Алонов думал: «А где же третий?»
ГЛАВА ПЯТАЯ
Воля против воли1
Действительно, где же третий диверсант, где Клебановский? Алонов узнал убитого Хрипунова.
Будь у Алонова время размышлять, он опять, который раз после встречи с бандитами, заметил бы, как исполнение меняет задуманное.
Он решил застрелить из трех бандитов двоих, обязательно оставив в живых Сударева. После двух выстрелов он хотел отойти; гремучая смесь в капсюле патрона, не сработав от удара бойка, решила иначе.
А ведь как ясно и просто, по мнению Алонова, развернулись бы события по его плану. Оставшись один, низкорослый Сударев постарается поскорее убраться из степи. Чтобы выйти с гривы на берег, можно было воспользоваться лишь одним путем. Алонов ждал бы уже наверху, на краю ковыльного плато. Куда ни двинется Сударев – ему не избежать преследования. Алонов не боялся быть замеченным: осложнение, не больше. Вдвоем, втроем – бандиты могли взять его облавой. А состязания с Сударевым в беге Алонов не опасался – он всегда сумеет остаться за пределами прицельной стрельбы из винтовки. В худшем случае получилась бы борьба на измор, за результаты которой Алонов не боялся. Таков был план, исполняя который он не выпускал из степи ни одного бандита и брал в плен вожака. План сорвался, и не стоит судить, что в нем было реального, в чем были ошибки.
Сейчас следовало спешить. И Алонов скомандовал:
– Повернитесь ко мне спиной и не двигайтесь!
Диверсант послушно выполнил приказание. Его поднятые руки раскачивались, вздрагивали. Сам он стоял в неловкой позе. Не зная, что сзади, он боялся пошевелиться.
На подобии постели из нарубленных ивовых веток лежал развязанный походный мешок. На земле валялись два двуствольных охотничьих ружья.
Алонов поднял мешок, забросил за спину, подхватил левой рукой ружья за ремни, сказал диверсанту:
– Идите прямо, вперед, не торопитесь!
Сам же Алонов, осматриваясь, подбирая мешок и ружья, торопился изо всех сил: он был уверен, что только быстрота может его спасти. Мысль о спасшемся бандите ни на секунду не оставляла Алонова. Каждое мгновение он ждал внезапного нападения. Кусты таили страшную опасность. Третий бандит постарается спасти вожака и себя, стороной опередит, устроит засаду в кустах. А до выхода с гривы на открытый берег было шагов тысячу, может быть. Пусть Алонов взял ружья, но разве у бандита не найдется в кармане пистолета. Наконец, он может и с голыми руками накинуться сзади…
Не меньшая опасность была и в том, что голова Алонова разламывалась от боли. Он не заметил, когда началась боль, но сейчас двоилось в глазах. Все оказалось еще сложнее, труднее и неопределеннее, чем он мог подумать до начала действия. Скорее, скорее на открытое место!
Ни разу за все истекшие три дня он не испытывал такого страха. Даже в первые минуты встречи с бандитами, когда он полз, замирая, не было так страшно. Тогда он был потрясен, испуган, потерялся, но он был свободен… А теперь он не мог оторваться от спины диверсанта и чувствовал себя совершенно беззащитным, каким-то голым.
Иногда Алонов пытался оглянуться. Но времени вглядеться в кусты хоть на миг не оставалось. Достаточно было отвести глаза от затылка диверсанта – и сейчас же начинало казаться, что тот успел скрыться. Отпустить Сударева чуть дальше Алонов не мог: мешали кусты. Он чувствовал, что тупеет от головной боли. Только бы успеть выйти в степь, на чистое место! Только бы поскорее выйти отсюда!
Наконец-то нескончаемые кусты разбежались в стороны.
– Правее! – приказал Алонов.
Это значило, что он решил выйти из степи не через ковыльное плато, а прямо к северу, на сближение с железнодорожной магистралью.
Теперь с каждым шагом за спиной Алонова вырастало открытое пространство, осматривать которое удавалось и беглым косым взглядом.
Около следующей гривы Алонов остановил бандита у места своей ночевки, у куста, где была спрятана коробка с кубышками саранчи, и достал улику.
Озеро было рядом. Алонову не удалось далеко забросить захваченные на привале шайки ружья, но все же они оказались под водой, и найти их мог лишь тот, кто знал.
Алонов чувствовал, что кровь продолжает сочиться по шее: от резкого движения рана открылась. Его мучила жажда. Он вошел в воду по щиколотку и постарался напиться горстью. Это плохо удалось, так как он не решался низко нагнуться.
Выйдя на берег, он сказал бандиту:
– Помните, я никогда не промахиваюсь. Пейте, но не делайте лишних движений.
