Начальство начинает на меня наседать. Босс напоминает, что прошла не одна неделя с тех пор, как дочь Деннетов вернулась домой, а я ни на шаг не приблизился к разгадке, кто же все это с ней сделал. Проблема проста: мне может помочь только Мия. Но девушка не помнит и собственного имени, не говоря уже о событиях последних месяцев. Мне необходимо как-то покопаться в ее памяти.
Опять вспоминаю о коте. У родителей был шнауцер, у меня – попугай. Я часто вижу соседку, выгуливающую пуделя. У людей странная привязанность к домашним любимцам. Правда, не у меня. Своего питомца я утопил в сортире.
Итак, я звоню приятелю в Миннесоту и прошу об одолжении. Отправляю ему рисунок и объясняю, что мы ищем серого с белым кота весом около десяти фунтов. Тот отправляет человека из Гранд-Марей осмотреть все вокруг дома.
Кота нет. Но есть следы на снегу. По моему совету он оставляет миску с едой и водой, хотя все это может к утру замерзнуть. Что ж, лучше, чем ничего. Прошу обязательно проверить утром, приходило ли животное. В такое время года охотиться не на кого, и эта тварь должна проголодаться и замерзнуть. Приятель напоминает мне, что у них есть и другие дела, помимо охоты за бездомными котами.
– А что еще вам делать? – спрашиваю я. – Арестовывать людей за превышение разрешенного лимита на вылов форели? – И напоминаю, что это то самое дело, о котором неоднократно писали в газетах.
– Ладно, ладно, – сдается он. – Свяжусь с тобой утром.
Колин. До
Рассказываю ей, что мое второе имя Майкл, в честь отца. Первое ей до сих пор неизвестно. Она обращается ко мне по имени Оуэн, если вообще обращается. Я не называю ее по имени. Нет необходимости. У меня на пояснице есть шрам, и она случайно замечает его, когда я выхожу из ванной. Интересуется, откуда он. Объясняю, что меня в детстве укусила собака. О шраме на плече я не рассказываю правды. Говорю, что всего в жизни у меня трижды был перелом: ключицу я сломал, попав в автокатастрофу еще ребенком; руку, когда играл в футбол; а нос – в драке.
Когда я задумываюсь, тру подбородок. В бешенстве начинаю ходить по комнате. Мне все время надо чем-то заниматься. Никогда не мог усидеть на месте больше нескольких минут, и то с какой-то целью: разжечь костер, поесть, поспать.
Рассказываю, как все начиналось. Как со мной связался человек и обещал пять тысяч за то, что я привезу ее к месту встречи. В то время я ничего о ней не знал, только видел фотографию и пару дней походил за ней по городу. Весь план не был мне известен до того самого вечера. Мне позвонили и сказали, что надо делать. Таков этот бизнес – чем меньше исполнитель знает, тем лучше. Работа для меня новая, но и столько денег мне никогда в жизни не предлагали.
Признаюсь ей, что первый раз я работал только за то, чтобы с меня списали долг.
– Тогда я остался без гроша. Потом получал по несколько сотен. Иногда тысячу.
Говорю ей, что Далмар только посредник, тот, кто стоит за всем этим, никому не известен.
– Я понятия не имею, кто за все платит.
– И тебя это не волнует? – неожиданно спрашивает она.
Я пожимаю плечами:
– Такова жизнь.
Она могла бы меня ненавидеть за то, что я с ней сделал. Ненавидеть за то, что притащил ее в эту глушь. Но кажется, она начинает понимать, что мой поступок спас ей жизнь.
Моим первым заданием было найти человека по имени Томас Фергюсон. Мне предстояло выбить из него внушительный долг. Он был богатым, слишком эксцентричным парнем. Какой-то технический гений, сделавший состояние в девяностых годах. Но он любил играть. Взял кредит под залог недвижимости и все проиграл. Затем он спустил деньги на колледж для ребенка, потом добрался до денег, оставленных покойными родственниками его жене. Когда та об этом узнала, пригрозила развестись. Но у него на руках была огромная сумма, и он отправился в казино в Джолиет, надеясь выиграть больше, чем потерял. Любопытно, что он действительно немало выиграл, но долг так и не вернул.
Найти Томаса Фергюсона было просто.
До сих пор помню, как дрожали мои руки, когда я поднимался по ступеням дома в Стритервилле. Больше всего мне не хотелось нажить кучу неприятностей. Я позвонил, и мне открыла девочка-подросток. Я силой толкнул дверь и вошел. Было восемь часов вечера. В доме было темно. Я вытащил пистолет. На крик девочки прибежала ее мать, и они обе спрятались под стол. Я велел женщине позвать мужа. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем показался этот тип. Он прятался наверху. Тем временем я сделал все, что было нужно: перерезал телефонный провод и закрыл заднюю дверь. Томас Фергюсон не спешил. Я успел связать его жену и дочь и приставить дуло к виску женщины, только тогда он появился. И заявил, что денег у него нет. На счете нет ни пенни. Конечно, этого быть не могло. Я заметил, что у дома припаркован «кадиллак» новой модели, должно быть подарок жене.
