В общем, я мог бы рассказать вам много историй. Должен признаться, я стыдился того, что состоял в банде Сарко, и хранил этот факт своей биографии в тайне. Но в то же время гордился этим и почти желал разоблачения. Я чувствовал себя так, словно когда-то закопал в своем саду сундук, не зная, что в нем хранится, сокровище или бомба. И, возможно, еще одной причиной, объяснявшей мой многолетний интерес к Сарко и молодежной преступности, была своего рода благодарность или облегчение, уверенность в том, что мне невероятно повезло принадлежать к банде Сарко и при этом выжить. Ведь, как известно, с конца семидесятых до конца восьмидесятых годов Испанию наводнили сотни банд безнадзорных подростков с окраин, и большинство из них — тысячи, десятки тысяч — погибли от героина или СПИДа, были убиты или попали в тюрьму. А я нет. Со мной могло произойти то же самое, но я избежал подобной участи. У меня все сложилось удачно. Меня не посадили в тюрьму. Я не подсел на героин. Не подцепил ВИЧ. Не попал в руки полиции, меня даже не задержали после налета на отделение «Банко Популар» в Бордильсе. Инспектор Куэнка оставил меня на свободе, вместо того чтобы посадить за решетку. В общем, я вел более-менее нормальную жизнь, что для человека, принадлежавшего некогда к банде Сарко, было в высшей степени нетипично.
Я выкопал свой сундук из сада и обнаружил, что в нем хранилось одновременно и сокровище, и бомба. Это было в конце 1999 года. Однажды Кортес ворвался ко мне в кабинет с возгласом: «Последние новости! Твой кумир объявился у нас в городе!» Под «моим кумиром» он подразумевал Сарко. Кортес, только что вернувшийся после посещения тюрьмы, рассказал мне, что, по словам заключенных, Сарко находился там с прошлого вечера. Как и следовало ожидать, его появление вызвало волнение, потому что тюрьма в нашем городе была маленькая, а он был известным персонажем. Кортес также узнал, что администрация тюрьмы предоставила Сарко камеру с компьютером и телевизором, и пока он почти не общался с остальными заключенными. Я слушал своего компаньона с каким-то грустным удивлением: десять лет назад любое передвижение Сарко было таким же громким, как звезды футбола или рок-н-ролла — когда его везли на суд или перевозили из одной тюрьмы в другую, журналисты атаковали соответствующие инстанции с просьбами об интервью. При его появлении на судебном процессе принимались повышенные меры безопасности во избежание инцидентов с фотографами, телевизионщиками, репортерами, поклонниками и просто любопытными, которые напирали на полицейские кордоны, выкрикивали слова поддержки, посылали воздушные поцелуи, предлагали родить ребенка или напевали румбы, повествующие выдуманную историю его жизни. Теперь даже пара местных газет не посвятила приезду Сарко хотя бы заметку в разделе «Общество». В этом и состоит разница между мифом в самом расцвете и мифом увядающим.
Закончив рассказывать мне новости о Сарко, Кортес спросил: «Что ты теперь собираешься делать?» «Завтра пойду встречусь с ним», — не раздумывая, ответил я. Кортес сделал церемонный жест и торжественно осведомился: «Должен ли я понимать это так, что ты намереваешься предложить ему наши услуги?» «А ты как на это смотришь?» Кортес засмеялся. «Впутаешь нас в историю, — произнес он. — Помяни мое слово».
Мой компаньон ничего не знал о моем знакомстве с Сарко, однако его слова звучали резонно. Все адвокаты, имевшие с Сарко дело, расставались с ним плохо. Но при грамотном подходе защита Сарко могла оказаться выгодной для адвокатской конторы. Кроме того, я много раз уже испытывал соблазн предложить Сарко свои услуги адвоката, но по той или иной причине воздерживался от этого. Правда, в тот раз, когда Сарко вдруг объявился в Жироне как осколок прошлого или вышедшая в тираж знаменитость, когда для всех он был уже безнадежным и закоренелым преступником, проведшим всю жизнь в тюрьме и не использовавшим ни одной возможности встать на путь исправления, я решил поддаться этому искушению.
