Вот в комнату втолкнули урусим. Она забилась в угол, вся сжалась. Нана поставила перед ней простоквашу, положила лепешку — девушка к еде не притронулась, хотя Рауф-бек сказал, что она два дня ничего не ела, не пила.
— Какая ты грязная, трясешься вся в своей тряпке, плечо голое торчит, — покачала головой нана. — Нужно привести тебя в приличный вид. А то стыдно будет возвращать. Скажут: «Жадные какие. Выкуп большой взяли, а даже одеть не могли».
Пленница не поняла и заплакала. Наверно, нана с ее горбатым носом и висячими щеками показалась ей злой ведьмой.
Пришли женщины, стали раздевать урусим, чтобы полить водой из кувшина. Она кричала, билась, потом лишилась чувств. Подумала, убивать ее пришли. Когда урусим обмякла, сразу стало легче. Женщины быстро сделали, что нужно. И помыли, и расчесали волосы, и натерли мазью ссадины.
Под одеждой девушка оказалась худая, с очень белой кожей. Подошвы розовые, нежные, будто всю жизнь только по козьему пуху ходили. На шее — маленький золотой крестик, как у всех гяуров. Нана сдернула его, забрала себе. Браслет и кольцо тоже. Рауф-бек пленницы не касался, ничего у нее не брал — для мужчины это харам.
Одели все еще бесчувственную урусим, как положено: в штаны, рубаху, бешмет. Натянули шерстяные чувяки. Волосы покрыли платком. И стала она похожа на нормальную девушку.
Наконец, ушли. Теперь Зара получила возможность побыть с пленницей наедине — понять, Назифа это или нет.
Сняла с двери засов, прокралась внутрь. Села на корточки, стала ждать, пока та очнется. Вообще-то, когда золотоволосая начала плакать, Зара подумала: «Не Назифа, нет». Назифа никогда не плакала. Но все-таки надежда еще оставалась.
Вот урусим шевельнулась. Увидела перед собой девочку, глядевшую на нее исподлобья, и вся задрожала. Заре это даже понравилось — еще никто не глядел на нее с таким ужасом.
— Ты Назифа или не Назифа?
Губы пленницы зашевелились. Она говорила что-то невнятное, не похожее на людскую речь. Это по-урусски или на языке загробного мира?
Хотела Зара потрогать золотые волосы. Протянула руку — девушка так и вжалась в стену. Тут стало окончательно ясно, что никакая это не Назифа, а глупая, трусливая урусим, добыча охотника.
Судя по плаксивому выражению лица, по дрожащему рту, она о чем-то умоляла и про что-то спрашивала. Зара поднялась, чтобы уйти. Она утратила интерес к пленной.
Вдруг та сделала кое-что интересное. Быстрым движением выдернула из ножен маленький кинжал, который всегда висел у Зары на поясе. В Джангызе девочки в двенадцать лет получали вместе с корсетом и булатный нож. У Зары он был красивый, в серебре, с золотой насечкой.
Урусим не нанесла удар — приставила клинок к своей груди и опять что-то быстро заговорила.
Неужели все-таки Назифа? Просто ничего не помнит, не узнает подругу?
— Я оглохла. Ничего не слышу. А язык твой не понимаю, — сказала Зара, испытующе глядя на девушку.
Так, как та держала кинжал, зарезаться было нельзя — разве что оцарапаться.
В голову пришла отличная мысль. Зара сняла с головы повязку, прощальный подарок Назифы. Пленница смотрела на расшитую полоску с серебряными монетками недоуменно.
— Ясно. Ты не Назифа. — Зара печально вздохнула. — А резать себя не надо. За тебя пять тысяч уже дали. Аталык сказал.
И нарисовала щепкой на земляном полу кучу круглых рублей и уезжающую повозку, которую встречают военные урусы и с ними начальник-афыцыр.
— Скоро домой поедешь! Домой!
Жалко ей стало золотоволосую. Разве та виновата, что родилась не в горах, а на плоском скате в Бездну, среди диких, нечистых урусов? Если б девушка понимала по-человечьи, Зара посоветовала бы ей остаться в горах. Приняла бы ислам, научилась бы приличным манерам. Глядишь, со временем какой-нибудь джигит взял бы ее в младшие жены. И жила бы, как люди. А то увезут ее, дуру несчастную, назад. Будет там свиней есть, ходить с непокрытой головой, с голыми плечами.
Кажется, Зара слишком громко говорила — с ней иногда случалось. Урусим, которая, рассматривая рисунок, опустила руку с кинжалом, вдруг вскинулась и снова приставила острие к груди. Это в дом вбежала нана.
— Не двигайся, доченька! — сказала она побелевшими губами. — И ничего не бойся. Сейчас я отберу у нее нож. Мне бы только к ней подойти…
— Я сама.
Зара обернулась к урусим, успокоительно ей кивнула и погладила по руке. Рука разжалась, кинжал выпал.
