Этот суд я хорошо помню. Точнее, то, что происходило под дверью зала заседаний, куда мне попасть не удалось. Я пришла заранее и была растрогана, увидев в коридоре множество молодых людей. «Студенты. Волнуются. Пришли “поболеть” за своего преподавателя».
Однако перед самым началом заседания «студенты» как по команде поднялись и сгруппировались, загородив дверь. Я подошла к этой двери раньше них и стояла к ней вплотную. Но войти в зал мне не удалось. У «студентов» были крепкие локти, меня притиснули к стене, а чтобы не дергалась, один из них стиснул в руке цепочку кулона, что был у меня на шее, и так потянул, что я чуть не задохнулась. А пока он меня душил, вся команда «студентов» мгновенно заполнила зал. О заседании и приговоре я узнала потом от Якова Гордина, который все-таки проник в зал, предъявив членский билет Союза писателей, которого у меня тогда не было.
Исправим небольшую неточность – это были на самом деле не студенты, а курсанты школы милиции. В результате из друзей подсудимого в зал попали пятеро, да и то чудом: Яков Гордин и Поэль Карп предъявили удостоверения членов Союза писателей СССР, а Генриетта Яновская проявила находчивость:
Воспользовавшись сумятицей, я тоже попробовала рвануть вперед. И вдруг (не знаю, как это случилось, не понимаю, почему?) я крикнула офицеру в дверях, который их пропускал, что я своя, и пролезла у него под рукой. Уселась в зале и стала вокруг себя занимать места – шарфиком, сумочкой, перчатками. Вдруг вижу в дверях близко Каму, подскакиваю к офицеру, опять говорю: «Это свой, это со мной», хватаю его за рукав и с силой втаскиваю в зал. Но всех наших ребят, кроме меня с Камой, в зал так и не пустили, сказали: «Вы не помещаетесь».
Пятой «просочилась» в зал приятельница Азадовского – специалист по истории костюма Алена Спицына. Этими пятерыми, собственно говоря, число сторонников Азадовского на суде и ограничилось.
Такой принцип наполнения зала был испытанным средством и применялся, как правило, в процессах над диссидентами. И это обстоятельство опять-таки добавляло происходящему «политическую» окраску.
Итак, оглашаются участники процесса. Помимо судьи Луковникова, заседатели – Иванов И.П. и Запорожец Г.Р. Государственное обвинение представляет прокурор В.А. Позен – тот же, который прокурорствовал на суде над Светланой. Адвокат – Розановский С.М. От Мухинского училища – «общественный обвинитель» В.И. Шистко. Обвинение – статья 224-3: незаконное приобретение и хранение наркотических веществ без цели сбыта.
О том, что происходило в тот день в зале суда, долго потом говорили в Ленинграде; об этом сообщали «Хроника текущих событий», «Материалы Самиздата», а также «вражеские голоса». Мы же хотим здесь поместить документ, который ранее не публиковался, но может считаться объективным описанием процесса Азадовского 1981 года. Речь идет о записи, сделанной свидетелем этого действа, известным переводчиком, искусствоведом и публицистом Поэлем Мееровичем Карпом. С Азадовским они познакомились в переводческой секции Союза писателей и, в частности, на почве немецкой поэзии – Поэль Карп был талантливым переводчиком с немецкого; в 1978 году в «Литературных памятниках» вышел его перевод поэмы Гейне «Атта Тролль», а в 1970 году в журнале «Звезда» была напечатана рецензия Азадовского на переведенный Поэлем Карпом с немецкого том стихотворений Йозефа Эйхендорфа.
Пытавшийся что-то фиксировать в блокноте по ходу процесса (ему, высокому и статному, выглядевшему внушительно и солидно, не били по рукам), Поэль Карп вечером того же дня переведет сделанные им пометы в связный текст, убористо перепечатав его затем на машинке. Мы не беремся утверждать, что эта запись лишена неточностей, не пытаемся обсуждать и некоторые оценки автора записи. Однако в ней много деталей, не зафиксированных в других материалах.