И я оказался не единственным, кому это пришло в голову. В тот же день, когда я занимался подготовкой к своему запланированному на завтра визиту в тюрьму, секретарша объявила мне, что в приемной у меня сидят две женщины. Немного раздосадованный, я спросил, записаны ли они на это время. Секретарша ответила отрицательно, но сообщила, что дамы настаивали на встрече со мной и хотели поговорить о некоем Антонио Гамальо. Еще сильнее раздражившись, я велел секретарше записать женщин на другой день, после чего попросил ее не беспокоить меня. Однако не успел я сосредоточиться на своих бумагах, как вдруг, подняв голову от письменного стола, повторил вслух имя, только что произнесенное секретаршей. Я вышел в приемную. Женщины находились там. Они повернулись ко мне, и я их сразу узнал: первую из них мне доводилось видеть на фотографиях — в одиночестве или в компании Сарко. А другой была Тере.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Та самая Тере?
— Двадцать лет я думал о ней, но мне не приходило в голову разыскивать Тере или пытаться узнать что-то о ее судьбе. Впрочем, я и не знал даже, где ее можно было искать и у кого о ней спрашивать. И вот Тере внезапно оказалась передо мной. В приемной повисла гробовая тишина, пока мы с Тере молча смотрели друг на друга, и я вдруг заметил, что ее левая нога двигалась вверх-вниз, будто поршень, как тогда, когда ей было шестнадцать лет. Тере поднялась со своего стула и произнесла: «Привет, Гафитас». Сначала мне показалось, что она почти не изменилась — у нее сохранилась стройная фигура, а джинсы, потертая кожаная куртка и сумка, перекинутая через плечо, придавали ей молодежный вид. Однако в следующее мгновение от меня не укрылись приметы, выдававшие возраст Тере: потерявшая упругость кожа, морщинки вокруг глаз и припухлость под ними, опущенные уголки губ и седина в волосах. Только глаза оставались такими же зелеными и выразительными, как двадцать лет назад, будто Тере спряталась навсегда в них, неуязвимая для времени. Я протянул ей руку, бормоча удивленные восклицания и протокольные вопросы. Тере отвечала весело и непринужденно, проигнорировала мою руку и поцеловала меня в щеку. Потом она познакомила меня со своей спутницей. Ее звали Мария Вела, и она была девушкой Сарко. Правда, Тере назвала ее близкой подругой и не Сарко, а Антонио. С Марией мы поздоровались за руку. Она была моложе Тере, худая и лишенная очарования, с короткими каштановыми волосами и очень белой кожей. На ней было черное, плотное, дешевое пальто, под которым виднелся розовый спортивный костюм, застегнутый до горла на «молнию».
После церемонии представления женщины прошли в мой кабинет. Я усадил их в кресла, предложил кофе и воду, и мы с Тере начали разговор. Она рассказала, что живет в Виларрохе, работает на фабрике по изготовлению бутылочных пробок в Касса-де-ла-Сельва и учится заочно на медсестру. «Правда?» — воскликнул я. «Тебя это удивляет?» Тере, казалось, была очень рада видеть меня. Мария слушала, не вмешиваясь в наш разговор, но внимательно ловя каждое слово. Я не знал, рассказала ли ей Тере, какие отношения связывали меня с Сарко и с ней много лет назад. Притворившись, будто не знаю о появлении Сарко, я спросил о нем. «Он сейчас здесь, — ответила Тере. — Поэтому мы и пришли к тебе».
Она сказала, что они хотят, чтобы я защищал Сарко на суде, который должен состояться в Барселоне через несколько месяцев, по обвинению Сарко в нападении на двух надзирателей тюрьмы «Бриане». Естественно, Тере принимала как само собой разумеющееся, что мне было известно, кем стал Сарко за эти годы. Она стала вводить меня в курс дела, описывая сложившуюся ситуацию. Три года назад они добились его возвращения в каталанскую тюрьму, а именно в «Куатре Камине», и после трех лет безупречного поведения, а также благодаря тому, что новый глава тюремного ведомства в автономном правительстве Каталонии, сеньор Пере Прада, проявил к этому интерес, Сарко недавно перевели в тюрьму Жироны. Это был идеальный вариант, потому что они с Марией жили здесь, и это была маленькая и надежная тюрьма, с высоким показателем исправлений. Также Тере заверила, что Сарко не виновен в преступлении, в котором его обвиняли. Она вручила мне картонную папку с копией досье и материалов дела и сообщила, что Сарко завязал с героином и имел огромное желание распрощаться с тюремной жизнью, так что они с Марией делали все возможное, чтобы он вышел на свободу. Тере говорила, не глядя на меня, излагая проблему так, словно она знала все наизусть. Я слушал ее, делая вид, будто изучаю переданные мне бумаги. «В общем, — заключила Тере, и наши взгляды встретились, — мы понимаем, что у тебя много работы, но, если бы ты согласился помочь нам, были бы тебе очень благодарны».