Искусство, культура
Олег Широков
ДЕНЬ С ДОЖДЕМ
Моросил дождь. По крутой деревянной лестнице я поднялся на монастырскую стену с внутренней стороны. Уже не в первый раз смотрю я отсюда на город Далматово, на монастырь — великолепный памятник архитектуры XVIII века, который находится в самом центре и виден из любой точки городка.
Далматово — архитектурный феномен. Он мало изучен и редко кого интересует, поскольку сам памятник находится в запущенном состоянии. Однако нетрудно признать Далматовский Успенский монастырь выдающимся историко-архитектурным явлением на Урале. Для этого нужно всего лишь один раз побывать в старинном городе Далматово, который находится в Курганской области, неподалеку от города Шадринска.
Сейчас старый Далматов монастырь жемчужно-серый. Смоченные дождем древние сторожевые башни и зубчатые монастырские стены, часовня, собор, церковь удивительных пропорций находятся в окружении влажной зелени кленов и берез: свежий аромат весны и мягкий шум дождя — все это будто ведет меня к желанной встрече с чем-то родным, таким далеким и таким близким.
Я, конечно, не боюсь показаться вам смешным и скажу, что монастырь стал для меня уже чем-то живым и одухотворенным. Я приезжаю сюда, как к старому другу, живу и работаю с ним вместе, и прощаюсь, чтобы снова вернуться.
Живу и работаю с ним вместе, — это почти на самом деле так и есть.
На территории монастыря в настоящее время находится машиностроительный завод, организованный летом 1945 года. Стены архитектурного памятника стали естественной промышленной оградой, монастырские кельи — крышей сборочному цеху. Успенский собор с колокольней реконструирован в инструментальный участок, в церкви Всех Скорбящих расположен центральный заводской склад. Доступ туристов на территорию завода запрещен, но с внешней стороны все-таки можно рассмотреть стены монастыря и парк, живописно окружающий крыши собора и церкви. Верхние части собора, колокольни и церкви утрачены. Их разобрали при строительстве завода. Кирпич был «драгоценностью»; полученный таким хитроумным способом, пошел на строительство энергоцеха, котельной, заводской трубы и водонапорной башни. Они «присоединились» к силуэту монастыря. Может быть, это и к лучшему — существующая котельная и энергоцех дают сейчас тепло и свет центральным районам города...
Я не успел сказать вам, я занимаюсь реконструкцией монастыря, а теперь уже завода по выпуску изделий для молочной промышленности, под историко-архитектурный заповедник республиканского значения. К этой работе я шел мучительно долго, сомневался в ее результатах, давно начал, будучи студентом третьего курса архитектурного института.
Наш проректор по научной работе Геннадий Сергеевич Заикин внедрял в процесс обучения студентов архитектурному ремеслу совершенно новые принципы. Его программа охватывала исторические и архитектурные памятники в городах Урала и называлась «Каменный Пояс». Мы начали изучать не абстрактные модели городов из книг, а уральский материал, можно сказать, свой «Суздаль», с той лишь разницей, что «Суздаль» — явление достаточно ухоженное и защищенное. Всегда для этого человека на первом месте была сама архитектура, а потом результат, успех или провал.
Мой плащ промок до нитки. Я спустился вниз с монастырской стены, прошел мимо площадки, на ней стояла готовая продукция завода — алюминиевые цистерны для молока. Успенский собор остался справа — колокольня стоит не обвенчанная. Я подошел к юго-восточной сторожевой башне, открыл старинным ключом дверь.
Здесь находится моя мастерская. Внизу я клею макеты, занимаюсь обмерными чертежами, рисую, читаю рукописные монастырские летописи. На втором ярусе отдыхаю и принимаю гостей. Эта башня «восьмерик» на «четверике». Она завершена огромным восьмигранным кирпичным шатром с «кокошниками» для водоотвода, обрамлена затейливым орнаментом. На оголовке шатра окна для вентиляции со свинцовыми «дверьками». Одна из них открыта, и видно серое небо. На каждой грани стены бойницы, около стоят пушки, изъеденные ржавчиной. В бойницу залетели голуби и сели на растяжки, которые гасят распор в стенах. Тихо воркуют.
Когда смотришь вниз на город, видишь монастырь, крепостной вал, образованный оврагом, излучину реки, людей, спешащих по делам и уходящих в дождь, вспоминаешь добрую примету: дело, начатое в дождь, будет счастливым.
Может быть, вот так же, думаю я, стоял здесь в дозоре монах или стрелец.
