— Даже если вы станете монахиней, людские толки и пересуды от этого не прекратятся. Лучше сохранить дело в тайне. Через пять дней вам полагается навестить родителей, так что потерпите немного и спокойно возвращайтесь на родину. И знайте: вы можете с гордостью носить имя дочери самурая!
После этого Дзюхэй поместил девушку в отдельные покои и больше с нею не виделся. А когда пришло время ей возвращаться в отчий дом, Дзюхэй передал ее родителям письмо.
«Как Вы изволите помнишь, — писал Дзюхэй, — я был помолвлен с Вашей старшей дочерью. К сожалению, ее постиг тяжкий недуг, но такое может случиться с каждым. Я по-прежнему хочу взять в жены Вашу старшую дочь, даже если красота ее померкла, и исполню свое намерение, чего бы мне это ни стоило. Что же до Вашей младшей дочери, то она явила образец благородства, какое нечасто встречается в женщине».
Прочитав письмо Дзюхэя, родители обрадовались и отправили к нему старшую дочь.
Супруги зажили в согласии. Всем сердцем любя жену, Дзюхэй молил богов, чтобы даровали им долгую жизнь. Женщина же ни на миг не забывала о проявленном к ней милосердии и шла навстречу любому желанию супруга. Если бы женщина эта была красавицей, она безраздельно владела бы помыслами Дзюхэя, но поскольку он взял ее в жены потому лишь, что так велел ему долг, все мысли его были устремлены к совершенствованию в воинских искусствах. К тому же супруга Дзюхэя была наделена храбрым сердцем, даром что была женщиной, и молодожены только и говорили между собой что о ратных подвигах. В саду перед домом они посыпали землю песком и чертили на нем схемы оборонительных сооружений. Молодая жена оказалась настолько сведущей в ратном деле, что порой подсказывала мужу решения, до которых сам он ни за что не додумался бы. Она ни разу не позволила Дзюхэю свернуть со стези служения рыцарскому долгу и многое сделала для того, чтобы имя его прославилось в нашем мире.
Смерть в волнах уравнивает всех
Иным определено судьбою прожить весь отведенный человеку срок, иные же гибнут безвременно, повинуясь велению долга. Такова участь тех, кто посвятил себя ратному делу. Всякому трудно расстаться с жизнью, но лишь самурай, зная, что пробил его час, способен бесстрашно принять смерть. Это ли не достойно восхищения!
Жил некогда в провинции Сэссю самурай по имени Кандзаки Сикибу, который состоял на службе у Араки Мурасигэ,[172] владельца замка Итами. Долгие годы он бессменно управлял делами замка, следя за тем, чтобы остальные воины достойно несли свою службу, а все потому, что сам он происходил из доблестного самурайского рода.
Но вот что однажды случилось. Второму сыну Араки — Мурамару-доно вздумалось побывать на островах Тисима, расположенных вблизи Эдзо,[173] на востоке, и Сикибу было поручено сопровождать молодого господина в этом путешествии. Испросив разрешение взять с собой сына Кацутаро, Сикибу стал собираться в путь. Вскоре все было готово, и Мурамару-доно вместе со своей многочисленной свитой отправился на восток.
Шло время. Близился к концу месяц удзуки.[174] И вот в один из дней было решено остановиться на ночлег на постоялом дворе Симада в Суруге. Но тут, на беду, начался ливень, обычный для этого времени года. Он не прекращался и тогда, когда путники подошли к горному перевалу Саё-но Накаяма, так что мост через речку Кикугава сделался почти невидим за вздымающимися гребнями волн. А тут еще налетел ураган и стал срывать с проводников дождевые накидки. С большим трудом удалось путникам преодолеть перевал и выйти к берегу реки Оикава. Здесь поблизости находился постоялый двор Каная, где можно было переждать непогоду, но Мурамару-доно собрал свою свиту и распорядился немедленно готовиться к переправе на тот берег. Сикибу, видя, что вода в реке поднялась, попытался было возразить, но в молодом господине взыграло ретивое, и он, не слушая увещеваний, велел тотчас начинать переправу. Многих сразу же унесло течением, и они утонули, а те, кто остался в живых, добрались до противоположного берега и вышли к постоялому двору Симада.
