Зара одна не плакала, не причитала. Она уже знала, что будет делать. Ей приходилось бывать на похоронах раньше. Там ведь как? Сначала мертвое тело опускают в могилу и накрывают дубовой доской, с наклоном от головы к ногам. Потом засыпают землей. Все немножко помолятся — и скорей отходят подальше, остается один мулла. Его дело — прочесть особую погребальную молитву и трижды полить из кувшина на могилу водой. После этого мулла тоже отбегает. Всем известно: как только вода просочится сквозь землю и достигнет покойника, он немедленно оживет и станет звать: «Почему я один? Зачем вы все меня бросили?» И всякий, кто услышит этот голос, навсегда оглохнет.
И вот мулла, подобрав полы своего белого траурного одеяния, засеменил от свежего холмика прочь. Тогда Зара кинулась вперед, упала на могилу и прижалась к ней щекой.
Ей стали кричать: «Назад! Назад! С ума сошла! Оглохнешь!». Аталык бежал к Заре, выдергивая из бурки клочки шерсти и запихивая их себе в уши. Еще чуть-чуть — и утащил бы. Но все же Зара не пропустила миг, когда из-под земли донесся жалобный зов Назифы. И успела крикнуть: «Я здесь! Я с тобой! Не бойся! Я тебя не бросила!». Услышала и ответ: «Я за тобой вернусь. Только ты меня узнай!»
Потом Рауф-бек схватил Зару своими сильными руками, перекинул через плечо, что-то звонко лопнуло — и звуки навсегда исчезли.
Уже больше полугода Зара жила в тихом, безмолвном мире. Сначала это было странно, потом она привыкла. Ни разу не пожалела она о том, что прижалась ухом к могиле. Зато Назифе было нестрашно переходить в царство смерти. Пускай она забрала звуки с собой. Быть может, это единственное, что у нее под землей есть.
А у Зары остались глаза. Они больше не отвлекались на шум, поэтому научились видеть далеко и зорко.
Сначала, правда, было трудно, потому что она перестала понимать людей. Но со временем глаза обучились слышать сказанное по губам. Зара никому об этом говорить не стала. Когда люди считают, что ты глухая, они рассказывают при тебе множество интересных вещей.
Недавно, ласково улыбаясь своей воспитаннице, Рауф-бек сказал:
— Что будем делать, жена? Через три месяца приедет ее мать. Узнает, что девочка оглохла. Узнает, как это произошло. Я буду виноват, что не уследил. Кому нужна глухая дочь? Такую зеранчхоевский князь в невестки не возьмет. Придется мне платить за недосмотр большую пеню. Десять тысяч рублей или больше. Возьмут ли еще? Не знаю. Простят ли? Не знаю. Как быть?
Аталык всегда советовался о важном с женой, потому что она мудрая.
Нана тоже улыбнулась Заре.
— К чему ты ведешь? Говори.
— Если она заболеет и умрет, мы будем не виноваты — на то воля Аллаха.
— Девочка, слава Всевышнему, здорова, — ответила нана и стала смотреть на мужа.
— Можно насыпать ей в молоко тертой травы хаффар. От нее лихорадка, как от сильной простуды. Девочка два или три дня поболеет, потом умрет. Никто не догадается. Так будет дешевле и безопаснее. Мы потратимся только на пышные похороны. Ты разорвешь на себе платье и раздерешь себе лицо. Я посыплю голову пылью.
Все так же спокойно улыбаясь приемной дочери, нана сказала:
— Если девочка вдруг заболеет и умрет, я ночью вырежу твое черное сердце и брошу его нечистым собакам. Запомни это, Рауф-бек.
Аталык обнажил свои белые, острые зубы, расхохотался:
— Я пошутил, женщина. А ты поверила.
Потом поманил Зару и дал ей турецкий лукум, каким ее лакомили только по праздникам.
Совсем не испугалась она того разговора. Наоборот, обрадовалась. Если аталык ее отравит, не придется ждать неизвестно сколько, пока Назифа исполнит свое обещание. Известно, как тяжко усопшим душам дается обратная дорога в этот мир. А так Зара сама заявится к своей подруге.
Сиживая над обрывом в одиночестве, она уж подумывала, не спрыгнуть ли ей вниз. Но не стала, потому что это харам. Лишать себя жизни правоверным можно только в одном случае: чтоб не попасть к врагам в плен. А кто своевольно себя убил, тому гореть в аду. Там с Назифой не встретишься. Была другая мысль: не нарочно сорваться, а по-честному — как Назифа. Аллаха ведь не обманешь. Полезла она вниз по обрыву. Думала — убьется, а вместо этого обнаружила, что со скалы, оказывается, можно спуститься. Не вышло у нее умереть, как Назифа.
Тогда Зара стала как можно чаще попадаться на глаза аталыку, чтоб своим видом все время напоминать ему: осенью приедет диде. Когда Рауф-бек уезжал на охоту или по делам, она нетерпеливо его ждала. Поэтому и заторопилась вниз, завидев всадников. Вдруг это он?
