Следуя за супругом, она твердо решила быть мужественной.
Глава 16
«Когда я оглядываюсь на достижения последних четырех лещ то, вполне объяснимо, первую очередь, испытываю благодарность к всевышнему, благословившему нас таким успехом, да дарует он нам мир, чтобы мы могли завершить начатое в нем».
Адольф Гитлер— Фильм неплохой, но я думала, что будут показывать «Повесть о двух городах».
Выйдя вместе с Вольфом из таверны Краузе после традиционного пятничного киносеанса, Ева намотала себе на шею шарф. В тот день показывали фильм «Триумф воли» Лени Рифеншталь, перед которым в хроникальном журнале представили удивительные достижения Трудовой службы: новые мосты, плотины, шлюзы и потрясающую систему скоростных автострад.
— Клемпнер запретил все американские фильмы. — Вольф помахал рукой группе своих друзей. — Теперь нигде не будут показывать фильмы из Америки и Британии. Клемпнер также приказал фрау Краузе побелить стену, а то иногда не совсем понятно, что показывают.
— Это точно. Я подумала, что у Гитлера на лице большая родинка, а оказалось — это пятно на стене.
Вольф рассмеялся.
— Я тоже.
Ева взяла его под руку. Она решила, что приложит все силы к тому, чтобы стать хорошей женой, стараясь всесторонне культивировать положительные качества мужа.
— Вольф, скажи, что делает тебя счастливым?
Вольф на секунду задумался.
— Кроме тебя? — улыбнулся он.
— Да, кроме меня.
— Две вещи: когда я оказываюсь прав и когда побеждаю.
— Понятно, — Ева надеялась обнаружить внутри Вольфа какой-то скрытый кладезь добродетелей.
— Когда я в центре… — «Что бы он сказал, если бы узнал, что я сейчас повторяю слова Андреаса? — подумала Ева и добавила: — В центре круга любви».
Вольф рассмеялся.
— Я так и думал. Вы, женщины, — все одинаковые. Но я — не такой. Я не люблю находиться в центре чего бы то ни было. Я хочу быть всегда впереди. Как острие копья.
— Да, в этом весь ты. Кстати, как тебе фильм?
— Замечательный, — кивнул головой Вольф. — Нужно будет как-нибудь съездить в Нюрнберг. Вид сотен тысяч людей, в один голос приветствующих Фюрера, впечатляет. А сколько там флагов! Нужно будет сказать Клемпнеру, чтобы он сделал этот фильм обязательным для просмотра каждому члену партии. Кстати, ты уже готова пополнить ряды национал-социалистов?
Они подошли к дому Кайзеров, в котором Ева теперь жила на правах хозяйки. Вольф открыл парадную дверь, пропуская жену вперед.
— Мне еще нужно стать в очередь. Ты же знаешь, что членство в партии до сих пор закрытое, — ответила Ева, вешая свое пальто в шкаф.
— Тогда стань, — Вольф передал ей свое пальто и остановился, о чем-то задумавшись. — Кстати, а почему ты не спросила, что делает меня счастливым сильнее: правота или победа?
— Да забудь ты об этом.
— Нет, спроси…
— Слушай, ну зачем…
— Спроси!
— Ну, хорошо. Что делает тебя счастливым сильнее: правота или победа?
— Если бы ты любила меня, то уже знала бы.
— Ева! — раздался со второго этажа слабый голос профессора Кайзера. У него была последняя стадия рака, и он сильно страдал. — Ева, ты не могла бы подняться ко мне?
— Если он скажет, что нужно поменять лампочку в коридоре, то передай, что я утром сделаю, — проворчал Вольф.
Ева поднялась по крутым ступеням на второй этаж и вошла в холодную спальню профессора. Рядом с кроватью страдальца сидел Ганс Бибер, читая вслух «Прощай, оружие!» Хемингуэя. Поправив край одеяла, которым ее свекор был укрыт под самый подбородок, Ева тревожно взглянула на Ганса.
— Ну как, детка, вы уже приготовились к встрече Рождества? — спросил слабым голосом профессор.
— Да. Это будет чудесное Рождество.
— А для тебя — первое в роли жены. Да… Новый год принесет тебе много нового. Скоро по этому дому будет ползать малыш. — Профессор вздохнул. У Евы к горлу подступил комок. Она знала, что свекор понимает, что не успеет увидеть внука. — По дому витают такие вкусные запахи! Ты сегодня что-то пекла?
— Да, конечно. Любимый торт Вольфа. И еще я напекла печенья с фундуком, а для господина Бибера — кексов. Я хочу, чтобы это Рождество для всех было особенным.
— Хороший ты человек, Ева Кайзер.
