На одной из соседних улиц жил пес неизвестной породы – черный, злющий, громадный, настоящее «баскервильское чудовище». Прозывалось чудовище совершенно неподходящим именем – Бобик. Ничего себе – Бобик, целая бомба с клыками! Даже хозяева подходили к нему с опаской. Однажды Бобик ухитрился выдернуть «ерш», которым крепилась к стене его цепь, и, перемахнув ветхую калитку, помчался по улице, щерясь и оглядываясь. Цепь волочилась за ним, грохоча и вздымая тучи пыли.
Аркадия как раз пересказывала рассевшейся вокруг компании «Таинственный остров», когда из конца переулка появилось «баскервильское чудовище». Компания рассыпалась кто куда. На месте осталась одна Аркадия. Презрительно дернув подбородком, она спокойно глядела на приближающееся «чудовище».
Поравнявшись с девочкой, Бобик аж присел от изумления на задние лапы: как? почему «это» не убегает? А она, пристально, глаза в глаза, глядя на него, дружелюбно, но довольно сухо сказала:
– Ты как себя ведешь? Стыдно.
Бобик нахмурился… и вдруг опустил голову и лег, уткнувшись мордой в передние лапы. Как будто ему и в самом деле стало стыдно.
Авторитет Аркадии после этого случая взлетел поистине до небес. Только посмотрела, а он – бряк, и все, перешептывались восхищенные мальчишки.
Впрочем, точно так же она смотрела и на тех, кто от восхищения пытался перейти к активным ухаживаниям: дружелюбно, но несколько свысока, правда, у нее это почему-то получалось совсем не обидно. Она помнила дедовский наказ – не болтать лишнего. Но и о том, что она – Привалова, не в поле обсевок, не забывала ни на миг. Noblesse oblige[10]. Нужно «держать марку», и никакая смена власти, никакие перевороты изменить этого не могут.
А потом, заглянув как-то к деду в комиссариат, она встретила там беседовавшего с Солнцевым блестящего красного командира, улыбчивого ясноглазого красавца Ивана Быстрова, ближайшего соратника Михаила Тухачевского. Аркадия влюбилась не только в самого Ивана, ей ужасно нравились все они, его друзья и сослуживцы – молодые, веселые, рисковые парни, и до «тридцать седьмого года» еще было далеко. Ее неудержимо пленял и притягивал дух постоянно витавшей вокруг них опасности.
Свадьбу сыграли, не дождавшись даже двадцатилетия Аркадии. Впрочем, какая там свадьба, не свадебные были времена, совсем не свадебные. Тихо «записались» у ведавшего свадьбами, рождениями и смертями хмурого чиновника, Аркадия даже фамилию менять не стала, так многие тогда делали, да в особнячке у Серпуховской заставы устроили небольшое застолье. Ни белого платья, ни фаты, ни, разумеется, Мендельсона…
Аркадия Привалова вздохнула и отложила дневник. Вот бы на Балькиной свадьбе погулять, вот только сложится ли?.. События стремительно завертелись, и ей оставалось только наблюдать за ними издалека. Внук должен справиться сам, доказать, что он истинный Привалов. Пусть не по имени, но по духу, что, конечно, гораздо важнее.
* * *
Если бы только она не называла его «малышом»!
Ну какой он, к черту, «малыш»?
Может, когда-то, пятнадцать лет назад, когда он, юный самоуверенный провинциал, ступил на заплеванный перрон Казанского вокзала, – может, тогда он и был «малыш». Но теперь-то! Теперь он взрослый, даже, можно сказать, солидный мужчина, практически хозяин жизни. Ну или по крайней мере – модного, очень не дешевого «заведения». Мало ли, кем он был когда-то!
Фамилия Штерн досталась Глебу от прадеда – сосланного в среднеазиатские степи поволжского немца, одного из многих таких же. И прозрачно-светлые глаза – должно быть, от него же. Хотя цвет глаз вполне мог быть и русским. Или латышским. Черт их разберет, предков. Там, похоже, целый интернационал отметился. Вот высокие скулы, широко и чуть косо поставленные глаза и такие же – взлетающими к вискам крыльями – брови, да смугловатая плотная кожа – это, наверное, от казахских предков. Или от башкирских.
Вообще-то Глеб не особенно интересовался своей родословной. Какая разница, кто и каких кровей в нем намешал! Зато результат нравился ему чрезвычайно. И, выходя из вонючего плацкартного вагона, где в трех отсеках орали дети, а еще в двух гуляла дембельская компания, он был убежден: Москва покорится ему прямо завтра. Она ведь женщина, разве нет? Ну так женщины на него всегда пачками вешались – начиная от одноклассниц и заканчивая преподавательницами соседнего института, куда он всю последнюю школьную зиму ходил на подготовительные курсы.
