об этом?
Он снова кивнул.
— Вы когда-либо встречали его?
— Девятый полк атаковал с другой стороны береговой полосы, затопляемой приливом. Они находились в двух милях от нас. Я не мог встретиться с вашим мужем у Сан-Себастьяна.
Его проницательные глаза уловили ее реакцию, и он решительно продолжил:
— Нет, леди Гамильтон, я не могу вам сообщить, как он погиб. И если хотите мой совет… — Он помедлил, будто сожалея, о своих словах, затем заставил себя говорить дальше: — Вы не должны позволять этому мучить вас. — Он наклонился прямо к ней, поставив кофейную чашку на столик рядом с ее, и кладя одну руку на бархатное сиденье рядом с ее перчатками. — Не ищите того, чего вы никогда не сможете найти. Такая одержимость является одним из худших наследий смерти. Поверьте мне, мы не можем вернуться обратно и исправить то, что было отнято у нас; мы можем только идти вперед.
Он говорил очень искренне. София не могла обидеться на него за то, что он осмелился дать ей совет, потому что в его голосе она уловила печаль и страдание, так похожие на ее собственные.
— Вы потеряли кого-то, кто вам дорог?
— Да.
Она осторожно спросила:
— И вы всегда следуете своим собственным советам?
Он издал горький смешок:
— Нет. Я ничего не забываю и не прощаю. — Он покачал головой, и густые волосы снова упали ему на лоб. — Никогда.
— Значит, и я буду делать так, как я хочу.
— Вы не понимаете. У меня мужское дело.
— Точно так же и у меня. Но если по воле случая этим делом приходиться заниматься женщине, так тому и быть. Полковник Белтон разместился в Брайтоне. Он был командующим офицером в полку моего мужа в Сан-Себастьяне. Я не думаю, что он откажется выслушать меня.
Жак был поражен:
— Вы собираетесь встретиться с ним?
— Месье, я собираюсь делать именно то, что считаю нужным.
— Не… — начал он. Затем он посмотрел позади нее и раздраженно откинулся на спинку стула.
Удивившись, София молча посмотрела на него, потом боковым зрением она заметила, что к ним подошли сэр Вальтер и Онория.
Сэр Вальтер сердечно сказал:
— Я наконец-то уговорил свою дочь откланяться. Она хочет пожелать нашим гостям спокойной ночи.
Десерней сразу же поднялся.
— Значит, и мне пришло время уходить. — Он улыбнулся одной из самых своих очаровательных улыбок и посмотрел на Онорию. — Какой чудесный вечер вы нам подарили! Благодарю вас. Если бы я не смог прийти, я сожалел бы об этом всю свою жизнь.
Когда София тоже поднялась, ее сразу же осенило, как очень по-французски звучала его речь: «Если бы я не смог прийти, я сожалел бы об этом всю свою жизнь», но в то же время сказал он это абсолютно искренне. Она увидела, какой эффект произвели его слова на Онорию, и чтобы скрыть смятение девушки и свое собственное, она наклонилась вперед и поцеловала ее в щеку.
— Это был замечательный бал. Ты счастлива?
Глаза девушки сияли.
Сэр Вальтер повернулся, чтобы идти, но Десерней продолжал что-то говорить Онории. София повернулась к дивану, чтобы взять свои вещи, больше не слушая.
Затем он оказался рядом с ней, и когда она взяла перчатки, он успел схватить ее палантин. Они оба выпрямились в одно и то же время, и София отметила, что сэр Вальтер и Онория остановились в нескольких шагах, ожидая, чтобы всем вместе выйти в холл.
София опустила глаза, избегая взглядов наблюдавших за нею. Пока она натягивала перчатки, Десерней поправлял палантин на ее плечах. Он стоял слишком близко, но ей хотелось, чтобы он был еще ближе. Когда тончайшая ткань укрыла ее спину, он приобнял ее за плечи и слегка сжал. Это было слишком фамильярно, но, вместо того чтобы возмутиться, София почувствовала прилив возбуждения и даже не могла сдвинуться с места. Ей хотелось просто стоять в этом пространстве, которое он создал вокруг нее, и чтобы он продолжал обнимать ее.
Наконец ей удалось выйти из оцепенения, чтобы последовать за всеми остальными через залу, по широкому коридору, а затем спуститься в холл по главной лестнице. Десерней молча сопровождал ее.
В холле леди Монтегю прощалась с гостями. Когда лакей начал провожать гостей ко входу, София поняла, что Жак Десерней уйдет последним. Ей безумно хотелось, чтобы он остался, и она сожалела о том, что не может задержать его и спросить о том, что сейчас было заперто внутри ее сознания.
Десерней стоял в холле, и его глаза были прикованы к ней. София не смогла произнести ни слова; она чувствовала комок в горле, который не давал ей ни дышать, ни говорить. Его взгляд приковывал ее к себе. Жак улыбнулся и поклонился ей.
— Спокойной ночи, леди Гамильтон. До скорого свидания.
До скорого. Он сказал: «До скорого».
Глава 11
Париж
Если я дурак, то я нахожусь в замечательной компании, так как никто не знает, как действовать. Само окружение меняется у нас на глазах. Первый день, когда мы ждали Бонапарта в Тюильри, был показателем всего. Люди горько сокрушались по поводу того, что в тронном зале все еще лежал синий ковер с эмблемой французского королевского дома. А потом кто-то подцепил ногой угол ковра и отогнул его назад, чтобы открылся следующий слой, где повсюду была изображена пчела Бонапарта. Таким образом, старый королевский ковер был выкинут, и его место в тронном зале занял императорский. Сам император был чрезвычайно доволен этим маневром. Он сразу же развил бурную деятельность, принимая решение о ссылке или аресте всех могущественных роялистов, таких как Талейран, Ларошфуко, Монтескье, и о захвате их земель и награбленных ими богатств.
Ему удалось сформировать правительство, несмотря на то что пришлось привлечь людей, которых он когда-то в прошлом обманул, оскорбил, возненавидел или уволил. Коленкур, возглавивший Министерство иностранных дел после командования армией. Даваит, величайший маршал, которого он оставил. Камо, который когда-то осуждал Бонапарта, а теперь помогал создавать новую «Свободную империю».
Париж, столица хамелеонов. Бенджамен Констан — в высшей степени ироническая фамилия — поливал грязью новую власть в «Журналь де Пари» и расхаживал туда — сюда как мученик обстоятельств. «Я скорее умру, чем попаду в эти руки!» — гордо заявлял он. Но после того как его вызвали к Бонапарту в Тюильри и предложили поучаствовать в создании новой конституции, его мнение изменилось на совершенно противоположное: «Восторг, изумление! Что он за удивительный человек!»
Никто, кроме Констана, не верит, что конституция значит для Бонапарта больше, чем
