— Да где тут четыре вертушки поместятся?
— Тоже продумано: пригонят три платформы, поставят в тоннеле, а на них тележки колесные смонтируем, чтоб загружать и выгружать вертушки. Ты представляешь, какая мобильность по переброске срочных грузов будет на другие станции?
— Но надежность конструкции и ее защищенность?.. А ну, как прилетит чего? Всему делу конец! Столько труда псам под хвост…
— Поэтому вертушки и будут «жить» в тоннеле. Вкупе с топливом и запчастями. А шахту и починить можно будет.
— Тогда надо будет и систему водяной дезактивации делать. Вертушки ведь будут сквозь зоны заражения летать наверняка?
— Здравая мысль! Об этом мы, аднак, не подумаль… Ну, хватит торчать тут — бери Петьку и пошли. Там уже столы накрывают.
— А мы вам свинью приперли!
— Ну да?
— Точно!
— Живую?
— Не, мороженную.
С трудом оторвав Петьку от вертолета, мы прошли по мосткам через пути прямо в узенькую двери в стене с остатками белой уложенной ромбом плитки. За ней располагалось просторное помещение внутри которого… Ну даже не знаю. Больше всего это напоминало деревенскую свадьбу: грубо сколоченные столы и лавки, толпа народу, скромная, но обильная (по нынешним временам) закуска и слегка много (на мой взгляд) выпивки. Едва уселись, поднялся Макеев — уже знакомый нам лидер Черемушкинских:
— Так, у всех налито? Кто не успел, исправляйтесь, пока говорю… Я — Петр Владиславович Макеев — глава Администрации станции Новые Черемушки. Итак! Сегодня большой день, а поскольку праздников сейчас немного, будем его праздновать. От души! Но не увлекаться, братья! Всё хорошо в меру. Мы разбили анклав бандитов и тем самым положили начало плодотворному сотрудничеству наших станций! Мы спасли от рабской участи и неминуемой гибели более двухсот человек. Мы завершили начальный этап по обустройству станции Профсоюзная — и сегодня собрались здесь, чтоб не только поднять бокалы, но и в живую увидеть тех людей, с которыми нам предстоит работать бок о бок дальше. Я предлагаю тост: за братство и взаимопомощь!
Народ, намахнув горькой, весело загомонил, а слово уже брал Сеньор Леонидо.
— Я прошу подготовить чарки! На тех же условиях — то есть пока говорю. Меня зовут Полянский Леонид Сергеевич, я представляю Ленинский проспект. (Аплодисменты). Мой коллега Никитин Алексей Витальевич (кивок головы в сторону своего спутника) — начальник охраны нашей станции, по решению глав нашего сообщества назначен временным комендантом станции Академическая. (Аплодисменты). Хотим сообщить вам радостную новость: сегодня установлен контакт со станцией метро Шаболовская. Между прочим, глубина залегания 47 метров… (Продолжительные аплодисменты). Они сердечно поздравляют нас с нашим успехом в борьбе с бандитизмом (о вертолетах мы им пока не сказали), и просят сообщить жителям наших станций, что, спустив в тоннель небольшие экскаваторы, приступили к расчистке завала на перегоне Шаболовская — Ленинский проспект! (Бурные, продолжительные аплодисменты переходящие в овацию).
Мы оценили. Выход к Шаболовской сулил серьезные бонусы: с этой станции начиналось действительно серьезное метро с глубинами 45–50 метров, с переходами на «Кольцо» и другие линии, с выходами в разветвленную систему подземных сооружений и складов. Там начинались древние подземелья Города…
Глава 38
Диалоги о работе
Долго еще продолжался «Большой курултай», много было сказано добрых слов. Но в скором времени стол разбился на отдельные фракции и в разкучковался в формате бесед двух-трех человек. Мы с Валерием решили пройтись. Петька увязался было за нами, но очень быстро усвистал на платформу. Вертолет глядеть…
— Володька тебе кланяется, — начал Хамстер. — И Палтус приветы шлет.
— Володька как?
