошла в квартиру Богдана, захлопнула дверь и, не разуваясь, прошагала до гостиной. Осела на пол у дивана, на ковер с высоким рыжим ворсом. Когда Ульяше был год, я купила точно такой же взамен тому, что когда-то выбросила на мусорку.
Вместо этого ковра надо было выкинуть на помойку все воспоминания о Богдане. Только я почему-то не сделала этого тогда и не делала сейчас.
Прикрыла глаза, откинула голову на диван и попыталась отстраниться от всех этих изматывающих душу мыслей. Они словно навозные мухи роились в моей голове, никак не оставляя в покое. И да. Дерьма сейчас в моих мозгах было просто предостаточно.
Потянулась в карман за телефоном, успела лишь увидеть, что уже было начало восьмого. Смартфон тут же погас. Нужно было вернуться в машину. Включить телефон на зарядку. Нужно было.
Еще лучше выкинуть ключи от этой квартиры куда подальше. Или сделать здесь наконец-то ремонт. К чертовой матери поменять все и не оставить ничего-ничего, что напоминало бы мне о Богдане. Я опять прикрыла глаза и, кажется, выпала из реальности.
Пришла в себя от звука дверного хлопка, быстро огляделась и поднялась с пола. За окнами было уже темно. Наверное, я уснула. Дурацкое состояние: я все еще была странно заторможенной и мыслями, и действиями.
На пороге показался Богдан, взлохмаченный и усталый, но с горящими глазами.
— Как неожиданно. — Я взмахнула руками, разводя их в стороны, и грохнулась обратно на пол. На уже привычное мне место.
— Ты купила ковер, — хрипло ответил он и, видимо не чувствуя за собой ни капли вины, присел рядом со мной, также опираясь спиной на диван.
Как когда-то. Как, мать твою, когда-то!
— Как ты сюда попал? — я проигнорировала его вопрос. Не хотелось комментировать его память, особенно на такие мелочи. Это было больно.
— Руслан дал мне ключи, сам он поехал в твою квартиру, где ты живешь с… — Богдан замолчал, а я поняла, что ему тоже тяжело. Не мне одной больно. Только вот легче почему-то не стало. Ни капельки.
— С нашей дочерью живу. Да. Так бывает, — хмыкнула я и прикрыла лицо ладонями. Сдерживать слезы больше не было сил, особенно после того, как Богдан быстро притянул меня, уложил мою голову себе на грудь и крепко прижал ее ладонью, не давая мне вырваться. Да и не пыталась я. Я просто расплакалась еще сильнее.
— Прости, Рыжик, — шепнул он, продолжая гладить меня по волосам. — Я и представить не мог, что для тебя все это будет настолько тяжело. Я решил, что раз ты тогда ушла без проблем, то и дальше у тебя все будет хорошо.
— Ага, — закивала я, чувствуя, как соленые слезы начали наполнять рот. — А о чем ты думал? Скажи, пожалуйста. Кроме себя, конечно, — я заикалась и всхлипывала, но все же говорила, не молчала о том, что целый день грызло меня. — О братьях? О матери?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— О них я как раз таки и думал. Ты же не знаешь ничего…
Богдан взял меня за лицо, приподнимая его и заглядывая в глаза. А потом начал рассказывать медленно и с трудом, так, словно каждое слово пропускал через себя и оно отдавало ему болью.
