– Что ты хочешь этим сказать?
– Бросили гранаты в бункер… Ну в тот… ты знаешь… Столько крови сразу… И на ветках даже: помнишь, что на ветках висело, папа?
– В какой бункер?
– В тот… ты знаешь где, в горах.
Москалев почувствовал, как в горле у него внезапно пересохло. Он никогда не рассказывал дома ОБ ЭТОМ. Предположить, что сын слышал, подслушивал, когда они с Региной… Но он не рассказывал об этой спецоперации в Удагском районе даже жене и словом никогда об этом дома не обмолвился. Тяжелая операция, потери с обеих сторон – и в спецназе, и у боевиков… Они крови не боялись, но мы тоже… Если в таких делах крови бояться, то…
– Все проще. – Данила склонил голову на бок. – И мы всегда рядом.
– Что?
– КОГДА ЭТО БЫВАЕТ, МЫ ВСЕГДА РЯДОМ. МЫ ПРИХОДИМ ПОТОМ.
– Что ты болтаешь? – Москалев резко встал.
Голос сына, эта его странная фраза… этот блеск в его глазах…
– Когда нет войны, все по-другому.
– Что ты болтаешь?!
– Хочешь узнать, как было с той, что убирала тут за нами?
Регина с порога кухни наблюдала, как муж ее спускается по лестнице. Вот споткнулся… выпрямился…
– Что с тобой?
– Ничего. – Он ушел в гостиную.
Когда она вошла туда спустя пять минут, увидела его у бара с бутылкой коньяка.
– Надо показать его врачу, – хрипло сказал он.
– Витя, но я не…
– Психиатру. Я проконсультируюсь, найду дельного, понимающего. Но сначала я… я сам проверю.
Регина смотрела на мужа. Таким она, генеральская жена, не видела его никогда, ни во время штурма Грозного, ни во время боев в Дагестане.
Глава 28
Когда обычные дела…
Когда обычные повседневные дела валятся из рук… Полина Кускова, КАК ОБЫЧНО, в будний день была на работе и одновременно отсутствовала напрочь.
– Нужно эти полисы проверить. И вот тут надо исправить, шеф просил срочно.
Это к ней обращаются? А к кому же еще? Монитор светится, чай стынет в чашке, эти стильные чашки с логотипом фирмы им подарили тут, в офисе, в прошлом году.
– Сделать нужно до обеденного перерыва.
– Хорошо.
Полина ответила машинально. Она выполнит свою работу, если, конечно, соберется, если сумеет… мысли разбегаются… Раньше все это казалось таким простым, знакомым, ничего сложного – страховые риски, финансовые таблицы, а теперь… она сделает, иначе ее уволят, произойдет то, чего она так прежде боялась. Отчего же сейчас это ее совсем не пугает?
Оттого, что пугает другое.
Лерка, сестра, как она кричала прошлой ночью… Полина проснулась в холодном поту. Этот крик… и ведь это же не взрослый, это ребенок – такая мука…
Она никак не могла разбудить сестру. Той что-то снилось, и этот крик… Он был криком о помощи, но она никак, никак не могла ее разбудить.
Лера, Лерка, Лерка моя!
Сестра открыла глаза. В свете ночника они казались огромными – зрачки расширены. Потом они сузились, а глаза заволокло, взгляд стал мутным и одновременно настороженным.
– Лерка, милая, что с тобой? Болит, да? Где болит? – Полина откинула одеяло. – Я сейчас врача…
Сестра резко, с каким-то остервенением вернула одеяло на место.
– Не трогай меня.
– Но я от ора твоего проснулась, чуть с ума не сошла. Точно ничего не болит? Значит, приснилось что-то?
– Я не помню. – Лера подняла руки и начала ощупывать свое лицо, шею. Медленно, как будто она была слепая, и только пальцы могли подсказать ей: есть что-то на ее коже или нет.
Жест, словно она сняла с себя нечто, оторвала – насекомое или червя. Кто-то ужалил ее во сне, укусил? Полина смотрела на ее руку – ничего, пусто.
– Ну все, все, успокойся, это просто кошмар. – Она села к ней на кровать, преодолевая сопротивление, обняла за плечи.
ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ. ЭТО ПРОСТО КОШМАР…
И мать еще, как назло, уехала, оставила их одних…
Двух сестер…
Как страшно просыпаться ночью от крика. А потом дежурить до трех-четырех утра, греть чайник на плите, глотать валерьянку. А в пять проклятый будильник уже диктует твой дальнейший распорядок дня: автобус, метро, давка, давка, давка, сломя голову вверх по Большой Дмитровке и чтобы не дай бог не опоздать, отметить карточку вовремя, не отметишь – уволят.
А дома сестра. Что она делает в ее отсутствие?
