— Ты ведь шутишь?
— Ну, я имею в виду, что я не оказывал на тебя давления. — Он смущенно улыбнулся. — Я не выкручивал тебе руки, не бил тебя, ничего не вколол, верно?
— Конечно, нет. — Я повернулась ко второму. — Он этого не делал.
— Достаточно для тебя? — нетерпеливо спросил Уоррен. Тот кивнул и встал. Ага, вот и разница между ним и Сантой. Этот почти семи футов ростом.
— Да, я совершенно забыл о приличиях. Майках, это Джоанна. Джоанна, Майках, — продолжал суетиться Уоррен.
Конечно, у него не могло быть нормального имени, такого как Боб или Джо.
— Приятно познакомиться, — сказала я, протягивая руку. Гигант Майках наконец заговорил:
— Надеюсь, очнувшись, ты будешь себя чувствовать так же.
— Очнувшись?
Удар нанесли со стороны, и он пришелся мне в шею. Ноги у меня подогнулись, глаза закатились, я увидела над собой Майкаха со стальной дубинкой в руке. У меня было несколько секунд, чтобы подумать, что он гораздо сильней, чем выглядит, прежде чем Уоррен подхватил меня на руки и прижал губы к моему уху.
— Помни, — услышала я его слова, — мы все становимся такими, каковы есть, чтобы выжить.
Затем его голос, его образ, его запах — вес это было сметено волной беспамятства и милосердно отупляющей боли.
10
Видения человека в беспамятстве и во сне неодинаковы. В беспамятстве они похожи на роман Брэдбери, на ярмарку со зловещими предзнаменованиями и страшными существами, подкарауливающими твою душу. Сны же мои были неясными, переходящими друг в друга, несущими обрывки разговоров, которых у меня никогда не было, лица и сцены, которые я никогда не видела.
Я слышала чей-то настойчивый голос.
Левее. Как на снимке. Все должно быть безупречно.
Надо мной склонилось лицо в маске, глаза сосредоточенные и задумчивые; лицо отодвинулось, и снова загорелся ослепительный флуоресцентный свет.
Она будет выглядеть прекрасно.
Не менее тревожными были реальные эпизоды, в которых были новые комбинации образов и обстановки, как фильм ужасов с несколькими альтернативными финалами.
Оливия смотрела на меня со своего смертного одра на земле в девяти этажах подо мной. Кожа ее стала мертвенно белой, а вся кровь вылилась вокруг разбитого тела и образовала лужу в форме сердца. Широко раскрыв глаза, умоляюще глядя на меня, она задавала вопрос, на который я нe могла ответить.
Почему я умерла? Я пыталась дотянуться до нее, но меня уносило в сторону, и ее прощальные слова звучали у меня в ушах: Почему я умерла?
Сверху меня подхватил Ксавье. Стальной хваткой держал он меня за руки, и я как ни билась, не могла отстраниться от него. Он тащил меня к себе, широко раскрывая рот, чтобы проглотить. Зоя бросила и тебя.
Потом я бежала, сражаясь за каждый вдох, бежала по темной ночной пустыне. Чувствовала, как колючки перекати-поля впиваются в ноги, натыкалась на камни, едва уходя от невидимого быстрого преследователя. Он — это был он — ничего не говорил. Но голос его вторгался в мое сознание другими путями, он проникал в меня, походил на змеиное шипение и треск погремушек на хвосте, гадюки. Мне следовало убить тебя в первый раз…
Я пришла в себя рывком, тяжело дыша. В комнате было сумрачно, хотя не совсем темно, и сквозь длинные щели в оконных ставнях пробивается дневной свет. Я увидела угловатую фигуру в углу комнаты, и рот мой дернулся. «Уоррен, — оцепенело подумала я. — Я его прикончу».
— Знаешь, ты не забавен, — сказала я, заставив его вздрогнуть. Он выпрямился в кресле, потер глаза и с хрустом потянулся. — Ты считаешь себя забавным, но это не так.
Вставая, он буркнул:
— Не нужно ненавидеть.
— Уже поздно. — Широко зевнув, я попыталась поднять руку, чтобы тоже потереть глаза, но рука оказалась слишком тяжелой, слишком далекой от лица, слишком много нужно усилий, чтобы завершить движение. Имея в прошлом сомнительное удовольствие долгого пребывания в больничной палате, я сразу поняла, что моя летаргия вызвана химически, вероятно, каким-то болеутоляющим. Вопрос в том, зачем мне его давали?
— Что я здесь делаю?
— Приходишь в себя, — ответил Уоррен, подходя ко мне. — И прячешься,
— Меня ищут? — Сердце у меня забилось, — Ты снова чувствуешь мой запах?
— Ш-ш-ш, не волнуйся. Ты в карантине. Никто снаружи не в состоянии ощутить твои феромоны. Как будто… как будто ты не существуешь.
Я осторожно принюхалась. Уловила только больничные запахи: лекарства, антисептические средства и чистоту того типа, что прогоняет не только вонь, но и аромат.
— Ничего нет. Я вообще не чувствую своего запаха.
— Я чувствую. — Он улыбнулся, садясь на мою кровать. Длинный плащ, в котором он казался обезумевшим ковбоем, он снял, и. теперь на нем была простая футболка цвета хаки и рабочий халат, волосы были зачесаны назад. Каждый раз, как я его вижу, он выглядит все более респектабельным. Это страшно.
Зажмурившись, он втянул воздух, словно склоняется не над телом, а над розой.
— Ты, но и кое-что еще. Неуловимые черты теперь сливаются с остальным твоим генетическим обликом. На самом деле это прекрасно. Как какой-то спасительный маяк… если ты простишь визуальную аналогию.
Я закрыла глаза и дышала, посылая мысли вниз, внутрь. Ничего. Через несколько секунд я снова посмотрела на него.
— Значит, это как идентифицирующий признак? Как, ну, не знаю, постоянный запах?
— Скорее как жилка, проходящая через большой кусок голубого сыра.
— Большое спасибо. — А он только начал мне нравиться. — Так когда я вернусь домой?
Он встал. Я сузила глаза. Он словно установил большое расстояние между собой и мной.
— Объяснить тебе это. легким способом невозможно, Джоанна, поэтому я просто скажу. — Он глубоко вздохнул, а у меня сердце сделало перебой. — Ты мертва. Мертва уже больше недели.
— Совсем мертва? — тупо спросила я. — По-настоящему?
— Ну, очевидно, не совсем, раз ты здесь, но для всего мира смертных — да. Завтра твои похороны. Я сохранил для тебя вырезки из газет за прошлую неделю.
Он показал на стопку бумаг на подносе у кровати, и я увидела на верхнем листке свое лицо и заголовок: «Наследница Джоанна разбивается насмерть». Подзаголовок, датированный четырьмя днями ранее, спрашивал, выбросили ли меня или я сама выпрыгнула из окна квартиры. Я упала на подушку, не желая читать дальше.
«Я мертва, — тупо думала я. — Больше не существую. И несмотря ни на что, очень хорошо себя чувствую».
— Если я мертва, — наконец вымолвила я, — то кто я? — Я показала на свое тело, поморщившись, когда рукой задела грудь. Ахнув не столько от боли, сколько от неожиданности, я взглянула вниз, снова ахнула и прижала руки к грудям. Они необычайно чувствительны, но это болезненное ощущение не имеет ничего общего с естественным месячным циклом. Скорее тут побывала сталь хирурга с очень многосторонней лицензией. Лекарство до сих пор притупляло боль, но теперь она давала о себе знать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