Я говорю ей, что никогда никого не убивал. Не убил в тот раз, не убивал и потом.
Мы еще долго болтаем, чтобы скоротать время. Я сообщаю ей, что она храпит во сне.
– Любопытно, – удивляется она. – Я уже и не помню, когда последний раз кто-то наблюдал за мной спящей.
Я всегда утром надеваю ботинки, даже если мы никуда не собираемся. Даже тогда, когда температура падает ниже нуля и мы знаем, что не отойдем и на несколько футов от печки.
Я приоткрываю все краны, чтобы из них текла вода, и объясняю ей, что, если вода замерзнет, трубы лопнут. Она спрашивает, неужели мы здесь погибнем от холода. Я отвечаю: нет, но сам в этом не уверен.
Когда я уже совершенно обезумел от скуки, прошу ее научить меня рисовать. Попытавшись что-то изобразить, я вырываю каждую страницу, потому что получается у меня дерьмово. Я вырываю их и кидаю в огонь. Пытаюсь нарисовать ее лицо, она показывает мне, как правильно рисовать глаза.
– Глаза, как правило, находятся на одном уровне с верхним краем уха, а кончик носа – с мочкой, – объясняет она и заставляет повернуться к ней. Затем показывает на примере своего лица, так учителя втолковывают новый материал непонятливым детям.
Я думаю о ее учениках. Наверное, ее любили. Я ненавидел всех своих учителей.
Пытаюсь еще раз. Когда заканчиваю, она говорит, что похожа на миссис Картофельная Голова. Вырываю и этот лист, но она берет его у меня из рук:
– На тот случай, если ты когда-то станешь знаменитым.
Позже она прячет его так, чтобы я не нашел, потому что в этом случае обязательно брошу его в огонь.
Ева. После
Все выходные Мия думает только о беременности. Осторожно интересуется, намного ли поправится. Она никак не реагирует на мои мольбы прекратить задавать вопросы. Мия еще не до конца осознала, что в ней зародилась новая жизнь. Услышав, как ее тошнит утром в туалете, я понимаю, что начался токсикоз. Я осторожно постучала в дверь и спросила, не нужна ли помощь, но Джеймс резко оттолкнул меня. Падения удалось избежать только потому, что я вовремя ухватилась за дверной косяк.
– Ты можешь найти повод уйти? – спросил он. – Маникюр, педикюр, например?
Я против абортов. С моей точки зрения, это убийство. В животе у Мии растет ребенок, и не важно, какое чудовище его отец. Это живое существо, у него уже есть ножки и ручки, по сосудам бежит кровь и бьется сердце. Я бабушка этого малыша. Джеймс старается не оставлять меня наедине с Мией. Почти все выходные он держал ее в спальне и заставлял читать все, что нашел об абортах в Интернете и в клинике. Он знает мое отношение к абортам. Откровенно говоря, мы оба придерживались такого мнения. Но сейчас, когда в чреве его дочери растет незаконнорожденный ребенок, Джеймс забывает о здравомыслии. Сейчас для него только одно имеет значение: избавление от ребенка. Он обещал заплатить за операцию. Он сам сказал мне об этом, но произнес это себе под нос, словно разговаривая с самим собой. Объяснил, что оплатит счет лично, потому что тот не должен попасть в страховую компанию; решил сохранить все в тайне, будто этого никогда не было.
– Ты не сможешь ее заставить, Джеймс. – К вечеру воскресенья я уже не могу молчать.
Мия плохо себя чувствовала. Джеймс принес ей крекеры в комнату. Он никогда в жизни не был к ней так внимателен. Мия не спустилась к ужину. Мне кажется, это не случайно. Думаю, Джеймс запер ее в спальне, чтобы она не увиделась со мной.
– Она сама хочет.
– Потому что ты навязываешь ей это решение.
– Она еще ребенок, Ева, и ничего не помнит об этом подонке. Наша дочь больна. Ей столько пришлось пережить. Сейчас она не в состоянии самостоятельно принимать решения.
– Тогда надо подождать. Дождемся, когда она будет готова. Время есть.
Это правда. Мы можем подождать неделю. Возможно, немного больше. Джеймс не желает об этом слышать. Он настаивает, что все необходимо завершить как можно скорее.
– Черт побери, Ева!
Он вскочил, уронив стул, и выбежал из комнаты, даже не доел суп.
Сегодня утром Джеймс вытащил Мию из постели, когда я еще не успела допить кофе. Из кухни мне видно, как они спускаются по лестнице. Мия странно одета, уверена, он вынул из шкафа первое, что попалось под руку, и велел ей поспешить.