* * *
В системе городов-крепостей, охранявших восточные границы государства Российского, существовала Северная оборонительная линия. Она проходила по городам Тобольск, Далматово, Оренбург.
В 1644 году на урочище Белое Городище пришел из Невьянского монастыря «преподобный инок», монах Далмат — Дмитрий Иванович Мокринский (1595—1697 гг.). Он построил в глубине оврага у ключа часовню и основал здесь монастырь, обитель особо набожных людей, посвятивших себя посту и молитвам.
Белое Городище принадлежало богатому татарскому мурзе Илигею, который отдавал его в аренду русским жителям-ирбитцам Королеву и Шипицыным. Они промышляли охотой и рыбалкой, уступая часть добычи мурзе. Благодаря хитрости и упорству Далмата, Белое Городище с окрестными землями было отдано монастырю. В постоянных кровавых стычках с мурзой строилась Слобода Служняя, в центре которой стояла Никольская церковь. В 1659 году «грамотой» царя Алексея были утверждены права монастыря на владение землей. С тех пор Далматов монастырь стал полным и безраздельным собственником громадной территории на 60 верст в длину и 30 верст в ширину. На монастырских землях были прекрасные леса, плодородные черноземные участки, сенокосные, хмелевые и другие угодья. Их обрабатывали крестьяне. Но рабочих рук не хватало. Слухи о новом монастыре проникли далеко за Урал. По глухим лесным тропам, рискуя попасть в плен к кочевникам, которые обменивали русский люд на меха и скот, шли сюда крестьяне-переселенцы, в основном с севера Европейской части России. Эти люди искали здесь ту свободу, которая грезилась им на неизведанной земле. Некоторые из них оставались здесь, заключали с монахами так называемые «рядные записи», своеобразную экономическую и морально-нравственную повинность.
Вот, например, выдержка из «рядной записи» 1695 года крестьянина Антона Важенина, найденной в архиве города Свердловска:
«Жити мне, Антону, у них — старцев — на их вотчинной земле с женою и детьми своими вечно без выезду; а дали они, старцы — игумен Исаак с братиею, на два года льготы, а после тех двух льготных годов делать мне, Антону, всякое монастырское здилье, ставить березовых веснодильных дров по две сажени на год, а ставить дров во вся году в ограду, да со всякой коровы давать по безмену масла летняго, да светлому христову воскресению по 20 яиц с венца, да со всякого хлеба после тех двух льготных годов выделять пятым снопом; а тот выделенный хлеб измолотить мне, Антону, привезти в ограду — в житницу, а охоботье и мякины во дворец.
Жити мне, Антону, у них, старцев игумена Исаака с братиею, ни какова бунтовства и крамолы на них, старцев, и меж своею братиею не поднимать, и ни каким воровством не воровать, и подвозных вин в дом не принимать, а самому вина не курить, и зернью в карты не играть, и с воровскими людьми не знаться. В том им, старцам, на себя вечную запись дал и на детей своих».
В «рядной записи» крестьянин ставил «крест-подпись» собственной кровью. Однако не следует забываться: в то время господствующей идеологией было православное христианство, — свобода вероисповедования часто воспринималась человеком как осознанная личная свобода и смысл жизни. Поэтому, работая у старцев-монахов, крестьяне считали, что они работают «на божье благо». Выходцы из Слободы Служней расселились по живописной долине реки Исети и ее притокам.
Вот содержание легенды о Далмате. Как гласит монастырская летопись, Далмат «пришел в мир, дабы до конца дней своих видеть высокое небо и солнце в нем». Это был не только мудрый старец-монах, но и отважный воин. От него отскакивали стрелы, что приводило татар в панический ужас. Они считали его «святым», им и в голову не приходило, что Далмат всю жизнь под монастырской рясой носил кольчугу, а шапкой скрывал на голове боевой шлем. Однажды Далмат получил ранение стрелой и умер в возрасте 102 лет. Считали, что в гибели его виновата кольчуга — проржавела. В то самое место и попала стрела.
При жизни монашеская братия чтила Далмата бессмертным, потому что в старости он выглядел все таким же высоким и крепким, с ясновидящим взором. При смерти Далмата «причислили к лику святых» и написали «образ» в соборе. После смерти старцы стали приписывать «чудесные свойства» кольчуге Далмата, будто бы сила духа и крепость тела перешла в кольчугу. Они одевали ее на утреннюю службу, молились, а затем катались в ней по росе.