— Ты можешь понимать, если с тобой говорить медленно? — спросила нана. — По губам, да? Я давно заметила.
Вэй, не надо было ей отвечать! Нана умная, теперь будет знать. Пришлось кивнуть.
— Тогда смотри мне на рот. Не знаю, почему тебя слушается урусим, но это очень хорошо. Покорми ее. Нельзя, чтобы она заболела и умерла.
— Хорошо.
И, когда нана ушла, девушка действительно поела. Пока она пила из миски простоквашу, Зара погладила прядку золотых волос. Они были совсем мягкие, не такие, как у Назифы.
У пленного афыцыра, наверно, такие же. Он достал маленькое зеркало, гребешок и начал расчесываться. Не забыл и про усы — смешные, маленькие, как два куриных перышка. Потом начал брить бороду.
Зара поглядывала то на него, то на остальных двоих, составляя мнение о каждом.
Нестарый старик был человек уверенный, сильный. Как Рауф-бек. Только у аталыка внутри будто всё время кипяток бурлит — близко не подходи, ошпарит. А этот похож на белый ледник. Он тоже может обжечь, но холодом.
Афыцыра Зара запрезирала, он был трус. Если у тебя руки развязаны и в руке полоска острой стали, надо не лицо скрести, а кинуться на врагов! Главное, они даже не стерегутся. Белый старик чистит пистолет, черный Галбацы зевает, да почесывает себе грудь.
Вдруг Зара ахнула. Волосатая рука аварца достала из-под черкески что-то пушистое, цвета снега. Маленькое существо невиданной красоты потянулось и открыло ротик с розовым язычком.
Галбацы сел на колени (близился час молитвы) и стал совершать омовение. Существо занялось тем же — облизало лапки, потом стало ими чистить мордочку.
Зара снова ахнула. Что за чудо?!
Она неотрывно смотрела на волшебное создание. Даже не заметила, как аварец поднялся и вышел.
Через минуту крепкие пальцы взяли ее за плечо.
Она обернулась — над нею нависал Галбацы.
— Я тебя третий раз спрашиваю: кто ты, девочка, и почему за нами подглядываешь? Что ты не отвечаешь?
— Я глухая. Кто это у тебя — пушистый, белый?
— Но теперь ты поняла мой вопрос. — Он сдвинул густые брови. — Отвечай. Кто ты?
«Ух какой жуткий. Похож на злого духа», подумала Зара. И, чтоб он вел себя почтительно, сказала:
— Я дочь чарчхинского князя и воспитанница Рауф-бека! Куда хочу, туда и хожу.
— Не кричи. Идем со мной…
Когда они вошли, афыцыр о чем-то разговаривал со стариком, серьезно, но не как с врагом. Галбацы стал что-то им рассказывать, на чужом языке. Понимали они его не очень хорошо, особенно пленник. И все время смотрели на Зару. Потом аварец и урус стали сердиться на седого. Тот послушал-послушал, покачал головой и сказал несколько слов, от которых Галбацы топнул, а урус всплеснул руками. Снова заспорили.
Но Зара за ними почти не следила. Она села на корточки и любовалась белым существом. Глазки у него оказались голубые. Подушечки на лапках розовые, как у золотоволосой урусим. Зара потрогала шерстку — она была, как облачко.
— Э, кто это? — спросила Зара у аварца.
— Малаик, — ответил тот, коротко обернувшись, и посадил чудесное создание себе за пазуху.
Малаик? Ангел? Вот почему он делает намаз!
— А можно я его поглажу?
Галбацы смотрел на нее сверху вниз своими свирепыми, как у джинна, глазами.
Потом сказал:
— Ангела кому ни попадя за просто так гладить нельзя. Это заслужить надо.
— Я заслужу! А как?
— Неужели ты не знаешь, как угодить ангелу? Нужно сделать что-нибудь доброе. Тогда ты сможешь его погладить. Если он будет тобой доволен, он даже о тебя потрется.
— Что хочешь сделаю! Говори! — потребовала Зара.
Они снова заговорили меж собой.
— У вас в ауле есть урусим, которую привезли дней десять назад. Ты ее видела?
— Да. Она живет в нашем дворе. У нее такие же волосы, как у вашего афыцыра.
Аварец перевел им, и пленник заволновался.
— Этот человек ее брат, поэтому у него такие же волосы, — сказал Галбацы. — Он хочет спасти свою сестру. А я и Аксыр ему помогаем. Помоги и ты. Если хочешь угодить ангелу. Это благое дело. Поможешь?
Конечно же, Зара согласилась.
Тогда Аксыр, Белые Волосы, велел что-то урусу. Тот вынул листок и стал что-то писать на нем маленькой деревянной палочкой. Зара смотрела с восхищением, как ловко на бумаге плетутся письмена. Вот бы ей такую палочку, чтоб рисовать!