— Да закопался в стоматологии, как моль в норковой шубе. Именно в норковой, потому, что дохода она приносит — караул. Они и лечат и протезируют уже. Примитивно пока, но за услуги им несут. Они уж склад свой имеют. И все, что зарабатывают, на материалы и инструменты тратят. Уж все на наших станциях знают, что самый лучший хабар — стомотологические ништяки. На них почти все выменять можно. А Володька твой — жучила первостатейный. Вот ты — жук, но по сравнению с ним просто младенец. Его на наших станциях каждый знает. Что выменять-достать — это к нему. Уже целая команда конкретно по его заказам работает! Он со мной и не пошел потому. Занят шибко…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да ладно, главное жив-здоров а Бог даст — свидимся. Что насчет Шаболовской думаешь?
— Оно, конечно, польза несомненная. Но я наших восторгов не разделяю.
— Почему так?
— Ну суди сам: станции дальше, по слухам, богатые. Сытые. Затарились — будьте покойны! — по самые гланды. Даже по гайморовы пазухи. Еда там есть, оружие… Топливом богаты. Глубина залегания, опять же. А чего у них в дефиците?
— Халявная рабочая сила.
— Вот! Я думаю, многие к ним потянутся. Особенно семейные с детьми.
— Согласен. Но я думаю при оказии туда сгонять. Не в поисках метафизической халявы, а из спортивного интереса.
— Ну, можно будет, наверное. Даже придется наверняка. Но я бы ППД здесь держал.
— Имеет смысл на Ленинский проспект уйти? Там глубина около восемнадцати метров все же.
— И радиация по поверхности — на вылазки не побегаешь.
— На вылазки можно с других станций выходить. «Жигуль» какой-никакой затащить в тоннель надо.
— На кой? И почему именно «жигуль»?
— Сколько ширина колеи в метро?
— Ну… Померить надо.
— Не надо. Тысяча пятьсот двадцать. А колесная база Жигулей?
— Тысяча четыреста — тысяча шестьсот. Как раз! Резину снял и гоняй взад-назад.
— На дисках, наверное, не выйдет — быстро помнутся да отвалятся…
— А мы их распорками на сварке усилим. Или вообще на ролики переделаем.
— Топливо?
— Ну сколько «жигулю» надо, он же экономичный! Раз в сутки туда-сюда между шестью станциями сгонять.
— Обдумать надо. Если запас топлива удастся создать, можно будет попробовать.
— Это вовсе не обязательно. Такие машинки можно как товар попробовать использовать — на станции глубокого заложения продать. Они туда такие вещи не спустят.
— Экскаваторы же спустили как-то?
— Маленькие — и то всем миром. Наверняка «Бобкеты». А он в сборе весит тонну и, что характерно, разбирается довольно легко. На агрегаты… Вот его по частям и спустили в вентиляцию — и, я тебя уверяю, не столько для нас это было сделано, а скорее ради каких-то нам не известных планов. А уж если через калужское депо натаскать машинок и до ума их довести…
— Глубокая тонировка и низкая посадка? Сигнал «Кукарача»?
— Напротив! Стекла — в пекло! Окна — сеткой забрать. Люк. Пулеметная турель…
— Мигалки, сирена и нож от бульдозера! Ну шучу, шуткую, не зыркай так… Понял. Подумаем.
— Да не ссы — прорвемся! Голова есть, руки-ноги тоже. Придумаем, на какой ресурс подсесть.
В этот момент от вертушки донеслось Петькино не слишком мелодичное пение: шельмец, пользуясь отсутствием пилотов, залез в кабину и, вообразив себя ассом, раскачивался за рычагом и вопил во всю глотку на мотив песни «Ой мороз, мороз…»:
Ой, ты мой тоннель,
Отпусти меня…
Отпусти меня-я
И мой вертолет!
Я припру тебе,
Мощный пулемет!
Ты не бей меня-я,
Дяденька пилот!
А «дяденька пилот» был уже рядом. Справедливо вознегодовав по поводу неуставного использования любимой «бабочки», он, ревя как истребитель на форсаже, потащил Проказу из кабины. За уши. Мы, вопя, бросились на выручку…
— Сокол! Не тронь дитё!
