Его рванули за ворот так, что треснула ткань футболки, заломили руки за спину, толкнули к двери. Одуряющая вонь, липкая влажная духота, спазм, от которого тело содрогнулось как в конвульсии, еще пара шагов и все, он на заднем сиденье тонированной «Тойоты», с обеих сторон рядом плюхнулись еще два гуманоида, сжали боками и мертвой хваткой стиснули оба запястья. Но обошлось без «браслетов», зато голову заставили пригнуть к коленям, и едва Илья уткнулся лбом в грязные джинсы, как машина дернулась с места. Ее мотнуло несколько раз на поворотах, раздался резкий гудок и пара бранных слов – водитель явно подрезал кого-то в спешке или его подрезали, и недовольный голос Полякова, осадивший охальника, но Илья видел только носки своей спортивной обуви, бывших когда-то светлыми. Улыбнулся сам себе – первый раунд остался за ним, хоть радоваться рано. Минут через сорок на кладбище две группировки схлестнутся не по-детски, Поляков даже не представляет, что его ждет среди роскошных надгробий, мраморных ангелов и склепов. Тынский с ним церемониться не будет, спишет на небоевые потери, или как он там обычно ненужных свидетелей списывает. Главное – самому уцелеть, проскочить меж двух огней и живым добраться до коллектора. А там ищи его на товарной станции… Гнусно одно – все в который раз придется начинать сначала, а Меркушев теперь точно свалит за границу, а если сам не свалит, его Тынский туда багажом отправит в наилучшем упакованном виде…
«Все сначала». Илья прикусил губу. Поляков, как ты не вовремя, черт бы тебя подрал вместе с твоими старцами; простил – значит, простил, чего ты снова-то в бутылку полез? Ведь сгинешь ни за что, глупая смерть тебя ждет, что ты дочери своей скажешь, когда ее на той стороне встретишь?.. Илья закрыл глаза и еще минут сорок, пока пробивались по забитому пробками городу, пока стояли на светофорах или летели под сотню, повторял про себя план кладбища. «Памятник балерине – овраг – чумной склеп – коллектор». Он снова и снова мысленно проходил этот путь, пока машина не остановилась. Илью дернули за волосы, заставив разогнуться, он щурился от яркого света и косился по сторонам – все, они на месте, «Форд», раскрашенный под ДПС, тормознул рядом, остановился. И поляковские головорезы уже строятся в колонну по два. Илью вытолкнули из машины им навстречу, в теплые, чересчур крепкие объятия. Его взяли в «коробочку», еще двое топали позади, Поляков расправил рясу, перекрестился на купол за деревьями кладбища и направился к входу – арке из светлого кирпича, ровеснице кладбища, выстроенной в жутковато-изогнутом, колючем готическом стиле.
– Топай, – сквозь зубы приказал один из охранников. Илья шагнул вслед за Поляковым и обернулся. В каждой из машин осталось по одному человеку, а тот, татуированный, со скучающим видом смотрел на процессию из окна «Форда».
Впрочем, скоро строй распался, идти пришлось по одному или парами – слишком много народу оказалось на тропинках и дорожках царства мертвых. Внимание привлекал только рясоносный Поляков, он пер сквозь толпу, по сторонам не смотрел, на встречных внимания не обращал. От центрального входа взяли правее, и когда добрались до круглой площадки – развилки, от которой во все стороны разбегались сразу четыре дорожки, притормозил и пошел рядом с Ильей.
– Веди, – проговорил он еле слышно. – Если его там не будет, я тебя здесь сам зарою.
«Будет, будет!» Илья, в отличие от «батюшки», по сторонам смотрел внимательно, но отнюдь не на красоты и скульптурные излишества, а на встречных, а также тех, кто обгонял процессию. И повстречал уже немало знакомцев – первого аккурат напротив входа, второго у той самой круглой развилки, третий шел попутным курсом, но как-то неуверенно. Затесался между конвоирами, толкнул Илью и спросил что-то вроде «как пройти в библиотеку», в смысле где тут захоронение некоего Захария-Зосимы.
– Понятия не имею, – честно признался Илья, глядя в насквозь знакомую рожу эсбэшника, виденного еще месяца полтора назад после очередного сеанса связи. – Я тут сам впервые, друзья привели.
И показал глазами вправо-влево, отчего эсбэшник, вежливо извинившись, моментально смылся и больше себя никак не проявлял. Были и другие, конечно, но примелькавшихся ранее в разных частях Москвы физиономий Илья в толпе больше не видел
– Будет, – произнес он, и уверенно свернул на прилегающую слева дорожку. Здесь идти пришлось гуськом, а местами и боком, протискиваться меж каменных и металлических оград. Посетителей стало поменьше, потом они вообще исчезли, остались только вековые липы и дубы да скорбные фигуры ангелов и особ женского пола в длинных складчатых одеждах.
