— И сколько можно хапать ртом и жопой? — удивился я. — Неужто брюхо бездонно?
— Природа такая человека, — пожал плечами молодой реформатор. Сколько бы ни было, всегда мало. А если вдруг и заведется правдолюбец, то Система или его купит за сто, скажем, тысяч долларов, как провинциального лоха, или подставит в бане с девочками-мальчиками, или сделает чик-чик. Сладил пальцами характерный жест, заключив. — Деньги, компрамат и кровь, господа, лучший цементирующий материал.
— Ну хорошо, хотя ничего хорошего, — проговорил я. — У нас интерес материальный, а у вас?
— А у меня спортивный, — улыбнулся и, аккуратно чмокнув Александру в ручку, пошутил. — Когда меня просят такие люди, то рад бы отказать, да не могу.
Я прервал любезности новым вопросом — можно ли нам воспользоваться документами? Это ксерокопии, ответил господин Савелло, а это, значит, легкомысленная бумага, не имеющая никакой ценности.
— А где оригинал?
— Способный мальчик, — покачивая головой, обратился к Александре. — Мы бы взяли его в свою команду. Только он не пойдет.
— Так, где же оригинал? — повторил вопрос и принял ответ: в спецсейфах Министерства финансов. Вырвать документы оттуда нет никакой возможности. Так что проблема, как говорится, имеет место быть.
Но кто из нас не любит кроссворды и ребусы, без них наша жизнь была бы скучна и пресна, как любовь без потливого сопливого животного совокупления и феерического оргазма.
— Вот именно, — вспомнил я. — Если мы не решим кроссворд, то предъявим веселые картинки.
— Фотки, — уточнила девушка.
— Да-да, — понял господин Савелло. — Но не тот размах, господа, не тот. Кабанчика надо откормить от пуза, а ужо после… харакири.
— Это как получится, — развел руками. — Скотобойцы мы, признаться, хреновые, только учимся. А за помощь благодарствуем-с.
— Какая там помощь, — был самокритичен новый знакомый. — Так, для ориентации… на холмистой местности, — и напомнил. — Еще такая мелочь: многие банки находятся под прикрытием. МВД, ФСБ, ГРУ, бандиты. Так что, подумайте, прежде, чем нырять.
— Да, — почесал затылок, — кажется, мимо кассы? А все так хорошо начиналось, — и взял в руки «Nikon». — А много голубизны в высших, понимаешь, эшелонах власти?
— Хватает, — поморщился господин Савелло и глянул на часы. — Простите, октябрята, — и открыл дверцу. Глубоко вздохнув, я начал движение из уютного погребка в расплавленный день. — Александра, надеюсь, я полностью удовлетворил ваше любопытство?
— Более чем, — любимая выбрасывала колени в жаркий полдень. — Спасибо от лица всего трудового народа. Да, Ваня?
— Ага, — задумался, как неразумный сын всего трудового народа.
И пока я размышлял о нашем темном и опасном будущем, вокруг происходили совсем удивительные события — неожиданно из летнего марева материализовались полные сил люди с крепкими лицами, имеющим клеймо сотрудников спецслужб. В мановение ока они загрузились в служебный транспорт — и лакированные авто улетучились, подобно случайным облакам в палящей высоте.
Я открыл рот — ничего себе фокусы наяву? Или это сон? Нет, явь, если судить по оплавленному, как сыр, моему жалкому состоянию.
Боже мой, кажется, я болен устойчивой формой олигофрении. Иначе трудно объяснить мое поведение с той минуты, когда взял в руки «Nikon». Не лучше ли пристроиться в фотоартель и вместе со стареньким Осей Трахбергом отщелкивать влюбленные пары из Засрацка и прилегающих к нему привольных областей, врать про «птичку» обворованных властью имущих детишкам из неимущих интернатов, просить бодриться увядающих, как гвоздики, революционеров-старичков, запечатлевать на дембелевскую память обтерханных солдатиков срочной службы…
— Ваня, что случилось? — услышал голос Александры. — Потерял что?
Что я мог ответить? Да, потерял себя, как кошелек, но, боюсь, меня не поймут. Моя спутница из другого и фантастического мира. Каким-то странным образом она залетела на нашу запыленную, расплавленную от жарыни и горя, проклятую Богом планету, чтобы провести необходимые исследовательские работы, а после пропасть в глубине непроницаемой неизвестности.
— Что с тобой? — повторила вопрос, когда мы уже катили в перетопленной печи нашей «Победы». — Много впечатлений?
— Слушай, а он кто? — не выдержал я, крутящий баранку. — Чего он такой был… с тобой?
— А он всегда такой. Со всеми.
— Ах, всегда такой?
