— Ты хочешь пострелять? — поинтересовалась любимая.
— В кого? — не понял.
— Ни в кого. Просто так.
— А зачем?
— Набить руку. И пристрелять оружие.
— Какое оружие?
— Такое. Ты что, Ваня, все забыл?
— Все помню. А что забыл?
— Ты тупой, — потеряла выдержку, — или ещё тупее?
После такого оскорбления я начал воспринимать действительность такой, какая она есть, вспомнив, что на наш победный выигрыш в казино князь решил приобрести малый оружейный арсенал. Я думал — шутка. Ан нет — и теперь возникла идея проверить боеспособность отряда на пересеченной местности. А почему бы и нет; на войне как на войне. Пусть победит сильнейший.
— А где пушки? — вспомнил закон об оружии.
— Где надо, — ответил Сосо, косясь на автомобильчик.
— А если того… проверка?
— Откупимся, генацвале.
И мы отправились в поход, чтобы в тишине областного бурелома испробовать современные пугачи. Надо признаться, я не ожидал, что мой друг окажется таким ответственным товарищем: для себя он добыл автомат «Калашникова» и десяток рожков, для господина Могилевского инкрустированный кольт производства США, для меня — родной убойный «Стечкин», которым можно валить полки, для наших же изнеженных дамочек два ТТ, удобных для таскания в ридикюле; к тому же обзавелся по случаю несколькими килограммами фруктов (с детонаторами).
Как может относиться бывший боец спецназначения к оружию? Вопрос излишний. С любовью и нежностью, как к даме, которая дает понятно что, а взамен ничего не требует. И поэтому к действу, происходящему в захолустном уголке подмосковной чащи, я отнесся с душевным спокойствием. Развел костерок для шашлыка, упрятал бутылочку водочки в родничок, послушал как трещат выстрелы и эхом отзываются гортанные распоряжения князя, взявшего на себя обязательства отца-командира.
Видно, на меня подействовал лесной воздух, насыщенный хвойным кислородом. Было ощущение, что тяпнул родной, настоянной на шишках. Мне стало смешно и я, вооружившись тяжелым «Стечкиным», принялся долбить из него под ноги господина Могилевского, нервируя его, энергично танцующего мурку с визжащими девочками.
О них отдельный разговор. Поначалу вообще не хотели брать в руки шпаллеры, заявив, что уничтожат врага своим обаянием. Пришлось провести просветительскую беседу о преимуществах железного ствола перед мужским, так сказать, естеством. Неудивительно, что Софочка меня поняла первая. Да, сказала она, я его уже люблю всем сердцем, и хотела тиснуть стволину в свой многоопытный ротик. Я заметил, что лучше этого не делать, а, если появится такое желание, то проще затолкнуть дуло в насильника, чтобы тот частью собственного гадкого организма понял, какие антипатичные чувства испытывает честная барышня, силой знакомясь с нетрадиционными способами любви в кустах жасмина.
— Заткнись, Лопухин, или я за себя не отвечаю, — потребовала Александра, вырывая ТТ из рук отца-командира. — А ну… как из него?
— Вот и хорошо, родная моя, — проговорил я. — Теперь за тебя буду спокоен, как Сосо за Сосочку, в смысле Софочку.
— Иди отсюда, пока живой, вах-трах, — возмутился Мамиашвили и принялся учить девушек правильному обращению с оружием. С одной целью, чтобы пристрелить меня, как собаку. При удобном случае.
То есть было много веселых шуток и пальбы. Когда костерок пропылал, я нашампурил ломтики альпийского сочного барашка и принялся жарить их на малиновых углях. Из-за деревьев выходили стыдливые сумерки. Строгий экзамен венчал короткие, но эффективные курсы молодого бойца, и скоро мы расселись у костерка, чтобы отметить открытие охотничьего сезона.
Эх, как было хорошо! Барашек был нежен, как облачка, проплывающие над нами, водочка вкусна, как родниковая водица, хвойный воздух божественен, а сиреневая мга скрадывала наши будущие проблемы. Их не было, проблем. Будто мы находились на другой планете, где, как и в сказочной стране детства, не было боли, не было крови, не было смерти. Эх, как было хорошо, елы-палы! И казалось, так будет всегда.
Да трель спутникового телефончика нарушила тишину и вечность заповедного уголка. Князь переместил аппарат к своему бесстрашному лицу классического воина, послушал суету звука и…
— Тебя, папарацци.
И я понял, что события начинают принимать необратимый процесс — боек жизни лязгнул, если говорить высоким штилем, заслав в стволы обстоятельств пули. Теперь остается выяснить: для кого они предназначены? Кому улыбнется удача, а кому — трудолюбивые могильные черви?
