шумом втягивает в себя воздух.
– Да и похер… – служит мне неожиданным признанием.
Вместе с новым поцелуем. Почти жестоким. Словно наказание за мой ответ. О чем я тут же забываю. Как и обо всем остальном. С первым же проникновением его члена в меня.
Толчки во мне – такие же грубые, сильные, глубокие, как и его поцелуи. Выметающие даже самые незначимые остатки мыслей из моей головы. Никого и ничего больше не существует. Только его жадность и ненасытность. Игнат пропитывает меня ими насквозь. Подчиняет своей воли и власти. И я не противлюсь. Принимаю все, что он может дать. И отдаю не меньше. Всю себя. Снова и снова выгибаюсь ему навстречу, с силой цепляюсь за него, подставляя его жаждущим губам уже не только губы, но и шею, плечи, грудь… Игнат целует везде, где дотягивается, сводя с ума больше прежнего. При этом ни на миг не прекращает двигаться во мне. Быстрее. Глубже. Сильнее. Я уже едва дышу. Задыхаюсь. Мне попросту не хватает кислорода. Настолько ярко полыхает в моем теле растущее напряжение, сотканное из чистейшего удовольствия. Кажется, еще немного и я окончательно сгорю в нем. А может уже сгораю. Или же все дело в мужской ладони, что так аккуратно, но крепко обхватывает мое горло, сжимая его сильнее на самом пике, когда новая волна наивысшего наслаждения обрушивается на меня, окончательно погребая под собой. Да так и не отпускает из своего плена, грозя навсегда утопить в этих недрах. А я и не уверена, что хочу их покидать. Здесь и сейчас мне так хорошо… Пусть это длится вечно.
Глава 10
Игнат
За последние годы я так прочно сживаюсь с ощущением одиночества, что это становится своеобразной зоной моего комфорта. Когда ты знаешь, что никто другой в нее не влезет, не вломится. Даже если вокруг полно людей. Я все равно один. Всегда. Остальные – они чужие. Кто бы ни был. Им нет места слишком близко. Словно есть незримая черта, которая тебя ограждает от внешнего мира. Внутри нее… безопасно. Никто не навредит. Не предаст. Все под контролем. Надо лишь время от времени убеждаться, что эта черта в сохранности, периметр – цел. Да, иногда для этого приходится совершать не самые лучшие поступки. Но какая разница? Я давно привык, что ничего хорошего от меня не ждут. И с готовностью оправдываю их ожидания. Так проще. Быть плохим. Хорошим для всех все равно стать невозможно. Это тоже помогает в сохранности моей зоны комфорта.
Быть одному – не есть плохо.
В моем случае, почти идеально.
Было…
До этого момента. До того, как я впустил в свою жизнь еще две жизни. Теперь черта, ограждающая мою личную зону комфорта, трещит по швам. Вместе с непомерно счастливой улыбкой ребенка, который смотрит и видит во мне что-то… другое – не то, чем и кем я привык себя чувствовать и существовать. Она настолько искренняя, что не выходит сопротивляться. Слишком настоящая. Отрицать – глупо. Я привык просто отворачиваться от людей, от любого возможного удара в спину, я еще прекрасно помню, насколько это больно, почти смертельно… Но тут как отвернуться?
Жалкое оправдание так не вовремя возникшей слабости!
То, что они оба – и Тая, и Макс, появились в моей жизни, ни рано ни поздно, именно сейчас, это… ни хера не подарок небес.
Подстава.
И я должен помнить именно об этом. Все остальное – потом.
А женщина, которая теперь живет под моей крышей и спит в моей постели… я давал ей шанс избавиться от моего общества и свести наше общение к минимуму, оставив дом в личное распоряжение. Но, похоже, у дочери прокурора иные планы на нашу будущую совместную жизнь. Иначе бы не реагировала так вчерашним вечером, с малейшей провокации.
Значит ли это, что я сам поведусь?
Искренняя улыбка моего сына и его мать – не одно и то же…
Впрочем, эта парочка умеет удивлять!
– …пап, – слышится сквозь утренний сон. – Папа. Ну, пап!
И если поначалу кажется, что это одно сновидение сменяется другим, то детская ладошка на моем плече ощущается вполне реалистично, как и легкий толчок, в попытке растрясти меня.
– Просыпайся, пап. Мы для тебя сюрприз приготовили!
Голос Макса, пропитанный радостными нотками, становится громче, а я все-таки открываю глаза, еще не до конца осознавая, что тут происходит. Еще бы. На часах едва «6.30» светится, а перед моим носом… торт? Если и так, то весьма странный. В привычном понимании подобного вида кондитерского изделия. Мясной. Больше похожий на какой-нибудь слоеный салат. С надписью сегодняшней даты, которая двадцать третье февраля. Цифры – из зеленого горошка, а вот название месяца…
– Это что, морковь? – озадачиваюсь, разглядывая сперва, очевидно, тот самый сюрприз, а затем и тех, кто этот сюрприз устраивает.
Сын, как и его мать, к слову, будучи в пижамах, изображающих костюмчики медведя, сидят по бокам от меня. Девушка держит пирог… тьфу ты… торт, а вот в руках Макса значится какая-то коробка, обернутая подарочной бумагой.
– Она самая, – подтверждает Тая, прищурившись. – Между прочим, Максим сам нарезал и выкладывал слово.
Ну, если сам…
– Да ты герой, – хвалю за старания, приподнимаясь, устраиваясь на подушках удобнее, переводя внимание на коробку.
– Это тебе, – протягивает мне ее ребенок.
Рядом слышится покашливание Таи, и мальчишка бьет себя ладонью по лбу.
– То есть… – замолкает, чтобы набрать побольше воздуха, после чего торжественно продолжает: – С днем защитника Отечества тебя, папа! Чтоб ты еще долго-долго нас с мамой защищал!
– Это не все, – явно сдерживая смех, с намеком для Макса произносит Тая.
– Ну да, – кивает тот и снова набирает в легкие побольше воздуха. – Этот праздник очень важный – двадцать третье февраля. Папа, смелый и отважный, поздравляю я тебя! Знаю, в трудную минуту будешь ты всегда со мной. Честный, добрый, справедливый, папочка, ты мой герой! – договаривает и смотрит на мать с ожиданием.
Девушка ему улыбается и кивает и только после этого сын расслабляется. Он. Не я. Ибо…