Ну да. Москва, можно сказать, покорилась. Хотя далеко не с той легкостью, о которой мечталось под ор пьяных дембелей.
В Плехановку Глеб, конечно, не попал. Ну и ничего удивительного – там же все схвачено и все куплено. Да и ничего страшного, что не попал, подумаешь! Чего-чего, а экономических и тому подобных факультетов навалом, практически на каждом углу. В Плешке еще и пахать бы пришлось, как проклятому, чтоб на должном уровне учиться, одной сообразительностью и хорошей памятью не обойдешься. А так еще и время для подработки оставалось. Ну а как без этого – денег не хватало катастрофически.
Курсе на третьем он очень удачно пристроился в какую-то контору. Фирмочка была так себе, типа «Рога и копыта», зато работа практически по специальности. Удачно, ага. Владелец конторы сразу как-то странно стал на него поглядывать, и вообще. Отыскивая документы в шкафу, вставал вплотную, по плечу трепал одобрительно – и если бы только по плечу. Глеб, все-таки он был не совсем дикий, понял все быстро. Да и раздумывал недолго. В конце концов, если бы владелицей конторы была баба, которая так же начала бы тянуть его в койку – разве он упирался бы? Ну так и какая разница?
После владельца «Рогов и копыт» появился еще кто-то. Потом еще кто-то. Вить веревки из, так сказать, мужчин оказалось ничуть не труднее, чем из падких на его сексапильную физиономию баб. А что? Грызть гранит науки, а после медленно, обдирая в кровь ногти и шкуру, карабкаться по карьерной лестнице, чтобы сдохнуть в пятьдесят лет от язвы желудка в должности пятого референта второго вице-директора какого-нибудь третьеразрядного банка?
Ну уж нет. Если все так устроено, что дорога наверх лежит через чьи-то постели, а его природа наградила внешностью, которая вполне годится в качестве «платежного» средства, то пусть о морали талдычат те, кому жизнь все на блюдечке подносит. А ему, Глебу, знаете ли, сызмальства красную дорожку под ноги не стелили – все сам. А значит, все средства хороши.
Он бы, может, предпочел, чтобы на его пути появился какой-нибудь, к примеру, модельный продюсер – все было бы, наверное, то же самое, только с журнальных обложек все же доходов побольше. Но вместо продюсера попадались всякие-разные. Например, владелец клуба с идиотским названием «В стиле blues». Оно раздражало его до сих пор, но раз уж клубешник приобрел известность именно под этим названием, теперь менять незачем.
А потом появилась «старуха», и клуб перешел в его, Глеба, собственность. Ну… почти в собственность. Фактически. Юридически владелицей стала старуха. Это Глеб ее так про себя называл. Никакая она, конечно, была не старуха. Массажисты, косметологи, черт знает что еще – но выглядела она не старше «сорока с хвостиком» даже при ярком свете. Подтянутое во всех смыслах, мысленно издевался он, тело, неприлично гладкое ухоженное личико, молодая улыбка. Ничего так бабка, в общем. Иначе он, наверное… не смог бы. Или надо говорить «не мог бы»?
Вон как тот эстрадный мальчик, что сперва в потомки знаменитого певца набивался, после кормился возле вышедшей в тираж актрисы, которую тупые журналисты величали секс-символом СССР, а теперь и вовсе присосался к страшной, как все семь смертных грехо, вместе взятых, бизнес-леди. Причем страшная она скорее всего была и в двадцать лет, а уж сегодня, когда пенсионное удостоверение у нее прямо на лице нарисовано – бр-р-р. Еще и толстая, ко всему прочему. Как этот «мальчик» с ней в постель ложится – уму непостижимо. С такой Глеб бы точно… не смог. Его-то «старуха» как раз очень даже ничего. Совсем даже не противная. И заставлять себя, в общем, не приходится. И «старухой» он ее мысленно называет чисто в отместку – за «малыша».
Ну какой он, черт бы ее побрал, «малыш»?!
Или еще выдумала – Глебчик. Как будто птичку себе завела, ей-богу. Глебчик! Тьфу, пропасть!
Ну ничего, все это – не навсегда.
Дашу он завел себе, как многих до нее, – чтоб от старухи отвлечься, чтоб не чувствовать себя совсем уж полным альфонсом. И как-то словно… привязался, что ли?
Она была как будто билетом в другую жизнь. В ту, где не им властвуют, а он будет властвовать. Все, как полагается: сильный мужчина и нежная девочка, с трепетом внимающая каждому его слову.
Вот только разделаться с миллионом опутавших его обязательств, да еще «старуха» взяла моду талдычить, что от клуба нужно избавиться, а то неприлично, сил уже не хватает ее убалтывать, местечко-то супервыгодное – и начать жизнь с чистого листа. Мало ли что там в прошлом было.
