Бросив взгляд на часы, Хамстер дал подзатыльник Проказе и, мигом развернув одеяло, накрыл себя и мелкого. Я тоже завернулся с головой и затих у поваленной берёзы.
Словно удары кувалд сотрясли почву. Уши заложило от жуткого грохота. Адское молотилово доносилось с разных сторон. Сквозь узкую щель я разглядел на фоне неба цепочку маленьких, но ярких огней, с шелестом разорвавших воздух и ударивших неподалеку. Взметнулись серые столбы земли и дыма. Горячий ветер, пахнущий гарью, пронесся над нами и поволок по земле. Путаясь в лямках рюкзака, автоматном ремне и одеяле, я покатился и больно ударился о какую-то плоскую железяку. Натягивая одеяло как последнюю защиту от инфракрасного ока орбитальных ган… пид… нехороших наблюдателей, осознал, что вижу перед собой вожделенный блин чугунины колодезной крышки. Обдирая ногти и кровяня пальцы, я отвалил кругляш в сторону, и, уже свалившись в спасительный мрак подземелья, заорал во всю мощь:
— Хамстер! Сюда быстрей!
— Лови! — донеслось сверху, и на меня обрушился (как шею не свернул?) мокрый и дрожащий Петька. Едва я прянул в сторону, с воплями в люк спрыгнул и Валера. Он даже люк за собой умудрился задвинуть! Правда, палец прищемил.
Если здесь и были крысы — сдохли от разрыва сердца в радиусе километра, так матерился мой напарник. В основном, часто упомяная Петра…
Не стану цитировать, скажу только, что досталось, откровенно говоря, вообще всем — и изобретателям оружейных систем, и Петьке, и его предкам, и утке с ее предками, и еще многим и многим из тех, кто был косвенно причастен к данной ситуации.
Я же, едва свалившись в сырую темноту подземелья, ощутил полное спокойствие. Какое-то равнодушие на меня навалилось. Синдром тоннеля, мля! Типа «хрен вам по всей морде». Нас не догонят! Провалились мы, кстати, не в канализацию, а в какой-то технический тоннельчик. По стенам змеясь уходили в темноту не то телефонные, не то электрические провода. Завернутый в два одеяла Петька стучал зубами и, опасливо поглядывая на бушующего Валеру, мял в руках тушку убиенной им утки.
— Ну хватит, — сказал я. — Давай поразмыслим, что дальше делать будем. Совсем ребенка зашугал! А ты, Исчадие, рассказывай что-как.
— Дядь Макс, чесслово! Я только к бережку подошел, а эта сука (он тряхнул уткой) прямо ко мне плывет. Я машинально! Я подумать не успел даже. Бах! Само собой получилось. Блин! Там на берегу все мои вещи остались! Что, мне в разведку дальше голым идти? Я ж так обрадовался, что попал, одежду скинул и в воду за ней.
— Ладно, потом пойдем поищем, когда «окно» будет. Поступать надо обдуманно. Всегда.
— А если времени нет думать?
— Тогда приучайся думать заранее. Ты на задании! Будь готов ко всему. Как казаки говорили? Сел на конь, ставь голову на кон!
Утихший Хамстер тем временем достал из-под полы своей кожаной косухи здоровенный, остро наточенный нож. Фильм «Крокодил Данди» смотрели? «…Разве ж это нож? Вот это нож!…» Во! Ну любил Валерий здоровенные ножи…
Зажав сей грозный предмет в правой руке, левой, он схватил Проказу за край одеяла и подтащил к себе. Петька пришел к выводу, что его прям сейчас начнут кастрировать, как кота помойного, и заверещал так, что радиус поражения слабых на сердце крыс увеличился вдвое.
— Тихо ты! Стой спокойно, не ори! — Хамстер прорезал в середине одеяла дыру и надел его на голову Проказе как пончо. Перетянув отхваченной от одеяла лентой пончо в поясе, он обрезал его (пончо, не Петьку) снизу, укоротив по размеру, и обрезками замотал Петькины ноги наподобие портянок. Петька снес процедуру не шелохнувшись, но расширенных глаз от блестящего клинка не отводил. И правильно. Я в это время сел потрошить и ощипывать утку. Не выбрасывать же? Вот, каким-то чудом уцелела скотинка в этом хаосе, — а ненадолго. Вылезти за полноценными дровами не могло быть и речи — так, высунулся на секунду, ухватил какой-то сук, и назад.
