«А над сиротами изгаляться – не грех?» Вместо этого Илья произнес другое:
– Так двадцать лет прошло, чем тебе Наталья помешала? Только не говори, что ты здесь ни при чем. И ты тоже… – Меркушев чему-то улыбается, Тынский вновь тянется к кобуре, но убирает руку. Отточенные рефлексы – без них никуда, они наше все в этом мире бушующем. Ничего, этот пес пока на поводке, и Меркушев держит его крепко.
– Мне не нужны свидетели, моя должность предполагает чистое прошлое, это обязательное условие. Любого, кто знал лишнее, пришлось устранить, – продолжая улыбаться, проговорил Меркушев.
– Ага, толкнуть под товарняк, устроить взрыв газа или нападение наркоманов, – выдал Илья, а Меркушев продолжал улыбаться, словно перечисление смертей доставляло ему удовольствие. А может, и доставляло, наследственность – странная штука, в ней сам черт ногу сломит. – А я тут при чем? Моя Ольга, дети? Где они?
– Почем я знаю? – людоедски ухмыльнулся Меркушев. – Мне не докладывали, а я не интересовался. Если живы, то в уплату долга пойдут. Вот он, – кивок в сторону Тынского, – тебе попозже счет предъявит за всех наших, что ты на тот свет отправил. Чем расплачиваться будешь?
Тынский сидел с непробиваемой рожей и смотрел куда-то сквозь стену, точно прикидывая в уме сумму счета к уплате. Перевел взгляд на Илью и проговорил, глядя по-прежнему скучно и отстраненно:
– О тебе никто не знал до вечера встреч. Мы слышали ваш с Гришиной разговор, потом было твое заявление в полицию. Ты сам нарвался.
Все верно, в расчетах он пока не сделал ни одной ошибки, но было еще кое-что, так и оставшееся вопросом.
– А не проще было просто пристрелить меня, к чему весь этот цирк с конями? Героин в машине, Ахмат этот чертов, дохлая псина, Ольгина машина?
– Не проще, – быстро сказал Меркушев, – смерть от огнестрела вызовет ненужные подозрения, а когда этих смертей много…
– Тогда бы как Наташку – водки в глотку и на рельсы. Дешевле вышло бы и быстрее.
– Не вышло бы, – объяснил Тынский. – Две смерти от отравления алкоголем в короткий срок в маленьком городе могли привлечь ненужное внимание и вызвать подозрения у контролеров.
– У кого? – Еще не хватало, сущности плодятся с бешеной скоростью, как кролики на свет лезут. Илья не успевал задавать вопросы, благо на них пока охотно отвечали. По одной-единственной причине, разумеется, – из этой комнаты живым ему не выйти.
– Контролеры из ФСО – настоящие звери, они могли размотать ниточку из самой крохотной зацепки, пришлось постараться, чтобы они ничего не нашли, – уже без улыбки сказал Меркушев.
– При чем здесь ФСО? – Илья уже и сам понемногу догадывался, вопрос вырвался сам собой.
– Мое прошлое должно быть безупречным. Человек, занимавший мою должность раньше, ушел на повышение, думаю, понятно, что это за пост. И предложил мне возглавить концерн, но поставил два условия: лояльность – с этим полный порядок, и его преемник должен быть чист перед законом. Малейшее пятно на репутации – и кандидат слетает автоматически. Прошлое стало единственной преградой между мной и должностью председателя «Трансгаза». Надеюсь, ты понял, что я выбрал? У меня было всего полгода, но я успел. – Рот Меркушева поехал вбок, блеснули оскаленные зубы, он вытер губы рукавом пиджака, точь-в-точь как недавно делал это Вадим.
– В ФСО кретинов не держат… – Мог бы и не говорить, все и так понятно.
– Два похожих случая один за другим – это не выход, а твой случай был особый – неплановый, срочный, поэтому импровизировали. Тебя было решено довести до самоубийства – все чисто, все мотивированно, – сказал Тынский.
– А когда поняли, что не сработает, ты подослал ко мне парочку архангелов. Что входило в их обязанности – помочь мне повеситься? Отравиться газом, спрыгнуть с высоты в состоянии аффекта? Ладно, можешь не говорить, проехали. Но ты молодец, самоубийство – отличная задумка, и вам это почти удалось, – признался Илья. – Моя жена так и поступила, но осталась жива. А вот я вас подвел, импровизаторы хреновы. Вы знаете, что у Натальи был панкреатит и она не пила? Вообще ничего, кроме лимонада и шампанского в день рождения и Новый год. А ты в нее литр водки влил…
Молчит полковник, смотрит мимо в стенку, на зеркало или куда там еще – плюха хорошая, качественная, вот и нечего ему сказать.