Алонов не подумал, что, давая возможность бандиту утолить жажду, он делает то, чего бандит не сделал бы, поменяйся они ролями…
Сударев пил, стараясь протянуть время и рассмотреть человека, взявшего его в плен.
Диверсант не узнал Алонова, хотя и успел, конечно, рассмотреть его во время встречи около рощи с болотцем. Лицо Алонова потемнело от грязи и было испачкано кровью. Волосы сбились, на щеках отросла длинная щетина. Сударев заметил, что его противник ранен. Но фигура этого противника показалась ему сейчас едва ли не опаснее, чем на привале. Забрызганный кровью, с пристальным взглядом сверкающих глаз, с ружьем крупного калибра, направленным в лицо… А хуже всего был голос. Уж лучше бы кричал и ругался…
И Сударев, заложив руки на шею, пошел дальше. Голос сзади распоряжался:
– Скорее!.. Не бежать!.. Идите обычным шагом!.. Ускорьте!
Север и северо-восток. Так Алонов твердо решил ночью. Он был уверен, что таков самый близкий путь к линии железной дороги. Или убедил себя в этом? Он хотел верить – и верил.
Двое людей обогнули солончак, вчера поглотивший Фигурнова. Поверхность выровнялась, следы затянуло. И только поломанные корки засохшей грязи могли намекнуть на случившееся. Налево тянулся высокий край ковыльного плато – берег древнего моря. А древняя отмель, по которой шли двое людей, была широка, открыта обзору. Алонов подумал, что погони со стороны третьего бандита может и не быть.
Вскоре Сударев начал прощупывать противника. Он замедлил шаги и, не дожидаясь окрика, сказал:
– Я больше не могу идти с задранными на шею лапами! Вы могли бы убедиться – я вас слушаюсь. У меня болит правая рука. Вы меня ранили, у меня вывих.
И опять Алонов сделал то, чего не сделал бы Сударев.
– Снимите и бросьте пиджак… Стоп! Будьте осторожны… – Алонову показалось, что бандит хочет запустить правую руку в карман брюк. – А теперь опять поднимите руки и отсчитайте десять шагов! Не оглядывайтесь!.. Стойте! – предупредил он сзади.
Алонов присел и ощупал пиджак. Оружия не было. Во внутреннем кармане оказался бумажник. Работая одной рукой, Алонов снял мешок, втиснул в него пиджак и скомандовал:
– Вперед! Пошли.
Сударев прошел шагов пятьдесят, споткнулся, взмахнул руками и упал. Неловко. Не каждый умеет падать – иные актеры репетируют падение десятки раз и то рассчитывают скорее на условность театра, чем на правдоподобие.
Голос сзади выдохнул:
– А! – и приказал: – Не шевелитесь!
Бандит покорно замер. Падая, он успел засунуть руку в карман и вцепиться в рукоятку пистолета. Он взял в степь «игрушку» вопреки советам Клебановского. Глупые советы! Уж если люди вооружены запрещенными винтовками, то пистолет ничего не прибавит, но и не убавит.
Лежа, Сударев соображал: заметил ли противник? Можно ли уже попробовать? Он напрягал мускулы, соображая, как подскочить. Не будет же этот за спиной стоять вечно, как соляной столб. Пусть он успокоится, прикажет встать…
Сударев любил пистолет. Его уже давно не развлекали успехи стрельбы в тирах. Детская игра! Он изобретал собственные упражнения. Стрелять в темноте в неизвестно где положенный звонок, когда приятель неожиданно нажмет кнопку… Или, взглянув на пять бутылок, запомнить, где они, и разбить их, когда потушат свет… Одинаково пользоваться обеими руками, стрелять из любого положения, стрелять из кармана пиджака, не вынимая пистолета. Бить назад, спрятав пистолет под мышкой. Сударев удачно повторял трудные цирковые номера. И говорили, что такой артист всегда будет иметь под старость кусок хлеба с маслом от пистолетной пули.
Сейчас… как только скажут: «Вставайте!» – в сторону. Парень сорвет первую пулю и получит свое.
– Руки! – сказал Алонов. – Руки раскиньте! Бросьте револьвер!
«Догадался, заметил, – подумал Сударев и не послушался. – Вскочить? Нет, только не сейчас. Что этот будет делать? Если бы он хотел меня пристрелить, не нужно было ходить сюда и поить меня по дороге…»
Сзади что-то хрустнуло. И голос прозвучал с тем же бесстрастием, как у костра:
– Сейчас я вас пристрелю. Целю между лопатками…
Ставка бита… Сударев с ловкостью клоуна выкинул из-под себя пистолет и медленно приподнялся.
– Вставайте! Идите, – разрешил голос так спокойно, будто ничего не произошло.
Сударев встал и пошел. Пока человек жив, он надеется. Каждый человек!
