Тогда в Волгограде объявили трехдневный траур, поддержанный всей страной. Нелюди, похитившие детей, сперва назначили за них огромный выкуп, а потом, заподозрив, что скоро будут вычислены и уничтожены на месте, обратились в бегство. Но, прежде чем сбежать, они отравили газом всех пятерых похищенных детишек, двух мальчиков и трех девочек.
— Это правильно, что помните, — произнес Кузьмин. — Такое забывать нельзя.
— Оно само не забывается, — вставил прапорщик Орлов.
Его дружок Дроздов хотел что-то добавить, но прикусил язык, увидев предостерегающий жест Кузьмина:
— Хватит. На отвлеченные темы поговорим, когда дело сделаем.
Ответом был одобрительный гул. Все с нетерпением ожидали от командира новых уточнений и деталей, и они не замедлили последовать:
— Преступники хорошо вооружены. У них не только стрелковое оружие, но и гранатометы. Но хуже всего, что в их руках находится современная супервзрывчатка.
— Можно поподробнее? — подал голос сапер Мухин.
— Называется тромонол, — ответил Кузьмин. — Двадцатиграммовый брикет способен уничтожить грузовик или автобус.
Кто-то присвистнул. Кто-то почесал затылок. А старший лейтенант Рыбаков попросил описать взрывчатку и устройство, с помощью которого она приводится в действие.
Сделав это, Кузьмин подмигнул:
— Ну ничего. Мы им кнопочку на пульте нажать не дадим.
— Это как? — осведомился снайпер Прохоров. — Допустим, перещелкаем шестерых, а седьмой…
— В район предстоящих боевых действий, — сказал Кузьмин, — уже выехали три автомобиля, замаскированных под машины «техпомощи».
— И что?
— А то, что они будут ставить мощные радиопомехи в округе. Пульты террористов окажутся бесполезными игрушками.
— Товарищ майор, а что, если они взорвут тромонол каким-нибудь другим способом?
Кузьмин усмехнулся:
— В том-то и дело, парни, что террористам эти способы неизвестны. О них знают только создатели, которые, разумеется, никаких инструкций к взрывчатке не приложили. Без детонатора она не опаснее глины. Можно бить, нагревать, поджигать, даже пулями дырявить…
— Хитрая штуковина, — оценил Мухин.
— Еще какая, — согласился Кузьмин. — Тромонол срабатывает только под воздействием электромагнитных волн определенной частоты. Создатели сделали это умышленно. К сожалению, никто не подсказал им, что детонаторы и пульты должны храниться отдельно. Чем, увы, террористы и воспользовались. — Кузьмин сделал призывный жест, чтобы головы слушателей приблизились к нему. — Позавчера они попытались уничтожить концертный зал с тысячей зрителей. А еще раньше взорвали пассажирский автобус с людьми. Мы обязаны их остановить.
— Остановим, — загалдели бойцы. — Никуда не денутся… От «Осы» не уйдешь, не спрячешься.
Лишь заместитель майора Захаров молчал, что-то напряженно обдумывая.
— Как будем проникать в лагерь? — спросил он наконец. — Для окружения нас маловато. Заметят одного, рассеются на местности, и ищи ветра в поле.
— Во-первых, не в поле, а в лесу, — авторитетно заявил Кузьмин. — А во-вторых, в штабе есть одна хитрая задумка.
— Ну, колитесь, товарищ майор, — не вытерпел Чернов, когда стало ясно, что продолжения не последует.
— Какая задумка? — поддержали его остальные. — Что за хитрость?
— Военная, — сказал Кузьмин, загадочно усмехаясь.
— А подробнее?
— А подробнее в «Одиссее» описано.
— И что там?.. Что описано?..
Кузьмин лишь продолжал улыбаться, молча качая головой. Скажи он подчиненным про троянского коня, они мигом бы раскусили секрет, а это было бы преждевременно.
Про троянского коня знали пока что только генерал Комаровский, его заместитель полковник Левич и майор Кузьмин. Таким образом предотвращалась возможная утечка информации. Береженого бог бережет.
Остаток пути прошел в неспешных разговорах о том о сем, ведь бойцы «Осы» не так часто имели возможность собираться все вместе, чтобы обсудить наболевшее или поделиться новостями. Во время общих сборов они либо тренировались до седьмого пота, либо выполняли боевые задачи, да и то их частенько разбивали на небольшие группы, в зависимости от того, что и как приходилось делать.
Теперь же, сгрудившись в грузовом отсеке вертолета, они спешили наверстать упущенное.
Архипов рассказал, что приобрел убитую «Мазду» и сделал из нее «конфетку», как он выразился. Остряк Соболев тут же ввернул, что конфетку не из каждого подручного материала вылепишь, за что едва не схлопотал подзатыльник.
