— Полагаю, вам нужно сделать УЗИ.
— Зачем? У меня там еще что-то осталось?
— Следуйте за мной, — сказал он.
Через пять минут доктор Моррисон размазал липкий гель по моему животу, прижал к нему ультразвуковое считывающее устройство и определил не одно, а два сердцебиения.
— Поздравляем вас, мамочка! — имела наглость заявить медсестра.
Ей повезло, у нее оказалась хорошая реакция. Туфля, которую я швырнула в экран монитора УЗИ, лишь слегка задела ее плечо.
Я вылетела из офиса, пронеслась по коридору и ворвалась в лифт. Брюки натянуть я успела, но «молния» была не застегнута, и пуговицы тоже. Туфли остались не застегнутыми, и халат для осмотра, прилипший спереди к гелю, так и болтался у меня за спиной.
Муж поднял трубку на третьем звонке:
— Бен Боровиц слушает.
— Сукин сын! — заорала я с такой силой, что стайка голубей на углу взлетела, а бомж, изучавший содержимое мусорного бачка и бормотавший что-то себе под нос, поднял голову и промолвил: «Леди, ты чокнутая».
— Что?
— Я беременна! — крикнула я и заплакала. — Снова. И теперь двойня!
— Ты забеременела… Я никак не думал, что ты можешь забеременеть, пока… я имею в виду, так скоро!
— Это ты мне рассказываешь?!
Бен откашлялся.
— И что мы будем теперь делать?
Я убрала волосы с лица и потуже натянула халат на плечи.
— Заводить троих! Но ты должен будешь мне помогать!
— Обязательно, — пообещал он.
— Ты не будешь обещать прийти домой пораньше, а потом не приходить! Ты не будешь обещать заняться стиркой, а потом не делать! Я… — Я вытерла слезы со щек подолом халата. — Я иначе просто не могу…
— Я помогу тебе, Кейт. Обещаю.
В тот момент Бен так и думал. По крайней мере я старалась в это верить после рождения детей, когда снова вернулась няня, а моя мама опять пропала без вести с поля боя.
Через десять дней после моего кесарева сечения Джейни и папа вернулись на работу, а я осталась в квартире наедине с очень недовольным младенцем одиннадцати месяцев от роду и двумя новорожденными.
Сложность ситуации заключалась в том, терпеливо объяснял мне Бен, что он как раз строит свой бизнес, укрепляет репутацию, ожидая где-то в туманном будущем безмятежные дни, когда ему уже не надо будет работать каждый день, а также большинство вечеров и почти всегда в выходные. «Я делаю это для нас». А я кивала и говорила: «Понимаю».
Я полагала, что, пока у меня есть Нью-Йорк, мой папа и Джейни, я в порядке. Дети рано или поздно вырастут, пойдут в садик, а потом в школу. Когда-нибудь я доживу до того дня, когда смогу разговаривать с ними и они будут отвечать. Я могла бы работать неполный день, вернуться к своей прежней жизни и вновь обрести равновесие.
И тут у меня украли коляску.
Мы с детьми возвращались домой из Музея естественной истории, где провели двадцать образовательных минут, осматривая экспонаты подводного мира. Столько же времени мы потратили на смену памперсов и сорок пять минут уделили сувенирному магазину.
Стояла неожиданно теплая для февраля погода, небо было ясное и голубое, веял мягкий ветерок, обещавший радости весны.
Сэм и Джек, появившиеся на свет добродушными и покладистыми и сохранившие эти черты характера, крепко спали в коляске. У Софи, безутешно рыдавшей, с красным личиком, и тоже мало изменившейся с тех пор, сна не было ни в одном глазу. Она стояла на дощечке, которую я приладила сзади к коляске.
— Мама, а почему колеса круглые? — спросила она, когда мы катились по Центральному парку.
— Потому что, если бы они были квадратные, то они бы не катились!
Софи обдумала услышанное.
— Почему?
— Понимаешь, колеса крутятся потому, что они для этого и сделаны! Так они и доезжают туда, куда нам надо!
— А почему…
Но прежде чем Софи закончила фразу, мужчина в грязной бейсболке выскочил из-за мусорного контейнера, схватил коляску за ручки и быстро покатил ее в темный узкий переулочек, которого я прежде не замечала.
— Эй! — закричала я, а Софи проворно соскочила с дощечки и обхватила меня за ноги.
— Спокойно, спокойно, — сказал он, прислоняя коляску к мусорному контейнеру и роясь в кармане. Сердце у меня замерло, когда я увидела пистолет.
— Давай сумку!
Я отцепила Софи от своих ног, прижала ее к себе, наклонилась и вытащила мешок для памперсов из нижней сетки коляски.
— Нет, твою сумочку!