Но Олагай оказался прав. Всадники были чужие.
Впереди ехал хмурый джигит, по лицу судить — аварец. Некрасивый, прямо урод. К его седлу был привязан повод лошади, на которой сидел военный урус со связанными руками. Сзади ехал старик с небольшой белой бородой, непонятно, какого племени. Он вел в поводу четвертую лошадь, с поклажей.
Ясно: абреки привезли продавать пленного. Так делали многие. Не все умеют торговать с турками, да и не потащишься из-за одного или двух пленных на ту сторону гор. А этот урус был начальник, афыцыр. За такого надо выкуп брать. Это Зара разобрала из слов аварца. Он говорил по-джангызски. Не очень хорошо, но понять можно.
Потом Масхуд сказал ему:
— Ты что ли, Галбацы? Помнишь меня? Я Масхуд. Зачем от нас уехал? Дауд-бек на тебя злился, догонять хотел. Но теперь у нас Рауф-бек, так что бояться тебе нечего. Это сколько же лет прошло, а?
Наверно аварец ответил, сколько, но Зара на него уже не смотрела. Она разглядывала старика. Тот был хоть и седой, но не сильно старый. Он молчал, сидел в седле неподвижно, дожидаясь, чем закончится разговор. По лицу было видно, что он старший, а этот Галбацы при нем.
Масхуд сказал:
— Бека нет. Скоро будет. Может, завтра. Или послезавтра. Живите пока тут. Лепешек, баранины принесем. Вода — вон течет.
Это обычай такой: гостей первые три дня ни о чем не спрашивать. Пусть люди отдохнут с дороги.
Для этого перед воротами стоял гостевой дом. С коновязью, а окна — из настоящих стеклянных кусочков. Чтоб приезжие видели, как хорошо живут в Канлырое. В самом ауле стеклянные окна были только в доме Рауф-бека. Каждую хрупкую пластинку привезли издалека, обернув в козий пух. Некоторые побились или треснули, но их все склеили прозрачной смолой. Зара любила смотреть, как на этих прожилках подрагивают разноцветные лучики.
Огалай ушел по Дороге Костей за едой, Масхуд остался на вышке, рядом с билом. Чуть что — ударит тревогу, дернет за веревку — ворота закроются. Такой порядок. А то под видом гостей могут ведь и враги нагрянуть.
Очень хотелось Заре посмотреть, что приезжие будут делать. Она спряталсь так, чтоб Масхуд о ней не вспомнил. Обежала вокруг дома, привстала на цыпочки, стала подглядывать.
Абреки сначала, как водится, занялись лошадьми. Потом вошли внутрь, огляделись. Галбацы повернулся к востоку, забормотал молитву. Нестарый старик молиться не стал. Он снял шашку, отстегнул чехол с пистолетом, потом развязал афыцыра. Зара покачала головой: видно, совсем неопытные в охотничьем ремесле люди. Не надо пленного развязывать, пока он не в яме. Вдруг накинется?
Но урус был смирный. Он сказал что-то на своем языке, непохожем на человеческий. Сел. Снял белую круглую шапку. Волосы у него оказались золотые, как у пленной урусим, которую Рауф-бек привез двенадцать дней назад.
Это было необычно, что он вернулся с охоты, захватив такую скудную добычу — всего одну замотанную в бурку женщину. Но вид у аталыка был довольный. Рауф-бек сказал нане: «Аллах послал мне выгодное дельце. Урусим эта досталась легко, а денег за нее уже заплатили, много. Посели ее в доме Дарихан, тепло одень, хорошо корми. За это потом еще заплатят».
Зара смотрела с любопытством, но без большого интереса. Пленных она повидала много. Правда, обычно их в зиндан сажали, а не селили в доме. Ну-ка, что там, под буркой?
Но когда аталык вынул бледную, полумертвую от страха девушку в рваном платье из плохой, тонкой материи, Зара обмерла. Волосы у пленницы были точь-в-точь такие же, как у Назифы!
«Только ты меня узнай», — сказала Назифа из-под земли. Уж не она ли это явилась с того света, а золотые волосы — знак? Лицо, правда, было совсем другое. И годами урусим была немолода, лет двадцати. Но все знают, что после смерти лицо человека меняется, а каждый день, проведенный в царстве мертвых, равен земному месяцу.
Ни на шаг не отходила Зара от девушки с волосами Назифы. Пленницу повели в маленький дом, стоявший в глубине двора. Там раньше жила Дарихан, она умерла, потому что не смогла разродиться. Потом Рауф-бек собирался поселить туда Назифу. Так дом и остался пустой. Единственное окно закрыли ставней, на дверь снаружи приделали засов — получился тот же зиндан, только сухой и чистый. Зара подсматривала внутрь через узенькие оконца восточной стороны. Они были проделаны, чтоб утром делать намаз в ясных лучах восходящего солнца.