— Ванечка, ревнуешь? — искренне засмеялась. — Ты что, дурачок? Я люблю тебя таким, какой ты есть.
— От меня пахнет, как от помойного кота, — был честен. — И вообще.
— А мне нравятся твои недостатки, — кокетничала. — Народ не выбирают, с ним живут.
— Вот-вот, — кислился я. — Не нравится мне такая бескорыстность. Не нравиться.
— Иван, ты себя не утомил, как Отелло, когда душил Дездемону?
— И правильно, что душил, — выразил свое отношение к классике. Кстати, почему он не снял очки?
— Кто? Отелло?
— Этот Савелло! — точно выматерился. — Аркадий Аркадьевич!
Девушка подпрыгнув на сидении обезьянкой на пружинке, возмущенно всплеснула руками: вот так благодарность за хлопоты. Вместо того, чтобы думать о решении дальнейших сложных алгебраических уравнений с тремя неизвестными, Ванюха занимается арифметическими упражнениями для подготовительного класса начальной школы.
— Вот именно: с тремя неизвестными, — взъярился я. — Откуда ты его знаешь — это первое? Трахалась — это второе? И третье: зачем тебе, кукла, все это наше говно?
— Дурак в кубе, — ответила находчиво, прекратив обращать на меня внимания.
И была права: у меня дурная наследственность — моя кровь замешена на гари бескрайних азиатских солончаков с галопирующими табунами диких лошадей, на весенних грязевых потоках, несущих обглоданные стервятниками трупы скота и кочевников, на холодных и выстуженных ночах с мертвым зимним небом, похожим на плотный саван; у меня выразительные скулы раба, их нельзя отрихтовать учебой в престижных кембриджах и гарвардах; я не умею быть сдержанным в чувствах и быть куртуазным, как рояль; под моими обгрызанными ногтями грязь веков, что, разумеется, не является большим достоинством, но я такой, какой есть.
И принимать меня нужно именно таким — графским выблядком своего трудового народа. И вместе со своим народом я в меру развратен и хитер, в меру глуп и благоразумен; я — порнограф конца века, то бишь летописец смутных дней. И, согласитесь, господа, это занятие не самое дрянное. Случаются дела куда худее, в чем нетрудно убедиться, оглянувшись в скорбном сочувствии к этому истлевающему, как кости, миру.
…По возвращению в наше коммунальное сообщество мы обнаружили, что события продолжают развиваться по закону Мэрфи, то бишь по закону бутерброда, падающего на пол маслом. Плюм — приятного аппетита!..
Во-первых, боевые старушки и проценщица Фаина Фуиновна объединились, как ООН перед угрозой планетарного голода, и пытались выказать свои претензии. Мне. Во-вторых, господин Могилевский самым бесстыдным образом дрых на тахте, выгнав кота на подоконник. И в-третьих, оскорбленная Саша тотчас же удалилась в свою светелку, посчитав свою миссию выполненной сполна.
Я кое-как отбился от старушек, заявив, что они меня не так поняли. Потом выгнал Мойшу с Голланских высот, то бишь тахты, и вернул туда силой орущего и царапающего косматого и обожаемого Ванечку.
— Отпусти кота, ирод, — потребовал любитель животных. — Ему было хорошо там, на окошке… На скознячке…
— А лучше всего было тебе, — вредничал я. — И это вместо того, чтобы держать ушки на макушке…
— Ёхан Палыч, шел бы ты тундрой, однако, — не выдержал моего инициативного напора. — Приняты все звонки и даже более того…
— Как это? — насторожился. — Что значит: «более того»?
И выяснилось, что за мое короткое отсутствие обо мне, любимом, вспомнили, тут господин Могилевский вытащил записную книжку и зачитал список: 1. Из библиотеки Н.А. Некрасова, чтобы вернул журнальную подшивку «Северных широт», 2. Из домоуправления, чтобы уплатил за комнату, 3. Из «Голубого счастья», чтобы посетил их в обозримом будущем, 4. Из страхового общества «Шанс», чтобы…
— … чтобы застраховал свою жизнь, — завопил не своим голосом. Хватит издеваться! Меня интересуют звонки по нашему делу, умник, и только они!
— Тогда верни кота, где взял, — сказал Мойша.
Как меня не хватил удар от возмущения, не знаю. Повезло, потому что в коридоре брызнул телефонный сигнал и я устремился к аппарату. И кто это был? По закону подлости. Если бы позвонили из Ватикана и предложили пожертвовать будущий гонорар за новые срамные снимки, я был бы только счастлив и рад, но служки Господни еще, видать, не знали о простом российском пареньке и папарацци Ванечке Лопухине, и поэтому звонила… Асоль Цырлова.