— У меня ее нет. Я не ношу с собой сумочку. Я просто бросаю кошелек в мешок для памперсов.
Я сунула ему мешок, чувствуя головокружение и тошноту.
— Пожалуйста, не делайте ничего плохого моим детям.
Он вывалил содержимое мешка на тротуар. Носовые платки и памперсы, пакетики с изюмом рассыпались в беспорядке. Там оказался и кошелек, который незнакомец сунул в карман.
— Драгоценности!
Я протянула часы и браслет и попыталась стащить обручальное кольцо, заставляя себя смотреть на него, на его лицо, его тело. Это был бледный белый парень с грязными светлыми волосами, ростом около метра шестидесяти и весом приблизительно семьдесят килограммов. Одет он был в полинялые джинсы и кожаную куртку.
— А теперь давай мне коляску.
— Что?
Он свирепо взглянул на меня.
— Вытаскивай оттуда своих щенков и давай мне коляску.
— Стой спокойно, — прошептала я Софи. Она снова уцепилась за мои ноги. Я резко наклонилась, трясущимися руками отстегнула мальчиков, все еще не в силах поверить, что все это происходит в действительности.
Я взяла детей на руки. Вор нажал красную кнопку под ручкой коляски. Ничего не произошло. Он уставился на инструкцию, напечатанную на ручках из пенопласта.
— Здесь сказано: «Легко складывается одной рукой».
— Ну да, в принципе…
Он снова нажал кнопку и покачал коляску. Ничего. Он пнул подвеску.
— Нет, не так, — произнесла я, стараясь распределить поудобнее килограммов тридцать живого веса у себя на руках.
— Нет, мамочка, нет, — зарыдала Софи, когда ножка Джека задела ее плечико. — Не надо детку трогать!
— Нужно нажать кнопку и одновременно поднять эту нижнюю перекладину.
— Эту? — уточнил грабитель, показывая своим пистолетом на одну из перекрестных перекладин.
— Нет, нет, вон там, внизу, — показала я подбородком. В это трудно поверить, но Сэм и Джек все еще спали, а Софи, по-моему, поняла, что происходит.
— Мамочка, а зачем дядя берет коляску?
— Она ему нужна, — ответила я, поправляя мальчишек на руках.
Софи так громко и пронзительно завопила, что бабушка могла бы ею гордиться.
— Страшила!
«Черт! Глава сорок третья! — подумала я. — В которой меня продают в рабство, и Софи остается безутешной!»
— Извините! Сэр?!
— Страшила! — орала Софи так, что оба мальчика открыли глаза, посмотрели на сестричку и начали плакать.
Грабитель наконец ухитрился сложить коляску и вскинул ее на плечо.
— Могу я достать из корзины игрушку моей дочери?
— Купи ей другую, богатая сука!
— Страшила особенный! — прорыдала Софи.
— Страшила особенный, — повторила я. — Второго такого не купишь.
Он вздохнул и остановился. Я шагнула к нему, причем Софи все еще висела у меня на ноге, высвободила руку и порылась в корзине под сложенной коляской. Пакет сока, игрушечный спущенный баскетбольный мяч, пластиковый контейнер с сырными крекерами…
— Страшила!
Наконец я отыскала куклу и протянула ее дочери. Она сунула большой палец в рот и вцепилась в куклу, свирепо глядя на грабителя. Приподняв бровь, он посмотрел на нас четверых.
— Еще что-нибудь?
Я прислонилась к мусорному контейнеру.
— Нет, — сказала я, наблюдая, как из моей жизни навсегда исчезает моя четырехсотдолларовая коляска, сделанная в Германии. — Нет, это все.
«Богатая сука», — думала я, вздыхая. Я запихала, что смогла, в мешок для памперсов, дотащила детей до улицы, остановила такси и позвонила мужу.
В три часа Бен забрал нас из полицейского участка. Лоб его был нахмурен, губы крепко сжаты, а взгляд полон ярости.
— Хватит с меня! — воскликнул он. — Хватит с нас города. Мы уезжаем, как только я смогу вытащить нас отсюда.
Я открыла рот, чтобы запротестовать, но оказалось, что я так слаба, что не нашла ясных и доходчивых аргументов в пользу того, чтобы остаться.
В четыре часа Бен уже висел на телефоне, общаясь с агентами по продаже недвижимости. На следующей неделе он выставил на продажу нашу квартиру, а вскоре торжественно ввел меня в наш собственный дом и вручил мне ключи. Прощай, Нью-Йорк, здравствуй, тошнотворный Коннектикут!
Еще до нашего переезда я ловила себя на том, что предаюсь грезам, как могла бы сложиться моя жизнь. А если бы я понастойчивее повела себя с Эваном? А если бы ухватилась за большую любовь вместо того, чтобы довольствоваться человеком, который мне просто нравился?