Прежде чем дать слово летописцу, два слова про сам этот жанр – «запись судебного процесса». Это ни в коем случае не стенограмма, которую ведет секретарь суда и которая часто не слишком отражает реальность, особенно после судейской редактуры. Речь идет именно о журналистской записи судебного процесса. Начало этому специфическому литературному жанру было положено у нас Фридой Абрамовной Вигдоровой (1915–1965), записавшей в 1964 году суд над Иосифом Бродским. Итак, слово Поэлю Карпу:
Уже с двенадцати в коридоре толпа, – частью знающие подсудимого преимущественно люди лет сорока, частью – молодые люди и девушки, явно из одного коллектива. Понемногу число последних нарастает, и они перетекают ближе к двери. Около двух, когда заседание с опозданием на час начинается, десяток молодых людей, появившись из соседней с залом комнаты, оттесняя публику, занимает передние ряды. Потом они сдвигаются, оставляя толпе лишь узкий проход, пропуская к двери своих и тормозя прочих. Двое стоят в дверях, перекрыв их полностью, девушки проскальзывают между двумя крепкими телами, которые, ощутив прикосновение, раздвигаются. Лишь немногим посторонним удается пройти в зал, вместивший человек сорок. Когда зал заполняется, милиция, спокойно наблюдавшая за происходившим, берет на себя наблюдение за порядком, и он немедленно устанавливается. Милиционеры безупречно вежливы и на просьбу пропустить в зал отвечают: «Мест нет!» или «Там полно!». Между тем, речь идет о сугубо уголовном обвинении: приобретение и хранение пяти граммов наркотического вещества без цели сбыта.
Обвиняемый не признает себя виновным. Он просит отложить суд, поскольку у него сотрясение мозга. 10-го вечером при обыске в камере ему, по его словам сознательно, был нанесен удар железной дверью по голове. 11-го утром тюремный врач установил сотрясение мозга, назначил строгий постельный режим на две недели, – суд происходит 16-го. Обвиняемый просит наказать виновных и передает судье список сокамерников, готовых подтвердить его слова. Объявляется перерыв. После перерыва судья сообщает, что врач, осмотрев обвиняемого, счел, что давать показания он может. Факт избиения не обсуждается и не оспаривается. В конце, огласив приговор, судья сообщит, что суд вынес частное определение. Определение он не только не зачитывает, но даже не укажет, в чей адрес оно вынесено, и лишь это даст основание предположить, что все же в адрес тюрьмы.
Обвиняемый дает отвод общественному обвинителю, проректору Мухинского училища Шистко. Повод: проректор только что, как председатель конкурсной комиссии, голосовал за утверждение обвиняемого заведующим кафедрой на следующее пятилетие и предлагал ему обдумать вопрос о вступлении в Коммунистическую партию, а сегодня приходит в суд с характеристикой порочащей его прежнюю жизнь. По мнению обвиняемого, это беспринципно. Прокурор, однако, указывает, что если и можно тут говорить о беспринципности, то лишь о сугубо личной, а в суде обвинитель выступает от имени общественности, чему личная беспринципность помешать не может. Отвод отклоняется.
Поводом для проведения утром 19 декабря у обвиняемого обыска, завершившегося арестом, было задержание вечером 18-го неподалеку от его дома его сожительницы Лепилиной, у которой при досмотре обнаружили наркотическое вещество. Обвиняемый возражает против слова «сожительница». Признавая, что Лепилина в течение нескольких лет была его фактической женой, хотя она и тогда проживала отдельно – в одном из соседних домов, он заявляет, что с августа близкие отношения прекратились. При этом дружба сохранялась, Лепилина по-прежнему располагала ключами от квартиры и продолжала в ней бывать, часто навещая мать обвиняемого даже в его отсутствие. Обвиняемый также утверждает, что в ходе предварительного следствия неоднократно требовал очной ставки с Лепилиной и сейчас так же настоятельно просит вызвать ее в суд как свидетеля. Суд ходатайство отклоняет.
Итак, обнаружение у Лепилиной наркотика имело, по мнению обвинения и суда, столь прямое отношение к обвиняемому, что правомерно повлекло за собой немедленный обыск у него, а удачные результаты этого обыска, обнаружение наркотика у обвиняемого, не только не повели к естественному рассмотрению дела о наркотиках как общего дела обвиняемого и Лепилиной, но повлекли за собой разделение дел и, более того, вопреки всякой логике выяснения истины даже категорический отказ обвинения и суда вызвать Лепилину хотя бы в качестве свидетеля.
Обвинение основано на том, что при обыске инспектор милиции обнаружил на книжной полке пакетик из фольги с пятью граммами коричневого вещества, признанного экспертизой за анашу. Инспектор был вызван в суд в качестве свидетеля, но не явился, находясь, согласно справке из милиции, в командировке. Суд счел возможным рассматривать дело в его отсутствие, учитывая, что он дал показания в ходе предварительного следствия. По ходу процесса выяснилось, что этот инспектор не числился среди направленных для производства обыска и принял в нем участие по личному приглашению другого инспектора, туда направленного.
