Спрей от растяжений у миссис Ислам всегда в руке. Этот запах, смешанный с ментоловыми конфетками под языком и сладким сиропом от кашля, создает вокруг нее ореол больничной койки. Но глаза у миссис Ислам все такие же жесткие и яркие, а голос отрывистый.
— Золотая жила, — сказала она, сняла с лица платок и бросила взгляд на швейную машинку.
— Я учусь, — ответила Назнин.
Она села в кресло навозного цвета и в доказательство продемонстрировала сборку на тряпочке.
— Во времена моей молодости нас учили штопать вручную. Так просто нам ничего не давалось.
У Назнин свело судорогой правую руку, она раздумывала, не одолжить ли спрей у миссис Ислам, и решила не спорить:
— Да. Все очень быстро. Хорошая машинка.
Миссис Ислам покрутила тапочками:
— Ты собираешься отправлять девочек в школу? Твой муж сказал, что отправит, но их что-то не видно.
— А-а, да-да.
Сквозь удушливое облако спрея на ключицу миссис Ислам произнесла:
— Я теперь женщина больная. Очень, очень больная. Каждый может сказать мне все что угодно. Все знают, какая я стала слабая. Ты мне говоришь «да, они будут ходить», но не посылаешь их. А старой больной женщине можно сказать все что угодно.
Речь шла о медресе, новой мусульманской школе. Ее открыли благодаря щедрому пожертвованию миссис Ислам. Предполагалось, что Шахана и Биби будут ходить туда после занятий в обычной школе, но Шану им это запретил. Он пришел в ярость:
«И это они называют образованием? Качаются там, как попугаи на жердочке, твердят наизусть слова, которых не понимают».
Он их всему научит. Коран и еще индийская философия, учение Будды, христианские притчи.
«Не забывай, — повторял он Назнин, — Бенгалия была частью Индии задолго до появления мусульман, а потом, после первого индийского периода, — буддистским государством. Мы стали мусульманами только из-за монголов. Не забывай».
Миссис Ислам же он сказал:
«Да, моя жена будет их туда отправлять. Я помню вашего мужа. Он был самым уважаемым человеком. Помню, мы помышляли о совместном бизнесе. Изделия из джута. Что-то вроде импорта-экспорта».
Назнин открыла рот, чтобы возразить, но миссис Ислам ее перебила:
— Делай, как нравится. Я сказала моим сыновьям: миссис Ахмед всегда делает то, что ей нравится, я не вмешиваюсь. Я пыталась присмотреть за ее сыном, любила малютку, как своего, но она влепила мне пощечину, и я не вмешиваюсь.
Она отхлебнула из бутылочки с сиропом, и с подбородка у нее потекла вязкая красная жидкость.
— Только вот что я тебе скажу. У больной женщины все в порядке со слухом. Если думаешь, что я оглохла, позволь тебя в этом разуверить. Я слышу, что происходит вокруг.
Она распалилась и приняла наполовину сидячее положение, но вспомнила, что болеет и, прижав руки ко лбу, откинулась снова. Бутылочка с сиропом и баночка спрея обрамляли с двух сторон ее лицо.
— Я поговорю с мужем, — сказала Назнин.
«Надо что-то придумать».
— Как ваше бедро? Сильно вас беспокоит?
Миссис Ислам высоко задрала край сари и продемонстрировала большое, совершенно гладкое коричневое бедро. Она ухмыльнулась, будто бы спрашивая: «Ну как, довольна?»
— Сыновья говорят, что мне нужен протез, но я против. Зачем выбрасывать хороший новый протез? Не хочу ложиться в могилу с новым бедром. Господь не любит расточительных женщин. Надо оставить хорошие протезы тем, кто в них нуждается. Отдам деньги на мусульманскую школу, а мне только бы хватило на спрей от растяжений. Это все, о чем я прошу.
Она на секунду замолчала и снова произнесла, мягче:
— Это все, о чем я прошу.
И еще раз повторила, еще мягче, почти вяло, словно сейчас, прямо сейчас, наступают ее последние минуты:
— Это все, о чем я прошу.
Назнин села на край стула, рядом с черной сумкой.
— Открой мне, деточка, сумку, — все тем же немощным голосом попросила миссис Ислам.
Назнин опустилась на колени и открыла ее.
— Положи деньги в боковой карман. Я не буду их пересчитывать.
— Не будете пересчитывать?
Назнин теребила запачканную и перекрученную застежку. Заглянула внутрь, пытаясь среди пакетов и тюбиков отыскать деньги. Конечно же, удобнее хранить деньги в боковом отделении, так их быстрее найти, нежели прятать где-то в катакомбах этой аптеки. Пошарила рукой. Что-то липкое на ткани. Из какой-то картонки прыснул порошок. Здесь все надо перебрать. Она уже собралась предложить это миссис Ислам, но та сказала:
— Ах, стать бы сейчас вновь молодой да сильной.
