— Начнем с первого, — предложил Сергей.
Дом в четыре окна на улицу был недавно выкрашен в грязно-бордовый цвет и оттого напоминал убогое казенное общежитие.
Дверь на первом этаже открыл им лысый старик, длинная борода сосульками свисала до пояса. Мятый коричневый костюм. На ногах — широкие подшитые валенки.
— С райсобеса будете? — спросил, как проскрипел.
— Нет. Мы ищем Глафиру Николаевну Климову, — сказал громко Сергей, почему-то решив, что старик глуховат.
— Глафиру? — Дед почесал под бородой грудь, повспоминал. — Люськину дочь, что ли? У которой вчерась свадьба была?
— Наша Глафира постарше. Ей сейчас шестьдесят пять…
— Вы лучше у Ксеньи спросите… — Он хрипло закашлял. — Она всех помнит… — И, высунув голову в коридор, крикнул натужно, вытянув шею: — Ксеня!
— Чего надо? — сердито отозвались где-то в коридоре.
— Люди тут к тебе…
— Иду.
— Счас будет, — прохрипел дед обрадованно. Он нетерпеливо переминался с валенка на валенок — явно хотел уйти, словно его наконец-то пригласил в свою лодку Харон, чтобы покатать по подземным притокам Леты, а эти, незваные, задерживают своими разговорами.
В комнату вбежала худая, опрятно одетая женщина, руки ее по локоть были выбелены в муке.
— Здравствуйте, — сказала приветливо. — Я тут стряпней занялась, не обессудьте…
— Мы ищем Глафиру Николаевну Климову, — повторил Сергей.
— Глашу Климову? — она посмотрела на гостей, как на космических пришельцев.
Девушка решила облегчить ее воспоминания.
— Муж у нее плотником был…
— Да знаю, знаю я Глашу. — Женщина заволновалась, бессмысленно потирая рука об руку, как будто мыла их под краном. На пол сыпались мучные крошки. — Да не муж, а забулдыга страшный. Приютила и жила с ним… Я вот никак в голову не возьму, зачем она вам?.. Ее давно уж нет… Умерла она…
Сергей выразительно глянул на свою притихшую спутницу. А она молчала, спокойно слушала, точно ожидала именно такого ответа.
— А нет в деревне другой Глафиры Николаевны Климовой? — спросил Сергей.
— Да у нас в деревне тридцать домов. Все про всех все знают. Другие Климовы никогда не жили здесь… А с этой мы подружками были… Я и хоронила ее… Крест на кладбище еще стоит…
— Она? — Его спутница достала фотографию, протянула женщине.
«И это предусмотрела!» — мысленно ахнул Сергей…
— Нет. Здесь королевна, а Глаша деревенской девкой была… Где-то у меня ее фото сохранилось… Сейчас принесу…
Вскоре они разглядывали пожелтевшую нечеткую фотографию девушки в пестром платочке. На обратной стороне было написано: «Ксеньи от подружки Глаши».
— Можно ее взять? — спросил Сергей.
— Коль надо, возьмите…
«Зачем она тебе?» — услышал он шепот снизу, шепотом и ответил: «Климову покажем». Последовал легкий удар в бок: «Молодец!»
— Вы, поди, родственники ее? — поинтересовалась женщина.
— Родственники. Дальние, — ответил Сергей.
Как только они вышли из дома, Сергей наклонил голову и тихо, будто боялся, что их услышат, спросил:
— Ты уверена, что это именно та деревня?
— Не сомневайся. Здесь ошибки нет…
Она сама села за руль, осторожно повела машину по ухабистой дороге.
— В Ясную Поляну! — сказала, как приказала себе.
— Если тебе очень хочется… — согласился Сергей.
— Честно признаться: не очень… Я предполагала это, но не верила… Понимаешь меня?.. И теперь смешалось все… Поехали домой… — Она сделала паузу, улыбнулась и повторила: —…домой!
22
Когда «жигуленок» послушно остановился у подъезда, Сергей увидел, что за столиком, где четверо вели свои бесконечные доминошные партии, сидел пятый — Потапыч.
— Мне ребята сообщили, что вы возвращаетесь в город… — объяснил он.
— У тебя и за Кольцевой дорогой свои ребята?
— Да нет. Они отлавливали серую «Волгу» с Чугуевским двойником, ну и вас заметили…
— Отловили?
— Черта с два! Смылся… — У Потапыча опять было скверное настроение. Он говорил раздраженно, сумбурно. — Знаешь, Чугуевская машина преспокойно стоит в гараже, а вот номера кто-то снял… Голова идет кругом. Фактов целый ворох, а ясности никакой… Я решил к тебе заехать…
Войдя в квартиру, он сразу же вынул из своего верного старого портфеля небольшой, с ладонь, магнитофон «Сони».
