Надеюсь, у господина Бибера все хорошо.
Хайль Гитлер!
Андреас— Ева?
От неожиданности она подскочила.
— Что ты там читаешь?
— А, Вольф… А разве ты не собирался сегодня вечером заняться своим мотоциклом? — Она сунула письмо Андреаса в ящик стола.
— Мы быстро справились. Покажи мне, что ты читала.
— Да ничего особенного. Просто документы с работы. Вольф прищурился на Еву.
— Ты никогда не приносила домой документы с работы. — Оттолкнув Еву, он выхватил из стола письмо и начал читать.
Ева затаила дыхание.
Смяв письмо, Вольф швырнул его в камин.
— Ну, это тебе так не сойдет, — он резко развернулся к Еве. — Говоришь, документы? Вздумала врать мне? — Вольф ударил Еву по лицу тыльной стороной ладони.
Вскрикнув, Ева, спотыкаясь, бросилась в столовую, где у нее была возможность выскочить на улицу через заднюю дверь. Однако Вольф не дал ей убежать. Догнав Еву в столовой, он толкнул ее в спину, из-за чего она рухнула на руки и колени. Придавив жену ногой к полу, Вольф схватил ее за блузку на спине, резко развернул лицом к себе и начал хлестать по щекам.
Закрывая лицо руками, Ева пыталась вырваться, но безуспешно.
— Пожалуйста, перестань, — всхлипывала она.
Но Вольф был неумолим. Рывком подняв Еву с пола, он швырнул ее на стену и выдернул из брюк ремень. Намотав его себе на руку, Вольф наотмашь хлестнул Еву, однако на этот раз ей удалось увернуться от удара. Вольф хлестнул еще раз, но Ева опять уклонилась и с пронзительным криком бросилась в кухню. Потянув ее за волосы, Вольф неистово прижал ее к стене, схватив за горло.
Ева с широко раскрытыми глазами хватала ртом воздух, чувствуя, что задыхается. Отчаянно вцепившись рукой в край полки с фарфором, она из последних сил потянула ее на себя, и посуда с оглушительным звоном посыпалась на пол.
Вольф, вздрогнув, ослабил хватку, и Ева, вырвавшись, схватила с пола длинный, острый кусок разбитой тарелки. Развернувшись, она дрожащими руками направила осколок на мужа.
— Не подходи ко мне.
Изумленно разинув рот, Вольф перевел взгляд с разбитого вдребезги фарфора своей матери на доведенную до отчаяния жену, которая, согнувшись, подобно загнанному в угол животному, приготовилась к отражению атаки.
— Убери свой ремень, Вольф, — решительно сказала она. Вольф медленно втянул ремень в петельки своих рабочих брюк.
— Ну ладно… Хорош, Ева… — он осторожно двинулся вперед. — Ты же не станешь нападать на меня. Давай я лучше помогу тебе прибраться здесь.
Ева только молча попятилась. Достав из кармана носовой платок, Вольф осторожно протянул руку к лицу жены.
— Ну все, успокойся, — он приложил платок к разбитому носу и губе Евы. — Прости, что не сдержался. — Ева никак не отреагировала. — Но если хочешь заколоть меня, пожалуйста. — Вольф развел в стороны руки, подставляя Еве грудь.
Она не шелохнулась. Вольф, пожав плечами, присел на корточки и начал собирать осколки посуды.
— Не беда. Я все равно не помню своей матери.
Ева немного расслабилась. Вольф, остановившись, поднял на нее лицо.
— Я только хочу, чтобы у нас все было хорошо. Я… Я так сильно люблю тебя, что мне просто невыносима мысль, что ты и Андреас…
— Между нами ничего нет, — выдавила из себя Ева.
— Ты всегда ему нравилась.
Ева опустила руку с осколком тарелки.
— Но я выбрала тебя.
Вольф встал.
— Нет, это я выбрал тебя, — ответил он ледяным тоном, — а ты постоянно провоцируешь меня на насилие.
— Мужья должны любить своих жен.
— Значит, хочешь сказать, я тебя не люблю?
— Если бы любил, то не бил бы.
— А как, по-твоему, я должен реагировать на твою переписку у меня за спиной? — Прищурившись, Вольф быстро схватил Еву за запястье и выдернул из ее руки осколок тарелки, порезав ей ладонь. — Если я еще хоть раз увижу у тебя письмо от Андреаса, то ты одними синяками не отделаешься. Ты меня поняла?
Ева, гневно сверкая глазами, дерзко вскинула голову.
— Только попробуй еще раз ударить меня.
— Ты будешь приказывать мне, корова? Хочешь еще получить?
Ева подставила Вольфу лицо.
— Ну, давай. Ты же такой герой.
Вольф занес кулак, но потом, остановившись, выругался.