Единственным посторонним человеком, который знал номерок нашего спутникового телефона, был примерный пай-мальчик Славич. И это был он:
— Привет, Ванечка. Хорошая новость — нас ждут в полдень. Ты готов?
— Всегда готов.
— Можно вопрос?
— З-з-задавай!
— А зачем тебе этот барыга?
— Этого никто не знает, друзья мои. Даже я.
— Ясно, — усмехнулся невидимый, но знающий меня с лучшей стороны коллега. — Я уже для тебя раздвоился, Лопухин. Ну-ну. Надеюсь, это не новая авантюра с мордобоем? Потому, что бить будут нас…
— Упаси Боже, — перекрестился ополовиненным стаканом с родной и светлой. — Никаких эксцессов. Исключительно хочу познакомиться с интересным человеком, кристальным гражданином своего отечества…
— Все, Ванечка, отбой, — не выдержал такого глумления над словом Славич. — Будь здоров! По возможности побрейся, рожа твоя пьяная.
Я хотел достойно ответить, да не успел — сигнал отбоя. Чертыхнувшись, поднял стакан над тлеющими углями костерка — и показалось, в граненой посудине плещется кровь.
— Кровь, — и осмотрел родные лица товарищей. Они молчали. У них были незнакомые в свете костра лица. — Еще не поздно, — сказал я. — Да?
— Уже поздно, — проговорила Александра. — Кто спасет наши души?
— Никто, — сказала София.
— Кроме нас, — сказал Сосо.
— Тогда за нас, — сказал Миша.
И мы выпили за тех, кто решил оставить свои души на хранение в краю, пропитанном запахом хвои и дикого меда, тишиной ключа и остывающего разнотравья, дымом костра и беспечальной, быть может, жизнью невидимых для нас лесных обитателей.
Утром я побрился как того требовал статус представителя солидного газетного издания. План наших действий был следующим: познакомиться с господином директором лично. Во время встречи задать несколько провокационных вопросов, выслушать ответы на них. Так сказать, провести проверку боем.
Что из этого выйдет, никто не знает. Вся надежда на мою импровизационную дурь. То есть встреча будет трудной. По утверждению Костьки Славича, ему пришлось проявить максимум инициативы, чтобы некие высокие чины СМИ (его же собственный папа) оказали определенное «давление» на господина Берековского.
— Спасибо, друг, — сказал я коллеге, когда мы встретились за час до нашего часа Ч. — Родина не забудет твоего подвига.
— Ты это уже говорил, во-первых, а во-вторых, не надо падать на амбразуру, — ответил на это Славич. — Жертв не надо. А то вижу — ты готов.
— Что видишь?
— Форму одежды вижу, — поморщился.
— Форма как форма, — пошлепал себя по рваным джинсикам, притопнул немытыми со дня покупки кроссовками, обтер руки о майку, нестираную по причине лени, поправил на груди амулет «Nikon». — А потом: жертвы ожидаются со стороны коммерсанта.
— Так и знал, Ванечка, — испугался приятель. — Я в твои игры не играю, авантюрист!
— А ты конформист.
— Лучше быть живым конформистом…
Занудство было основной отрицательной чертой моего товарища. Вроде и профессионал, и малый славный, а вот куража репортерского…
Это как потенция — она либо есть, либо её нет. Нельзя быть клерком в журналистике. Журналюга сегодня — это и подлец, и смертник, и стервец, и великий иллюзионист, и философ, и гонец за последними новостями, и акушер нашего корчащегося в муках, прошу прощения за краснобайство, бытия.
Быть или не быть — вот в чем вопрос? Великий Шекспир был прав, вопрошая таким образом. Пусть это звучит нелепо и смешно, но, на мой взгляд, Принц Датский проводил собственное расследование убийства отца чисто журналистскими методами — активно психологическими, представляясь полубезумцем, и тем самым заставляя своих противников нервничать и открывать свою истинную личину. А после наносил разящие удары. И результат его деяний просто великолепный: торжествует истина, враг посрамлен, гора трупов. Правда, наш герой сам не уберегся от ядовитого укола судьбы. Как говорится, раз на раз не приходится. Так что мои будущие действия не были столь глупы и сумасбродны, как это могло показаться на первый взгляд. Классику, господа, надо читать, любить и следовать её убедительным рекомендациям.
По тщательно разработанному плану я должен был изображать экзальтированного папарацци, самоуверенного до идиотизма порнографа, недруга всякого здравого смысла, психопата, простодушного мудака, камикадзе, страстного борца за справедливость и независимость угнетаемых народностей мира… ну и так далее.
