трупов, Крайше.
– …трупов?
Голос Фледеля едва было разобрать в наступившей тишине. Даже машины за окном, казалось, замедлили свое движение и затихли.
Моргану потребовалось собрать все силы, чтобы сказать следующие слова.
– Я же сказал, Фледель. Маньяк это. Серийник. Ребята из отдела сказали, что сделают все возможное, чтобы найти того, кто это сделал, но вероятность найти Кристиан и остальных живыми… крайне мала.
Фледель застыл, и в его чертах словно отразилось лицо самой смерти. Тишина полностью заполнила собой пространство, и казалось, в ней можно было услышать, как падает за окном снег на обледеневший подоконник.
– Прости, что пришлось сказать тебе это. Но ты должен понять. Если Кристиан жива, ее найдут. Если нет… Мы уже ничего не можем поделать.
Тихо скрипнула на прощание дверь, и более ничто не могло нарушить наступившее безмолвие.
Кристиан вновь очнулась от невыносимой жажды. Сколько прошло времени? Горло жгло огнем.
Энид слабо застонала во сне.
– Как она? – тихо спросила Кристиан Филиппо.
– Почти все время спит. Наверное, получила сотрясение в той аварии. Когда просыпается, просит пить. Приходится давать по чуть-чуть, пусть вода и отравлена. Он специально даёт нам так немного, я уверен. Чтобы мы не могли отказаться.
Кристиан понимающе кивнула. Все, о чем она могла сейчас думать, это глоток воды. Всего один глоток воды.
Время текло словно патока – так же медленно, тягуче и вызывая лишь ещё большее чувство жажды. Горло стягивало все сильнее с каждой невыносимо тянущейся минутой.
Она снова проснулась от иссушающего сна, когда услышала поворот ключа в замке. Зашёл их мучитель; у нее не было сил даже сдвинуться с места. Филиппо и вовсе не отреагировал, поглаживая Энид по голове в бессознательном трансе.
– Я принес тебе поесть. И воды. Я знаю, со вчерашнего дня ты очень хочешь пить, так что порция будет побольше.
Он поставил на пол у двери поднос и быстро закрыл дверь. Двухлитровая бутылка воды и кукурузная каша в трех одноразовых тарелках. Три пластиковых стакана и такие же ложки. Кристиан с трудом поднялась, ведомая жаждой. Она знала, что после первого же глотка воды сил совсем не останется, но ей было уже все равно.
Даже открыть бутылку оказалось сложной, но выполнимой задачей. Задним числом Кристиан поняла, что это тоже была своего рода проверка от Флориса – если бы она не смогла открыть бутылку, значит, лишать ее сил более нет смысла.
Всего один глоток. Она собиралась сделать всего один глоток, но поняла, что просто не может остановиться. Вода была горьковатой на вкус, но это больше не имело значения.
– …это ловушка!
Голос Филиппо донесся до нее словно из-за глухой стены. То ли она не хотела его слышать, то ли и вовсе уже не могла. Все ее тело сосредоточилось на ощущении влаги, текущей по осушенной гортани.
– …нельзя пить слишком много!
Сознание взорвалось фейерверком, и, услышав эти слова, Кристиан осознала происходящее. Оторвавшись от бутылки, она растерянно посмотрела на Филиппо, взиравшего на нее в состоянии безумного ужаса, и поняла, что почти не видит его. Зрение затуманилось, перед глазами роились мушки. Она шагнула к Витале, будто ища спасения, но ноги словно одеревенели, и она упала.
Сознание медленно покидало ее – долго и мучительно.
Кристиан пришла в себя в одиночной камере, привязанная к креслу. Попыталась дёрнуть рукой. Безуспешно. Голова была полна теплой ваты, и, если бы не кресло, она бы вновь упала на холодный каменный пол, не в силах подняться. Комната перед ее взором дрожала… И, похоже, не из-за усталости.
Землетрясение? Помутненный рассудок отказывался соображать, но одно Кристиан понимала точно – она в огромной опасности. Адреналин переливался в ее крови, отдаваясь стуком в голове, и она задергалась, пытаясь выбраться.
Ну же! Веревки не ослаблялись, сил становилось все меньше. Страх захлестывал разум, будто прибрежная волна. Кристиан никогда в жизни не испытывала такой ужас, и где-то в глубине души… она осознавала, что не должна его испытывать. Множество раз она была в куда более худших ситуациях, но ее эндокринная система не вырабатывала столько гормона страха. Что-то… что-то было не так.
Одновременно с этими мыслями пришло ощущение, что за ней кто-то наблюдает. Похититель? Она громко позвала его, но ответом была лишь тишина. Комната все еще дрожала, но теперь Кристиан осознала, что дрожь эта не ощущалась телом, она была лишь… Видимой.
Тихий шепот донесся до ее сознания. Она не могла разобрать слов, но с каждой секундой он становился все громче, все настойчивее, превращаясь в бесконечный белый шум. Дверь, находившаяся прямо перед ней, причудливо изогнулась.
– Что… происходит… – пробормотала Кристиан, и собственный голос несколько раз раздался эхом в ее голове. Стена начала искажаться, и вскоре приняла облик человеческой фигуры. Очередной кошмар? Но почему он кажется… таким реальным?
Кристиан вновь дернула рукой, и веревки с обжигающей болью впились в кожу. Это не сон. Это реальность. Чувство первобытного ужаса вернулось, и женщина впилась глазами в приближающуюся фигуру, не в силах оторваться.
Она знала это лицо. Все в Кронфорде знали.
Шарлинд фон Рейнсфорд, великий оперный певец, стоял перед ней с простреленной грудью и переломанными конечностями. Он улыбался – так же, как когда она видела его в последний раз, разбившимся на кронфордских каменоломнях.
– Думала, ты сможешь убежать от того, что сделала?
Кристиан отпрянула, и кресло зашаталось. Нет, нет-нет-нет…
– Как…
– Как? Ты сама прекрасно знаешь, как. Я останусь рядом с тобой навечно. Нет… Мы останемся.
Он шагнул ближе, хромая на неестественно изогнутой ноге, и черты его неуловимо изменились. И от осознания того, кого она видит перед собой, на глаза Кристиан навернулись слезы.
– Ник…
Он стоял, покачиваясь; на плечи его была накинута больничная пижама, не скрывавшая уродливых шрамов от бесконечных операций. Бледная кожа была покрыта пятнами от язв и некроза, а на правой руке…
Кристиан закричала, зажмурив глаза, но картина перед ее веками не пропала.
Правая рука Ника была перевязана жгутом от капельницы, гнилая кровь стекала из развороченной вены. Огромный черный синяк, покрывающий весь сгиб локтя, был проткнут множеством неудачных попыток, изорван, изувечен до состояния кровавого месива. И посреди всего этого – пустой шприц, в конце концов окончивший это безумие.
– Знаешь, если бы не ты, я был бы жив.
Измученный голос Ника эхом отразился в ее голове. Шепот, до того занимавший роль белого шума, стал громким и обвиняющим.
– Я был в отчаянии. Не видел выхода. Но теперь, когда ничего уже не изменить, я понимаю, что надежда есть всегда. Что