Майор Кузьмин — неожиданно для себя — поделился переживаниями по поводу того, как и с кем воспитывает его дочь бывшая супруга. Захаров, тронув его за плечо, посоветовал:
— Ты, командир, не вздумай на свиданиях настаивать или с подарками при каждом удобном и неудобном случае соваться.
— Почему? — моментально заинтересовался сержант-стрелок по прозвищу Прохор, который живо впитывал жизненный опыт старших товарищей, потому что его собственный ограничивался полигонами, засадами и укрытиями.
— А потому, — со знанием дела сказал Захаров. — Девчурка твоя… Сколько ей, кстати?
— Семь, — ответил Кузьмин. — Вру. Восемь.
— Так вот, девчурка твоя находится под сильнейшим мамашиным влиянием. Та наверняка расписала тебя самыми черными красками, которые имеются в распоряжении брошенных женщин…
— Я ее не бросал. Она сама ушла. К коммерсанту, черт бы его подрал.
— Это ты так думаешь, — авторитетно возразил Захаров. — А бывшая твоя дочку в ином убедила, да и сама скорее всего в свои сказки поверила. И что получается? А получается, что ты или гуляка, или пьяница, или жмот, но я так смекаю, что все в одном флаконе. И много радости девочке будет, когда к ней такой папаша заявится?
— Но я ей объясню, — заволновался Кузьмин. — Пойдем там в зоопарк или в кафе, мороженое есть, я выберу подходящий момент и расскажу, мол, так и так, разлюбила меня твоя мама, потому что охмурил ее бизнесмен с дорогой иномаркой.
— Не пойдет! — перебил Захаров.
— Почему не пойдет?
— Потому что после прогулки дочка домой вернется, а там и мамаша, и хахаль ее. Они быстренько с ней работу проведут и опять ее против тебя настроят.
— Как же быть? — тоскливо спросил Кузьмин. — Нет, значит, выхода?
Очень долго он таил свою боль, считая, что не вправе делиться ею с подчиненными, а тут вот выложил всю правду-матку и получил вместо участия приговор.
— Выход всегда есть.
— А вот не скажи, не скажи, — вмешался Лазарев. — Бывают просто безвыходные ситуации. Вот у меня недавно…
— Погоди, — Захаров поморщился. — Во-первых, твою историю мы послушаем позже. Во-вторых, безвыходными ситуациями мы называем таковые, выход из которых нам не нравится!
— Точно! — восхитился Рыбаков. — Кто это сказал? Ницше?
— Это я сказал, капитан Захаров Александр Александрович. И, кстати говоря, я могу выход предложить, который нашему майору очень даже понравится.
— Излагай, — потребовал Кузьмин коротко.
— Излагаю. Девочке подрасти требуется, собственного ума набраться. Вот исполнится ей годков четырнадцать, начнутся у нее трудности переходного возраста, перестанет она мамочке в рот заглядывать…
— Я в четырнадцать на флот сбежал, — доложил Чернов, ни к кому конкретно не обращаясь.
Никто его не услышал.
— …тут ты и возникнешь на горизонте, — продолжал Захаров. — При орденах, при полковничьих погонах, при деньгах, честно заработанных. Станешь ты, Леонид Владимирович, ей не игрушки мягкие покупать, а джинсики, платьица, электронику разную. Поговоришь по душам, убедишь, заставишь себя уважать. И поймет она, что не бабник ты, не алкаш, а настоящий русский офицер, на которого всегда положиться можно. Тут-то бизнесмен пузатый и померкнет в ее глазах.
— Вообще-то он вроде не пузатый, — рассеянно заметил Кузьмин. — Спортивного сложения.
— Через шесть лет ряшку отъест, — уверенно пообещал Захаров. — И брюшком обзаведется, и сиськами. А тут ты — подтянутый, стройный, с сединой на висках.
Картинка Кузьмину понравилась. План тоже.
— Спасибо, — сказал он. — Идея вроде ничего, обдумаю.
— Думай, командир, — великодушно разрешил Захаров. — Времени у тебя достаточно.
«Если доживешь до той поры», — промелькнуло у него в голове. Чтобы отогнать тревожную мысль, которая всегда сопровождает людей опасных профессий, он повернулся к Лазареву:
— Так что там у тебя за безвыходная ситуация, старлей? Жену опять приревновал?
Все, кто слышал этот разговор, заулыбались, потому что о ревнивом характере Лазаря ходили легенды. За глаза его даже звали Отелло, потому что, несмотря на северную кровь, нрав у него был горячий, мавританский.
— Если бы приревновал, — вздохнул Лазарев. — Тут все как раз наоборот, братцы. Катерина моя мне в последнее время проходу не дает: обнюхивает, обсматривает, мобильник проверяет. Все ей какие-то любовницы мерещатся, все себе места не находит и мне покоя не дает.