..Утка готовится долго, если по-нормальному. Но горячее сырым не бывает! Нарезал на куски потоньше, отбил рукояткой ножа, у Валеты шомпол одолжил, нанизать кусочки. Развел небольшой костер из добытого сучка и самодельного сухого горючего. Мы это горючие приспособились на станции делать из плавленого парафина, ваты, бумаги и опилок. Так себе, но горит. Подкоптили утю, сжевали меланхолично. Решили обследовать тоннельчик. Я сверился с картой и собственными ощущениями, а потом решил двигаться в наиболее близком к нашему первоначальному маршруту направлении. Включив фонари и разобрав пожитки, мы двинулись в выбранном мной направлении.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Петьку отправили вперед ввиду его малого роста и опасения пасть жертвами неуемной страсти к открытию огня. Хорошо, что каски сохранились у всех троих и нам не пришлось царапать макушками низкий потолок. Было сыро, кое-где, просачиваясь, капала вода. Ну и темно, понятное дело! Примерно через двадцать минут неспешного движения мы оказались в большом колодце, диаметром метра три. Ответвление тоннеля уходило левее, на правой стене висел металлический ящик, а вверх уходили ржавые скобы лестницы. Я начал подниматься наверх, а Валера занял позицию у продолжения тоннеля, уставив в темноту луч фонарика. Приподняв крышку люка, я огляделся. Прямо передо мной посреди деревьев торчало желтое одноэтажное здание, типа казармы. Правее, метрах в трехстах, находилось что-то наполовину разрушенное, вроде недостроенной котельной. Пейзаж незаконченной стройки. Больше ничего видно не было — так, недострой, который не достроится. Никогда.
Снизу раздался Петькин шёпот:
— Дядьки! Сюда! Тут тетки какие-то!
— Тебя, Шпрот, контузило? — раздался полный недоверия голос Валеры.
Я быстро спустился. Петька-Проказа приоткрыл дверцу ящика и заглядывал в щелку. Я прислушался. Действительно, женские голоса. Громко разговаривают, но слов не разобрать. Смеются.
На этот раз первым полез я. За дверцей обычного вделанного в бетонную стену шкафчика оказался лаз, диаметром около метра и длинной около двух. Заканчивался он таким же вмурованным в стену ящиком, только вид изнутри. Валера изготовился, ухватив меня за ноги, чтобы в случае чего затащить обратно. Максимально тихо я отжал язычок замка и выключил фонарь. Когда глаза привыкли к темноте, я приоткрыл дверцу и узрел следующую картину: в просторном подвальном помещении было оборудовано что-то вроде кухни-столовой. За небольшим столом заканчивали обед четыре крепких пожилых дамы, как на подбор, полные, грудастые и задастые, в разномастной гражданской одежде и подобии белых халатов. У плиты вяло суетилась дама помоложе. Ну прям как в столовую пионерского лагеря попал, ну или детского садика… Признаки опасности не обнаруживались. Наоборот, от этой почти домашней картины веяло спокойствием и умиротворением. Та, что помоложе, обернулась от плиты и, вытирая руки о передник, спросила товарок с улыбкой:
— Ну как, покушалось?
— Ой хорошо, Ленусь, — отозвалась мадам сидевшая ко мне спиной (ну и необъятной задницей заодно). — Щас мужика бы!
Я проявил чудеса смекалки и неадекватности — распахнул дверцу и громко спросил: «Кто мужиков заказывал?»
Раздался визг! Поднялся грандиозный шухер! Баба, сидевшая спиной, грохнулась с табурета и усилила вопли. Остальные повскакали с мест и схватили кто совок, кто метелку. Я осветил свое лицо фонарем и пригласил их молчать:
— Милые дамы! Ша! Будьте любезны. Никто не собирается причинить вам никакой бяки. Напротив, можем оказать посильную мужскую помощь. И даже защитить от супостата. Разрешите я весь вылезу?
— Звал кто тебя, спасать? — пробурчала упавшая тетка поднимаясь.
— Нас, мадам, звать не надо. Мы сами подвиги находим.
— Ну залазь, — сказала тетка похожая на Фрекен Бок. — Откуда ты, чертяка, взялся?
— Дамы, сейчас все расскажу, — проговорил я, неловко выбираясь из шкафа. — Только ребят своих позову.
— Еще чего. Один залазий, остальных нам не надо. Сперва отвечай, кто ты и откуда. Лена, позови Матвея!
Та, что помоложе, метнулась в коридор и скоро вернулась с сильно пожилым, интеллигентного вида, мужчиной. Был он невысокого роста, плешив и с двустволкой, которую, впрочем, держал неуверенно. А завидев в моих руках автомат, и вовсе опустил. Поняв, что серьезного сопротивления не встречу, я не стал выпендриваться и вкратце рассказал историю наших похождений. Узнав, что с нами присутствует совсем мелкий пацаненок, тетки потребовали его представить. По моему зову наше сокровище вылезло из люка. И, доложу вам, это было зрелище! Я и сам после бомбежки и ползанья по грязи выглядел как бомж, но Проказа в его наряде из одеяла-пончо, да с обмотками на тощих ногах, да с «Кипарисом» в чумазых ручонках, выглядел как плакат. Плакат, призывающий лишать всех на свете родительских прав. К тому же он такими голодными глазами посмотрел на остатки застолья, что бабищи запричитав, потащили его одновременно кормить и умывать. Я едва его ствол забрать успел.