Был в свите молодого господина юноша по имени Тансабуро, который доводился сыном самураю Мориока Танго, служившему в замке вместе с Кандзаки Сикибу. Впервые отпуская своего шестнадцатилетнего сына в дальнее путешествие, Танго просил Сикибу позаботиться о нем. Памятуя об этом, перед началом переправы Сикибу проверил, не выбился ли из сил конь Тансабуро, надежны ли его проводники, и велел ему переправляться через реку вслед за Кацутаро. Сам же Сикибу вступил в реку последним. В это время стало смеркаться, проводники неожиданно потеряли брод, седло под Тансабуро накренилось, и он упал с коня. В тот же миг юношу подхватило течением, и он скрылся под водой. Сколько ни искали его потом, все усилия оказались тщетны. Печальнее всего было то, что юноша погиб, почти достигнув берега, Кацутаро же остался цел и невредим.
Что было делать Сикибу? Долго он колебался, но потом все-таки призвал сына к себе и сказал:
— Ты сам видел, что случилось с Тансабуро. Его отец просил меня позаботиться о нем, и вот юноша погиб у меня на глазах, а я был не в силах этому помешать. Если ты вернешься домой живым и невредимым, я не смогу взглянуть Танго в глаза. Посему тебе надлежит немедленно лишить себя жизни.
Кацутаро на то и был сыном самурая, чтобы не раздумывая исполнить приказ отца. Он тут же повернул коня вспять, бросился в бушующие волны и исчез навсегда.
Долго горевал Сикибу об утрате. «Воистину нет ничего печальнее, чем следовать законам самурайской чести, — сетовал несчастный отец. — Вместе со мною в это путешествие отправилось немало доблестных рыцарей, но именно мне поручил Танго заботу о своем сыне. Пренебречь его просьбой я не мог и вот был вынужден послать на погибель собственного сына после того, как он благополучно преодолел опасную переправу. Как жестоко устроен мир! У Танго помимо погибшего Тансабуро есть еще сыновья, и сколь бы велико ни было поначалу его горе, в конце концов он утешится. Я же потерял единственного сына, единственную надежду и отраду. А каким ударом это станет для несчастной матери…»
Так размышлял Сикибу, скорбя о безвременной кончине сына. Не в силах побороть отчаяние, он решил было свести счеты с жизнью, но поскольку обязательства, возложенные на него господином, не были еще выполнены до конца, Сикибу смирился. Сторонний взгляд не отметил бы в нем никаких перемен, однако душа его была переполнена скорбью. Когда же путешествие завершилось и Мурамару-доно благополучно возвратился в замок, Сикибу вдруг занедужил и повел жизнь затворника. Вскоре он оставил службу у своего господина, покинул Итами и поселился в горной глуши Бансю. Там в храме Киёмидзу[175] они с женой приняли постриг и посвятили себя служению Будде. Долгое время никто не догадывался, что привело их на этот путь, но в конце концов Танго прослышал, будто причиною послужила гибель Кацутаро. Глубоко тронутый жертвой Сикибу, он тоже оставил службу в замке и, решив вместе с женой и сыновьями провести остаток жизни в монастырском уединении, поселился в тех же краях, что и Сикибу. Шум ветра в соснах заставил их окончательно пробудиться от сна бренного мира, а их неутешные слезы служили последней данью памяти погибших сыновей. Так, по воле судьбы, Сикибу и Танго ступили на стезю прозрения, и помыслы их были столь же чисты и светлы, как луна, каждый вечер поднимающаяся над вершинами окрестных гор. Молясь о загробном блаженстве, они так сроднились душами, как это редко бывает даже между друзьями. Долгие годы следовали они пути, указанному Буддой. Но теперь их давно уж нет в живых, как рано или поздно не станет всех тех, кто ныне обитает в сем мире.
О женщине, которая решилась пожертвовать одним ребенком, дабы сохранить жизнь другому
Двадцать девятого дня шестой луны двенадцатого года эры Эйроку[176] войска противников, которые сошлись на битву у реки Анэгава[177] в провинции Госю, решили передохнуть и заключили перемирие.
В этот день на закате вблизи лагеря одной из воюющих сторон мелькнула фигура какого-то человека, пытавшегося незаметно пробраться к полю. Дозорный Мокута Танго заметил беглеца и приказал догнать его. Несколько воинов бросилось наперерез неизвестному, который бежал по дороге в поле, густо поросшем бамбуком. Когда же расстояние между преследователями и их жертвой сократилось, они распознали в беглеце женщину, рослую и крепкую, с мечом за поясом. На руках она несла младенца, а рядом бежал мальчик лет семи. Чувствуя, что погоня совсем близко, женщина не раздумывая положила малютку на землю, мальчика же посадила за спину и так пробежала еще около двух тё. Хотя в погоне дорог каждый миг, один из воинов все же остановился и, пожалев плачущего младенца, взял его на руки. Это была прелестная девочка.