— Хочешь послушать Чугуева?
— Ребята, без меня о деле ни слова. Потерпите немножко, я приготовлю чай. — Девушка принесла чашки, ложечки, поставила на стол масло, сахар, бутерброды с колбасой и, отправляясь снова на кухню, улыбнулась Сергею: — Так и быть, пока закипает чайник поведай майору о нашем открытии.
Но Потапыч опередил его, тихонько шепнул, кивнув головой в сторону кухонной двери:
— Как ее звать?
Вопрос застал Сергея врасплох.
— Ее?.. Не знаю, — искренне признался он, — не спрашивал… Странно, в этом не было необходимости.
По лицу Потапыча пробежала снисходительная усмешка.
— Ну ладно, балбес несчастный, слушаю тебя…
Рассказ о поездке в Воронково на глазах исцелил Потапыча от мрачного недовольства собой. Он грузно привалился к столу, даже приоткрыл рот, как это делают маленькие дети, когда со страхом ждут окончания сказки.
Дослушав все до конца, он прямо-таки рявкнул освобожденно:
— Черт побери! Я полдня голову ломаю из-за этой старухи!
— У нас не кричат и бранных слов не произносят, — укоризненно раздалось над их головами.
Привычно, по-домашнему было произнесено «у нас».
— Прошу прощения, не сдержался… — Потапыч даже привстал, церемонно склонил голову, — Но после вашего открытия мне надо уходить в участковые, а Сергею — на пенсию… Эта запись, — он постучал ногтем по стенке магнитофона, — убедительно подтвердит, что вы не только очаровательны, не только талантливы как врач, вы еще и мудры, как мисс Марпл, которая очень любила оставлять в дураках нас, профессионалов… Послушаем? Убедимся?
— Теперь можно, — разрешила она. — Только не забывайте про чай.
Потапыч нажал клавишу магнитофона.
— Начало пропустим… Тут наши казенные вопросы… Вот отсюда…
Потапов: Вы часто бывали у академика Климова?
Чугуев: Часто. Как бы вам это сказать поточнее?.. Я — преданный раб академика, получивший свободу из его рук.
Потапов: О какой свободе вы говорите?
Чугуев: Не расчленяйте мою фразу на слова и факты. В ней нет ни конкретности, ни историчности. Она отражает только мое чувство, мое отношение к этому человеку.
Потапов: Вы знакомы с его статьей «Ошибка великого Эйнштейна»?
Чугуев: Конечно.
Потапов: Как вы ее оцениваете?
Чугуев: Как и все. Это — научная сенсация. Любой из нас, написав такую работу, считал бы, что не зря прожил жизнь.
Потапов: А что вы скажете о Глафире Николаевне?
Чугуев: Благороднейший и мудрейший человек, образованнее всех высокочтимых дам нашего института. Сильная, властная…
Потапов: Простите, но у меня сложилось впечатление, что она отличная домашняя хозяйка, не более…
Чугуев: Не обольщайтесь, это от сравнения с уровнем вашей эрудиции. Просто она не замечает тех, кто ее не интересует. Согласитесь, какой интерес может вызвать у такой умной женщины сотрудник милиции!
Потапов: Вы на нас за что-то обижены?
Чугуев: Нет. Хотя, честно признаться, оскорбительно сидеть в этой комнате и отвечать на вопросы.
Потапов: Сочувствую вам.
Чугуев: Спасибо.
Потапов: Кто мог взять рукописи Климова?
Чугуев: Большинство. Я — один из них.
Потапов: Значит, и вы могли это сделать?
Чугуев: Я не мог. Вы, к сожалению, в школах милиции не изучаете такие важнейшие для человека понятия, как любовь, дружба, симпатия. За это вас и не любят те, вето здесь побывал… Я очень уважаю Николая Николаевича. Но вы это в расчет не возьмете: для вас уважение не может быть доказательством…
Потапов: Почему вы так агрессивно настроены против нас?
Чугуев: Потому что вы используете методы расследований, которые были созданы еще при феодализме. Для вас нет человека, для вас не существует человековедения. Вы оперируете лишь набором инквизиторских терминов: улики, вещдок, алиби… Вашу работу легко могли бы выполнять роботы.
Потапов: Не надо волноваться.
Чугуев: Я совершенно спокоен. Продолжайте допрос…
Потапыч выключил магнитофон и с интересом глянул на Сергея.
— Ну, как?
— Высокое напряжение, — задумчиво произнес Сергей. — Может, его дерзость всего лишь защитная реакция.
— Я тоже так думаю, — отозвался Потапыч. — Но другое меня заинтересовало: не простая она, не простая эта Глафира Николаевна… Беда только, фактов у нас нет никаких… пока… Послушайте еще немножко. Здесь тоже о Глафире Николаевне…