— Я запрещаю тебе переписываться с Андреасом.
Ева ничего не ответила. Вольф опустил руку.
— Я просто хочу, чтобы мы были счастливы. Этому нужно положить конец. Особенно, учитывая, что я через месяц ухожу в армию. Почему я должен беспокоиться о том, что, пока я где-то служу родине, моя жена крутит любовь с моим братом? Как ты этого не понимаешь?
Ева не могла не признать, что Вольф прав.
— Я понимаю, — сказала она нерешительно.
— Тогда пообещай мне, что больше не будешь переписываться с Андреасом.
Ева молчала. Письма Андреаса были для нее единственной отдушиной посреди безрадостной жизни в мире Вольфа.
— Ну хорошо. — Вольф, подойдя вплотную к Еве, сжал обе ее ладони. — Ева, прости меня. Ты же знаешь, у меня сейчас тяжелый период. Мне приходится много работать, и к тому же я из-за армии пропускаю гонку, хотя рассчитывал опять стать чемпионом Рейнланда.
Вольф замолчал, ожидая ответа, но Ева стояла, не произнося ни слова С ее руки капала кровь. В гостиной начали бить часы.
— Ну хорошо, я обещаю, что больше не подниму на тебя руку. Никогда. И не мне говорить тебе, что мое слово — закон.
Ева сдалась.
— Прости за фарфор, — сказала она, прижав к порезу на руке носовой платок. — Я куплю клей и попробую восстановить, что смогу.
— Да ладно, брось. Проще купить новую посуду, а людям скажем, что старую продали.
— Но… Это же ложь.
— А что, ты хочешь, чтобы мы сказали им правду? Я должен всем объяснять, что ты у меня за спиной переписываешься с Андреасом? — Вольф покачал головой. — Я только пытаюсь защитить тебя.
— Но ты же прочитал письмо. Что в нем плохого? — попыталась возразить Ева.
— Ну все, хватит! — оборвал ее Вольф. — Я больше ничего не хочу об этом слышать.
— Но…
Вольф опять схватил Еву за запястье.
— Что но? — зло спросил он, стиснув руку Евы, как тисками. — Что но?
Ева не ответила.
Глава 18
«Христианская религия не подвержена влиянию национальных особенностей евреев.
Наоборот, ей пришлось противостоять этому народу».
Хильфрих Лимбургский, католический епископ, ГерманияЗапись в дневнике от 1 декабря 1938 года:
Подчинившись Вольфу, я не ответила Андреасу. Линди написала ему, что ее мама выделила для него комнату в таверне, а Гюнтер перенес туда его вещи. Они повесили там напротив портрета Фюрера любимую картину Андреаса. Я пока не сказала Вольфу, что опять беременна. Он сейчас проходит подготовку в Бадене, и я решила подождать, чтобы убедиться, что все в порядке. Не знаю, как бы он отреагировал на еще один выкидыш.
Мама воспрянула духом. Наверное, ей лучше, когда я несчастлива. Поскольку мама бросила пить, Клемпнер позволил ей опять вступить в партию. Теперь она — постоянно в разъездах, чему папа только рад.
В прошлом месяце какой-то еврей во Франции убил немецкого дипломата. Вся Германия пришла в ярость. По радио только о том и говорили, что евреи, как всегда, начинают строить козни, когда мы начинаем подниматься на ноги, Ганс утверждает, что евреи всегда действуют исподтишка. По радио сказали, что по всей стране сжигали синагоги и били витрины еврейских магазинов. Сотни евреев были убиты. Из-за разбитых стекол ту ночь назвали «хрустальной».
Министр просвещения говорит, что евреям придется самим возместить весь нанесенный им ущерб. Впрочем, некоторые из наших злятся на СС и CA за то, что они устроили на улицах такой беспорядок. Другие же говорят, что евреи сами виноваты в том, что дали радикалам повод к насилию.
Вчера Зильберманы уехали из Вайнхаузена. Они — добрые евреи, и, я надеюсь, там, где они поселятся, у них все будет хорошо. Когда Зильберман грузил свои чемоданы в грузовик Оскара, он плакал. Его официальное имя теперь — Самуэль Израэль Зильберман, а имя его жены — Сара. Сара Зильберман, потому что отныне у всех евреев среднее имя должно быть или Израэль, или Сара. Как по мне, это — какая-то глупость. И еще теперь все евреи должны носить с собой удостоверение личности. Зильберман сказал Оффенбахеру, что по закону им запрещено водить машины, ходить в театры и вообще иметь какие-либо социальные контакты с арийцами. После «хрустальной ночи» он просто уже не мог оставаться в Вайнхаузене. Мне очень жаль Зилъберманов, но они пострадали из-за своих соплеменников. Кроме того, если бы их предки обратились в христианство, никому никуда уезжать не пришлось бы.