— Конечно, хороший, — вмешался в разговор Бибер. — Кстати говоря, Андреасу дают увольнительную на Рождество. Насколько я знаю, он больше всего любит яблочный рулет с сахарной пудрой.
Ева не знала о приезде Андреаса. От мысли о нем ее сердце забилось быстрее.
— Да… Нужно будет приготовить.
— Вольф говорит, у тебя припрятан ликер? — спросил профессор.
Ева игриво похлопала его по руке.
— Принести вам, да?
— Да, и еще печенья.
Тихо засмеявшись, Ева вышла в темный, ведущий к лестнице коридор. Дом Кайзеров по планировке был похож на дом ее родителей, но на втором этаже в нем было только две спальни. Внизу находилась маленькая кухня, просторная столовая и уютная гостиная, в которой, судя по звукам, Вольф в этот момент пытался поймать по радио правительственную волну. «Значит, на Рождество приезжает Андреас. Просто чудесно!»
Погруженная в свои мысли, Ева забыла о лестнице и, промахнувшись ногой мимо первой ступеньки, с испуганным криком провалилась в темноту. Взмахнув рукой в отчаянной попытке схватиться за перила, она рухнула на твердые дубовые ступени и с ужасающим грохотом скатилась вниз.
Вольф, выскочив из гостиной, бросился к Еве. С помощью поспешно спустившегося сверху Ганса, он помог ошеломленной жене добраться до дивана.
— Как можно было пропустить ступеньку! — кипятился Вольф.
— Ах, Вольф, как больно! — всхлипывала Ева, растирая обеими руками распухшую лодыжку. — Я не знаю. Там темно.
— Но ты же видела, что там темно. Нужно было ступать осторожнее.
Ганс, быстро приготовив на кухне холодный компресс, вернулся в гостиную и опустился перед хныкающей Евой на колени.
— Все будет хорошо, дорогая. Просто приляг и приложи это к ноге. — Осторожно ощупав распухшую ногу Евы, Ганс встал. — Похоже, обошлось без переломов. Отделалась несколькими синяками и растяжением, — сказал он встревоженному Вольфу. — Пусть пока полежит, а завтра утром вызовете Кребеля.
Ева, кивнув, попыталась улыбнуться.
— Вижу, вам придется есть кексы без меня.
Вдруг, Ева ощутила внутри резкий спазм. Охнув, она схватилась за живот.
Запись в дневнике от 30 января 1937 года:
Кребель назвал это выкидышем, но мне не нравится это слово. Не хочу называть так своего умершего ребенка. Интересно, что они сделали с моим малышом. Медсестры не захотели рассказывать. Они твердили только одно: что я молодая и успею родить еще много детей.
У меня плохо получается быть хорошей женой. Я постоянно плачу о своем ребенке, и когда Вольф прикасается ко мне, я едва сдерживаюсь, чтобы не оттолкнуть его руку. И дело не в ребенке, а в том, что я чувствовала на нашей свадьбе. Я изо всех сил стараюсь находить в Вольфе только хорошее, но это не помогает. До Лааха я была для него всем, но теперь, заполучив меня, он сильно изменился. В последние несколько недель Вольф смотрит на меня чуть ли не с ненавистью и все время срывается. Вот и вчера он влепил мне пощечину. Вольф был ужасно злым, потому что ему отказали в СС, а я, когда услышала, что причина — в его недостаточно высоком росте, рассмеялась. Лучше бы я этого не делала. Так что, отчасти, я сама виновата, что получила. Как бы там ни было, Вольф пообещал, что после смерти его отца мы поедем в свадебное путешествие. Я сказала ему, что мы можем использовать деньги, оставленные мне дедушкой.
Вольф в следующем году, наверное, запишется в Вермахт, но, я думаю, его туда тоже не примут, а отправят на Трудовую службу. Не представляю его с лопатой. Но, может быть, Вольфа возьмут в «Люфтваффе». Гитлер говорит, что служба родине совершенствует мужчин. Если это правда, то, думаю, Вольфу она тоже пойдет на пользу.
Хорошо, что Андреас не приехал на Рождество. Не знаю, как бы я пережила встречу с ним. Он написал мне чудное письмо. Я спрятала его от Вольфа. Андреас пишет, что познакомился в Трире с какой-то девушкой, но она — католичка, поэтому их отношения вряд ли продлятся долго. Впервые в жизни я позавидовала католичке. Наверное, так думать грешно, но, надеюсь, Андреас не будет пытаться обратить ее в протестантизм.
Епископ опять назначил папу пастором в нашей церкви. Папа сразу же ожил.
Пару недель назад Гитлер разорвал Версальский договор, но я не смогла поучаствовать в празднике. Я просто не могла себя заставить выйти из дома. Наконец-то, все в деревне почувствовали себя по-настоящему свободными.