– Мы торопились, приказ о моем назначении уже лежал на подписи, а тут ты влез. Наталью планировалось устранить в тот же вечер после школы, а ты потащился ее провожать и сам подписал себе приговор, – как-то протяжно, словно сам только что пол-литра, не меньше, в себя влил, проговорил Меркушев и снова улыбнулся мокрыми жирными губами.
– Должность, подпись… Кто притащил тебя сюда, уж не твой ли дружок из бани? Где девчонку мертвую недалеко нашли. Твоя работа, сволочь, или подельника твоего, тоже извращенца? Ну сейчас-то признайся, кроме нас, тут никого. – Нет, глухо, только лыбится, паскудник, и губы трет, вздрагивает от боя каминных часов. И молчит, минуту или больше, и наконец открывает рот.
– Морду бы тебе набить, как в школе, – мечтательно протянул Меркушев.
– Валяй, попытайся, – предложил Илья. А что – неплохая идея, да только Тынский не позволит, он тут явно третий лишний, но себя таковым не считает. То-то напрягся весь, того гляди стойку сделает, как спаниель.
– Лучше давай сыграем. Ты все равно покойник, а вот мне не хватает острых ощущений. Приходится быть осторожным – сам понимаешь, noblesse oblige, то бишь положение обязывает.
И по-свойски подмигнул Илье, развалился на стуле, распахнул пиджак и вытащил из кобуры под полой револьвер, с корявой улыбкой прицелился в Илью, положил титановый «Таурус» на полированную столешницу, крутанул его и прихлопнул ладонью, останавливая вращение. Ага, самая азартная и опасная игра из всех существующих на свете, острота ощущений, адреналин и досрочная седина гарантированы. Для победителя, разумеется. Илья кивнул и выпрямился, не сводя глаз с матово блестевшего в свете единственной люстры револьвера.
– На что играем? На интерес не буду, – сказал Илья.
Меркушев поднял с пола сумку на длинном ремне, положил ее на стол перед собой.
– Какой интерес, о чем ты? На деньги играем, разумеется. Три миллиона долларов тебя устроят? Победитель получает все.
Меркушев потянул язычок молнии, показал Илье содержимое. Да, неплохо, если они не фальшивые, на жизнь хватит.
– Не фальшивые, не переживай, – словно перехватив его мысли, ухмыльнулся Меркушев и снова вздрогнул – каминные часы пробили семь раз.
– Устроят. Мои условия – по одному выстрелу и поворот барабана после каждого, – предупредил Илья. – Или вот с ним играйтесь! – кивок в сторону окаменевшего Тынского.
– Время тянешь? Я тоже не тороплюсь, у нас вся ночь впереди. – Паскудно ухмыляясь, Меркушев вывалил на ладонь патроны, показал Илье – пять штук, все верно, один остался в гнезде – и защелкнул барабан на место, крутанул его. – Начнем, пожалуй.
А сам потянулся к бутылке, свинтил пробку и щедро плеснул себе в стакан жидкости соломенного цвета, пахнуло солодом и полынной горечью. В неярком свете Илье казалось, что виски слишком густое и вязкое, оно словно липнет к стенкам стакана и нехотя сползает по ним. Меркушев сделал приличный глоток, даже не поморщился и показал Илье на второй стакан и бутылку.
– Выпьешь? Хотя ты же у нас спортсмен: турник, стометровка – я помню, все девки на тебя по очереди западали. А спали со мной. Деньги, брат, многое решают, сам понимаешь! – Еще глоток, и снова рожа не дрогнула, словно воду из-под крана хлещет, а не выдержанный в дубовой емкости напиток с не самым низким градусом.
Илья налил себе и сделал хороший глоток. Дорогая вещь изумительного качества, солод и спирт ласкают язык и глотку, обжигают, но нежно, как дыхание маленького ручного дракона.
– Не помнишь, случайно, от чего твой папаша подох? Одиннадцать ножевых, если я не ошибаюсь, из них три смертельных. Его новая жена постаралась, не так ли? И я ее понимаю, очень понимаю, одобряю и поддерживаю. Жаль, что только одиннадцать, плохо, что она его в фарш не покрошила, в винегрет, в лапшу. Чтобы хоронить было нечего.
Илья поставил стакан на стол и покосился в сторону Тынского – позе и выражению лица того позавидовала бы любая каменная баба, которые, если верить «Клубу кинопутешественников», в изобилии украшают собой степи русского Юга. Не шевелится Тынский, даже глазоньки прикрыл, точно спит или медитирует на початую бутылку с дорогим вискарем.
– Как поминки. – Меркушев хватанул еще из своего стакана и снова крутанул «Таурус» по поверхности стола.
– Поминки и есть. По всем, кого ты на тот свет отправил. Или изуродовал и физически, и морально. Поехали, чего ждать? – Илья перегнулся через стол, потянулся к револьверу, но рывок за ворот отбросил его назад. Тынский убрал руку и снова застыл на своем стуле, даже глазом не повел, словно вслепую действовал, как кобра, не на движение среагировал – на звук.