– Дальше что? – В руках у Полякова что-то лязгнуло, Илья опустил голову и увидел зажатый в подрагивающих руках «батюшки» старый добрый «макаров». Откуда только взялся, как из воздуха, вернее, как и предполагалось ранее, из-под рясы, кою Поляков старательно, по-женски одергивал и расправлял складки.
– Что ж ты, послушник, чужую жизнь забрать хочешь? А как же: подставь правую щеку…
Ствол «макарова» уперся Илье в живот, пришлось умолкнуть – вид у Полякова был неважный: белков глаз почти не видно, зрачки огромные, борода поехала набок от перекосившейся физиономии.
– Спокойно, я пошутил! – Илья обогнал взбеленившегося попа и пошел, не разбирая дороги, забирая влево, петляя между могил. Уже недалеко, дорога идет вверх, что закономерно – дальше будет спуск, за ним овраг с заветным склепом и коллектор напротив. А на вершине подъема и покоится скончавшаяся полтораста лет назад несчастная Зоя Искрина, балерина императорских театров. Странно, что нет никого, это еще не самый глухой уголок чумного кладбища, толп тут не увидишь, но один-два посетителя уж точно мимо пройдут. А тут только статуи да вороны над головой, да ветер ветками берез и лип качает, с шелестами и скрипами. Впрочем, нет, есть двое – прямо по курсу: заметили Илью и сгинули, как оборотни или вампиры. Вот и все, ловушка захлопнулась, назад пути нет, и они идут к центру оцепления. «Понимаю, что чувствовал Сусанин…» Илья почему-то успокоился, завидев подчиненных господина Тынского, да и не просто успокоился, а как-то легче стало и веселее. От того, что все верно просчитал и угадал, значит, и дальше все пойдет по его плану. Главное сейчас – до нужной могилы добраться, а там-то он дорогу знает.
– Пошли, пошли! – Поляков хлопнул его по плечу. Илья обернулся и остолбенел ненадолго – они были здесь вдвоем, конвой пропал, как растворился в густой молодой зелени, ни одна веточка не хрустнула, ни одна ворона не каркнула. – Топай, топай! – Поляков опустил предохранитель «макарова», вывернул Илье правую руку за спину, толкнул вперед. Ясное дело, он и сам все видит, и на заросшей роже проступает не отчаяние, а спокойная готовность к любому исходу, каким бы он ни был, ибо понимает Поляков, что жить ему дальше незачем, да и не выпустят его с кладбища, как бы карта ни легла.
«А вот мне пока рано…» Илья не успевал одновременно смотреть под ноги и по сторонам, спотыкался и все же упал, грохнулся коленом в сырую ямку и чертыхнулся.
– Пошел! – Поляков тянул его за вывернутую руку, Илья попытался отмахнуться свободным локтем, но от удара по пояснице одумался и кое-как поднялся на ноги. – Не рыпайся, – на ухо ему шептал Поляков, – тебя все равно грохнут. Или мои, или чужие. Я уже троих видел, по кустам сидят. Хреново твой Тынский их дрессирует.
– Хреново, – согласился Илья, оставив при себе предположение, что наемников Полякова в живых уже скорее всего давно нет. «ПСС» – такая штука, что человек и сообразить не успеет, что с ним приключилось, как уж ангелов и архангелов узрит. Или чертей рогатых, но это уж кому что по итогам причитается. И машин нет, и тех, кто там остался, никого тут нет, кроме них двоих, костей под землей и самого Тынского, почтившего своим присутствием рандеву. Вон он, издалека видно – стоит, не прячется, красавец: поджарый, резкий, руки за спину заложил, с носка на пятки перекатывается. И рожа задумчивая, даже отрешенная, выражением на поляковскую похожа. Ну, им будет о чем поговорить, у Ильи на сегодняшний вечер другие планы… А это кто? Быть того не может! Илья даже притормозил от неожиданности, сбавил ход и «батюшка» – тоже, поди, заметил. Ох, только бы сейчас на радостях палить не начал – до коллектора еще далеко, да и промахнуться недолго, до цели метров тридцать, но в нее еще попасть надо. А ты попробуй попади в человека с ходу, когда он хоть и на месте сидит, но постоянно башкой вертит и дергается, как жук на булавке.
«Меркушев, скотина!» Илья подался вперед, вглядываясь в лицо сидевшего на постаменте человека. Точно, Валерка собственной персоной – волосы, лицо, челюсть квадратная, – он, точно. Только схуднул килограмм на пять, если не больше, и перекосило его на один бок так, что одно плечо теперь выше другого, и безупречный светло-серый пиджак висит на нем, как на пугале.