– Лера, ты ведь в школе была? Последний звонок у вас в этом году двадцать третьего, да? Ваш класс ведь участвует, вы там, помнится, готовили торжественное выступление, вечер…
Нет ответа. Надо бы в школу сходить, да некогда, на работе не отпросишься, вот, может, сегодня получится, подошел срок страховые документы везти к юристам, у них в Новинском пассаже офис, и если туда взять такси и обратно тоже взять такси, то можно успеть и…
Но в школе ведь не расскажешь, что твоя младшая сестра вот уже несколько дней подряд по ночам кричит так, будто там, в этих ее детских снах, кого-то убивают, рвут живьем на куски. Чем они могут помочь – там, в школе, все эти училки? Когда пропал тот мальчишка… тот ужасный мальчишка, они ведь не нашли ничего лучшего, как донести милиции, что Лерка и он…
Ничего они не говорили милиции, ничего они не знали. Свидетельницей того, что произошло в ту ночь в ванной, была лишь она, Полина. Та ночь, когда он вдруг явился к ним под дождем…
В Новинский пассаж Полина ехала на такси в обеденный перерыв. Бутики и кафе на первом этаже, лифт. На третьем в лифт вошла высокая женщина – лет под пятьдесят с надменным ухоженным лицом. Крашеные светлые волосы, бежевые туфли на шпильках в тон костюма, часы «Ролекс» – Полина не обратила на все это внимания. Они вышли на одном этаже, где располагались юридические конторы и офисы адвокатов.
Хорошо, что она взяла такси и отправилась по служебным делам в свой обеденный перерыв, остается свободное время, и его можно использовать, не боясь окриков начальства.
Пока юристы просматривали документы, она ждала в приемной. Садовое кольцо, мокрый асфальт. На улице дождь. Как и в ту ночь…
Все началось с той проклятой ночи, когда он…
Его отец-генерал примчался за ним через четверть часа после ее звонка, но и этого времени хватило…
Для чего хватило?
Мысли разбегаются, не собрать…
Лерка…
Когда вот так дождь шумит за окном, сердце стучит, стучит…
Еще несколько дней назад все казалось таким привычным, обыденным, до смерти скучным. Она томилась, как тургеневская барышня, и все мечтала, все думала. А теперь мысли ее… мысли-пиявки сосут ее сердце… О чем, о ком эти мысли?
Пряча подписанные документы в папку, Полина, не глядя под ноги, шагнула из лифта и едва не упала, споткнувшись. Кто-то подхватил ее, поймал.
Угаров… Андрей – это был он. Она ничего не почувствовала. Изумление, радость – это все осталось где-то там, очень далеко, расстояние большое – шесть дней, такого расстояния с такими мыслями, как сейчас, не одолеть.
– Ты?
– Ну я. – Полина смотрела на него.
Та их ночь. Прежде бы она все отдала за такую ночь. Но потом была еще одна ночь – другая, дождливая. И то все стерлось, стало неважным.
– Ты здесь? Зачем?
– Документы возила по работе. А ты тут почему?
– Встретиться должен был с одной… с одним знакомым.
– А, понятно, ну ладно, пока.
– Подожди, Полин, ты что?!
Вокруг было так людно в этом Новинском пассаже. А Угаров выглядел неважно. Он сильно изменился за эти шесть дней.
– Ты сейчас куда? – спросил он.
– Домой.
– Я тебя довезу.
– А как же твоя встреча?
– Подождут. Я тебе не звонил… я был очень занят, Полин, неприятности и вообще… Слушай, я тебя хотел спросить… твоя сестра… она сейчас где?
– Со мной, мать уехала к родственникам, – Полина заглянула в лицо Угарова, – а что? Почему ты спрашиваешь?
– Так… просто… вспомнил.
– Лерку?
– Тебя.
Полина лишь пожала плечами. Он вспомнил…
– Да куда ты опять от меня?
– Мне надо спешить, я еще в школу хотела заехать.
– Я же сказал, что отвезу.
Он усадил ее в свой «БМВ», включил зажигание.
– Значит, сестра у тебя сейчас живет? – спросил он.
Полина смотрела на него – вот человек, за которого она еще шесть дней тому назад, нет, еще три дня тому назад, еще позавчера мечтала выйти замуж. Самая большая награда в жизни, даже пусть без этой самой «великой и бескорыстной, большой и светлой» любви. Быть его женой, спать с ним, готовить ему борщи, носить его фамилию, иметь от него ребенка. А теперь она не может и слова из себя выдавить, чтобы рассказать, поделиться с ним… То, что ее до смерти пугает, лишает сил, путает мысли… Как такое объяснишь? Как такое расскажешь – ему? Где найдешь подходящие слова, чтобы описать свой страх – совершенно необъяснимый, аморфный, не имеющий вроде бы ясных четких причин…
Ночь. Дождь.
«ТЫ ТОЖЕ ПРОСНУЛАСЬ? СМОТРИ, ОН ТАМ…»
«Вот сейчас начну ему говорить, а он улыбнется, крутанет пальцем у виска: ты что, старуха, совсем ку-ку?»
– В Красногорске налево свернешь в шестой микрорайон, там Леркина гимназия. Ты можешь ехать, я не знаю, сколько это у меня времени займет.
