будете? – И хозяйка жестом пригласила их в дом, в который они и так уже вошли.
Бабушка заметно пошатнулась. Мии даже пришлось подхватить ее.
– Она… жива?
– Да, еще да, но уже не встает и, знаете… ну, иногда путается в словах и… мы думаем, что-то с головой, вдруг начинает заговариваться, рассказывать нелепые вещи… – Хозяйка перешла на шепот: – Не всегда даже безопасные…
Вдруг она остановилась и внимательно оглядела их.
– А кем вы приходитесь Абелин?
– Я ее племянница, – проговорила бабушка. – Простите… я много лет не была здесь, волею судеб меня забросило в… далеко отсюда… я, честно говоря, не верила, что тетя жива, прошло столько лет…
– Да-да, она что-то говорила о маленькой Элоис… Так это вы? О, вы знаете, что Абелин в этом году исполняется девяносто лет? Сам наместник придет ее поздравлять как долгожителя Рионелы! Сюда, пожалуйста. – Она стала подниматься по лестнице. – Абелин продала нам этот дом уже давно, но с условием, что сама она останется здесь до своей смерти и мы позаботимся о ней. Бедняжка! Осталась совсем одна!
Хозяйка посмотрела на бабушку Гаррэт и неловко кашлянула.
– Знаете, ухаживать за стариками совсем не просто. Но она и сама знала это, уступила дом совсем даром… можно так сказать.
Хозяйка замолчала и нахмурилась, видимо жалея, что рассказывает все это. Но такая, видно, у нее была натура, она никак не могла удерживать слова и заговорила снова:
– Она сама захотела занять эту комнату, наверху. Не подумайте, что это мы сослали старушку на второй этаж. Мы все очень любим Абелин: и я, и мой муж, и дети.
Они остановились на лестничной площадке. С одной стороны была дверь, видимо, в комнату Абелин, с другой – окно в сад.
– Это была моя комната, – выдохнула бабушка и сжала руку Мии. – Позвольте, я…
– Да-да, конечно! Я только предупрежу ее, она такая грустная все время, бедняжечка, хорошо, что вы ее навестили…
Хозяйка отворила дверь и что-то защебетала там, внутри комнаты. Бабушка Гаррэт не двигалась.
– Пойдем, – потянула ее за руку Мия. – Пойдем, мы ведь за этим сюда пришли, да?
И она первая переступила порог.
Комната была небольшая, но светлая и очень уютная. У окна стоял столик, напротив него, вдоль стены, – кровать. На кровати лежала крохотная старушка, такая худенькая и маленькая, что Мия приняла ее поначалу за куклу. Мия тихо ойкнула, так больно бабушка сжала ее руку. Хозяйка дома еще что-то щебетала, но старушка вдруг сказала очень твердо, хрипловатым, но ясным и бодрым голосом:
– Тира, милая, можно я поговорю с этими славными девочками одна? Мы давно не виделись.
Хозяйка поджала губы, оборвав щебетание на полуслове, и вышла за дверь.
– Скорее всего, она будет подслушивать, Элоис, так что, если ты пришла доверить мне свою самую страшную тайну, садись поближе.
Бабушка сделала два робких шага, потом еще два и вдруг порывисто бросилась к старушке.
– Тетя Абелин! Ты жива!
– О, могу так же удивиться по поводу тебя, моя дорогая!
Бабушка засмеялась, и Мия тоже. Старушка посмотрела на нее веселыми глазами.
– Кто эта девочка? Ах, можешь не говорить мне! Я вижу и так! Твоя внучка? Много их у тебя? Подойди, девочка! Господи, Элоис! Она же вылитая…
– Да, тетя, вылитая мама.
Мия с удивлением посмотрела на бабушку. Ее бы не удивило, что тетя Абелин откуда-то знает ее маму, ее вообще уже ничего не удивляло, но ведь бабушка-то знает, что Мия не похожа ни на одного из родителей, она вообще мало на кого в семье похожа.
– Тетя имеет в виду мою маму, – объяснила бабушка Гаррэт, видя Миино замешательство.
– Да, – улыбнулась тетя Абелин. – Мою крошку Эверин…
В голове Мии сразу вспыхнула картинка: солнечная Алекта, скамейка на бульваре и старичок, назвавший ее Эверин…
– Эверин Току?
– О! Ты рассказывала ей о маме! Как это хорошо, Элоис!
Бабушка приподняла бровь, глядя на Мию.
– Я вроде бы просила уважить мои старые кости…
– Да это совсем ерунда, я и забыла…
И Мия торопливо рассказала о своей встрече с господином Джозефом в Алекте.
– Джозеф жив! Как это трогательно, все эти совпадения… Ты знаешь, дорогая, а ведь он смог найти тех убийц. И наказать как следует. Люк писал мне потом. Ты помнишь господина Люка?
Бабушка Гаррэт задумчиво кивнула. Она все еще смотрела на Мию, и было понятно, что она прослушала, о чем ей сказала только что тетя, ее голова была занята какими-то другими мыслями. Но вот она стряхнула оцепенение и повернулась к тете. Начались расспросы, рассказы, скучноватые для Мии, и она принялась разглядывать комнату, а точнее, два портрета на стене: маленькой девочки на берегу реки и совсем юной девушки в голубом платье. Вглядевшись, Мия поняла, что это один и тот же человек, наверное, тетя Абелин, а может быть, бабушка…
– А Катрина?
– О, Катрина… она стала важная дама, жена прокурора, но… дорогая, тебе лучше не искать с ней встреч.
– Не стоит?
Старушка засмеялась ломким смехом:
– Ну, ты все же увела из города детей Северных холмов, и город этого не забыл.
– Да уж, – хмыкнула бабушка, быстро глянув на Мию. – Значит, не зря я назвала на воротах другое имя…
– О, абсолютно точно не зря.
Старушка замолчала и долго вглядывалась в бабушкино лицо, будто хотела сквозь время рассмотреть в нем ту девочку, что жила тут когда-то.
– Я так ждала тебя, Элоис.
Бабушка погладила старушку по руке и сжала ее пальцы.
– Прости меня.
– Ах, что ты, моя милая… я очень горжусь тобой. И я так рада тебя видеть… и твою внучку. Она похожа на твою маму, когда та была маленькая, такая же красавица.
– Да уж, – фыркнула бабушка. – Можешь благодарить ее, что я здесь. Сбежала с агибами, проехала всю страну, ты бы ее послушала! Заварила тут такую кашу…
– Бабушка! – вспыхнула Мия.
Но бабушка положила Мии руку между лопаток, прося помолчать. И Мия поняла, что все это говорится только для Абелин.
– Прости, я должна была давно приехать, или забрать тебя отсюда, или… ну, хотя бы дать о себе знать!
– О! Ну, у меня было вот это! – Абелин, кряхтя, достала из-под подушки потертую, почти совсем выцветшую открытку. Увидев ее, бабушка распахнула глаза, а потом рот ее беспомощно скривился, она уронила голову, прижалась к руке Абелин и заплакала так горько, что Мии стало страшно. Так плачут дети. Бабушка, ее бабушка Гаррэт, лодочница и сказочница, так плакать не могла. Но она плакала в голос, со всхлипами, как маленькая, а тетя Абелин гладила ее по седым волосам и приговаривала:
– Ну-ну, моя девочка, поплачь, поплачь, моя хорошая, ты так редко позволяла