На дне сумки лежал раздавленный пакетик с леденцами для горла. Назнин вытащила его и показала миссис Ислам:
— Смотрите, течет.
Миссис Ислам повернулась и легла на локоть.
— Ты положила деньги? — В голосе послышалась резкость, но она добавила пару слабых ноток: — Деточка, положила?
— Я их не могу найти.
— Поищи лучше, деточка. Пятьдесят фунтов. Как договаривались.
Назнин пристальнее уставилась в сумку, почти нырнула туда с головой. Удушающий запах — так пахнет плохое здоровье.
— Что ты делаешь? — завизжала миссис Ислам. — Убирайся из моей сумки.
Назнин выпрямилась, шею пекло. По всей голове пополз жар, вспыхнули щеки.
— Вы попросили меня… — медленно ответила она.
— Я что, по-твоему, уже покойница? — спросила миссис Ислам неожиданно бодро.
Назнин только и смогла, что открыть и закрыть рот.
— Ты что, пытаешься ограбить мою могилу? Давай. Сюда. Мои. Деньги.
Теперь понятно. Все ясно. Шану взял в долг. Миссис Ислам пришла за процентами. Но Назнин не шевелилась. У нее нет денег. Как договаривались. Остается только махнуть рукой на машинку:
— Я пока учусь. У меня пока нет работы.
Миссис Ислам задумалась на минутку. И не сводила глаз с пылающей Назнин.
— Понимаю. Прости больную и нервную старуху. Это дружеский договор. Заплатишь, когда сможешь.
Изобразила, как трудно подняться на ноги. Назнин помогла ей, и у них получилось что-то похожее на объятия. Миссис Ислам поцеловала ее жестким ртом в мягкую щеку:
— Мы друг друга понимаем. Я снова приду. Передай мужу от меня почтение.
Они подошли к двери. Миссис Ислам положила под язык новый леденец, окутала себя облаком спрея и взяла сумку из рук Назнин.
— Ты найдешь выход, — сказала она. — Аллах всегда укажет выход. Тебе надо его только увидеть. В следующий раз приду с сыновьями. Они хотят побеседовать с твоим мужем.
Глава девятая
Благодаря компьютеру Шану стал доступен весь мир.
— Все, что хотите, — говорил он, — все, что хотите, увидим. Только скажите, и я найду. Вот в этом маленьком проводочке, который уходит в телефонную розетку, — видите? — в этом проводочке — все.
— Мы изучаем в школе Интернет, — сказала Шахана по-английски.
Шану сделал вид, что не услышал.
Биби держится за косички. Она так сильно их натянула, что ни одна мысль просто не может прийти ей в голову.
— Хочу снова увидеть кадам[34], — сказала Назнин.
— И увидишь. — Шану поднял палец и ударил по клавише. — Посылаю запрос. Ключевые слова: «цветы Бангладеш».
Компьютер немного подумал. Биби обернулась на Назнин. Шахана подула в челку, этот ее новый жест Шану расценивал как проявление высокомерия. Экран вернулся к жизни.
— Сто шестнадцать ссылок, — восхищенно сказал Шану.
Поводил мышкой, быстро выткалась картинка — полоска за полоской. По всему экрану — пучки розовых колючих шариков.
— Кадам, — сказала Назнин.
— Ску-учно, — сказала Шахана по-английски.
Шану сохранял спокойствие.
— Сайт «Бангла 2000». Кто желает посмотреть?
Биби подошла ближе к отцу. Но он ждал, что подойдет Шахана.
Назнин положила руку на плечо дочери.
— Иди, девочка, — шепнула она.
Шахана не шелохнулась.
— Ну пожалуйста, хоть вполглаза.
— Нет. Это ску-учно.
Шану подскочил и обернулся так резко, что чуть не перевернул стол. Его щеки дрожали.
— Нашей мемсахиб скучно?
— Она сейчас подойдет, посмотрит, — сказала Назнин.
Биби отпрянула от отца, как бы повинуясь этим едва уловимым движением силе материнского голоса.
— Что с тобой случалось? — заорал Шану по-английски.
— Ты хотел сказать: «Что с тобой случилось?» — ответила Шахана. Она подула в челку. — А не «что случалось».
Шану захлебнулся воздухом, словно Шахана ударила его в живот. Несколько секунд его челюсть бешено дергалась.
— Передай своей сестре, — завизжал он, переходя на бенгальский, — что я свяжу ее и вырежу язык. Скажи этой мемсахиб, что, когда я сдеру с нее заживо кожу, она не будет так довольна собой, как сейчас.
Биби начала повторять его слова:
— Он тебя свяжет и вырежет… — покосилась на Назнин. — Я не хочу ей это говорить. Ты что, сам не можешь сказать? — И испуганно наморщила лоб.
