состоянии провожу до самого окончания вечера. Словно какой-то незримой эйфорией накрывает. Даже с удовольствием помогаю сыну сделать открытку для Игната. Тот, кстати, оказывается выставлен за дверь, когда так не вовремя заходит к нам в комнату.
– Это сюрприз. Ты не должен его видеть, – деловито поясняет Макс, выталкивая мужчину обратно в коридор.
Я весело смеюсь и развожу руками, мол ничем не могу помочь. И когда много позже Максим засыпает, легкость все равно не покидает меня, и на губах продолжает играть легкомысленная улыбка. Которая тут же угасает, когда я вижу Игната у порога дома и понимаю, что он снова собирается ночевать в ином месте. И если прошлой ночью я это приветствовала, то сегодня внутри меня начинает ворочаться нечто темное и пугающее меня саму. Потому что я раньше никогда не испытывала ничего подобного. Да и само это чувство до того сильное – почти сокрушающее. Когда как раз хочется крушить. Неприятное, словом, чувство. Оно же толкает меня задать вопрос, который бы в иной ситуации я никогда не подумала озвучить:
– Уходишь?
Пальто, которое он только взял в руку, замирает в воздухе. Мужчина про него забывает, удивленно обернувшись в сторону лестницы, с которой я еще не успеваю спуститься. И под пронзительным взглядом полночно-синих глаз меня тянет пойти и переодеться, снять с себя домашнее платье из бледно-розового флиса с детским принтом банта на груди, заменив его на что-то более подходящее.
– Как видишь, – не сразу, но отзывается Игнат.
Вижу.
И ощущаю.
Себя полной дурой.
Чего мне не молчалось?
Зачем заговорила?
Остановила…
– Ясно, – отвечаю как можно спокойней. – Удачного вечера, – желаю следом, продолжая путь на кухню, больше не глядя на него.
Хотя и так чувствую его тяжелый взгляд на себе, которым он меня провожает, некоторое время храня молчание.
Я за это время успеваю пройти гостиную и столовую зону и добраться до нужной части дома. И если у выхода свет горит на полную яркость, то здесь он вспыхивает лишь над столешницей гарнитура, оставляя остальную часть помещения теряться в полумраке. Но так даже лучше. Уютнее. Снегопад за окном лишь усиливает это ощущение.
– Не спросишь: «Куда?», – летит мне уже в спину с долей сарказма, стоит добраться до кофеварки.
Вопрос напрягает, но я не подаю вида, сперва жму на нужные кнопки и уже потом отвечаю самым спокойным тоном из всевозможных.
– А стоит? Разве это как-то меня касается?
Так и не оборачиваюсь к нему лицом, сосредотачиваю внимание на пейзаже за окном. Крупные хлопья снега почти полностью скрыли его, но это и не важно. Мне достаточно того, что я вижу. Белые сугробы похожи на пуховую перину, пробуждая желание пойти и упасть в них лицом. Зарыться поглубже. Может тогда получится избавиться от назойливого внимания Игната и своих странных ощущений.
– Тут ты права. Не стоит, – флегматично сообщает предмет моих дум, отвлекая от мыслей. – Но я же вижу, что ты еле терпишь, чтобы не спросить.
– Ошибаешься, – все же перевожу взгляд на него. – Мне это совсем не интересно.
По крайней мере, себя я успокаиваю именно этим. Мне все равно и точка. Жаль, то не помогает вернуть моим эмоциям прежнего спокойствия. Внутренности продолжает жалить невидимая, но очень острая заноза.
– Я редко ошибаюсь. По пальцам могу пересчитать, когда я ошибался в этой жизни. И этот случай – как раз не из тех, – заявляет мужчина самоуверенно с присущей ему и так раздражающей меня сейчас ухмылкой.
Свою верхнюю одежду он все же накидывает себе на плечи.
Странная тяжесть в груди снова принимается расти. К ней подключается воображение, в котором я ножницами режу все, что на нем сейчас надето, на длинные полоски, которыми по итогу его же и связываю. И… кажется, я сегодня излишне переволновалась. Иначе с чего вообще такие мысли берутся? Как и последующее заявление:
– Меня пригласили за город в следующие выходные. С ночевкой, – говорю и тут же поправляюсь: – То есть… нас, – почти выдавливаю из себя. – Инна, мой гинеколог. У них с мужем годовщина. Десять лет. Мы с Максом на каждые их праздники ездим, – поясняю зачем-то. – Подумала, ты должен знать, – поспешно сворачиваю свой монолог.
И кто-нибудь отрежьте мне язык, чтобы я уже перестала нести всякую чушь! Чтобы я вообще перестала с ним говорить. Ведь не собиралась же рассказывать о приглашении.
Впрочем, все не так уж и плохо, потому что пальто Игната снова оказывается в его руке. Вместе с ним он проходит к кухонной зоне, после чего усаживается на ближайший барный стул. Тем самым уменьшая и деля для меня пространство на то, где стою я, и то, что остается за его спиной.
– Продолжай, – сообщает снисходительно, откладывая пальто. – Если и мне кофе нальешь, будет вообще замечательно.
Киваю и принимаюсь молча выполнять обозначенное и уже через минуту мы сидим напротив друг друга с двумя чашками, над которыми вьется горячий пар. По помещению плывет изумительный горько-шоколадный аромат, к которому примешивается запах мужского парфюма, который я украдкой вдыхаю снова и снова, делая вид, что наслаждаюсь напитком.
– Да, в общем-то, на этом все, – отвечаю на сказанное им ранее. – Просто я сказала ей, что ты… ну, что у Максима папа вернулся. Вот она и… пригласила.
Да, большей дурой себя выставить просто невозможно.
– Гинеколог… это та, к которой ты сегодня ходила? – уточняет Игнат. – Михайлова.
И если первая часть – однозначно вопрос, хотя и риторический, то озвученная фамилия Инны – констатация факта. Не удивляет, но напрягает.
– Да. Она. Она вела мою беременность Максимом. В общем-то тогда мы и познакомились, а потом сдружились. Я так-то уже сказала, что мы вряд ли будем, но… – не договариваю, пожимая плечами в предложении додумать самому.
Сама же прячусь за чашкой кофе, делая наконец свой первый глоток. Терпко-горький напиток скользит по горлу, слегка обжигая, и вместе с тем заметно согревая мои вечно холодные пальцы, заодно немного растапливая и неприятное ощущение в груди.
Игнат тоже говорить что-либо не спешит. Явно раздумывает, маленькими глотками отпивая из своей чашки. Половину выпивает.
