– Мальчики, – сказал им адмирал. – Вы только что прошли сквозь ад. И это я послал вас туда. Я этим не горжусь. Мне больно не меньше, чем вам. Я не люблю работу в таком стиле. Просто поверьте мне на слово, что это необходимо. И я знаю, Томми, что ты об этом думаешь. Я тебя не виню. Но отнесись ко мне с позиций презумпции невиновности и попробуй мне поверить, что привести звездоловов в Конфедерацию необходимо как можно скорее. Это вопрос жизни и смерти.
Таков был первый залп в одностороннем обсуждении, которое длилось более трех часов. Бэкхарт говорил, не останавливаясь, и не ответил ни на один из вопросов, которые Перчевский считал относящимися к делу.
Он только один раз возразил:
– Вы обещали, что совместных заданий больше не будет.
– И я так и думал, когда это говорил, Томми. Но это самое спешное из всех срочно-спешных заданий, которые у нас бывали за всю нашу историю. Директор разведки велела мне бросить на это моих лучших людей. Вас выбрала она. Боже мой, Томми, да всего-то пара недель. Ты что, не выдержишь Мауса четырнадцать дней?
– Это вопрос принципа…
Но Бэкхарт уже не слышал, преследуя какую-то другую мысль.
Не успев толком понять, что случилось, Перчевский обнаружил себя на борту военного корабля, уходящего к низовьям Рукава к планете, которая по галактическим масштабам была на расстоянии плевка от Сломанных Крыльев.
Это ему не нравилось. Не надо было слишком искушать судьбу.
Вообще в этом задании не было ничего, что бы ему нравилось.
Они даже не дали ему попрощаться. Головорезы из Бюро окружили его сразу по выходе из кабинета Бэкхарта…
– Слушай, Мойше! – жизнерадостно сказал Маус через час после того, как они оказались на борту. – Давай-ка пойдем в кают-компанию и сыграем пару партий.
Глава пятнадцатая:
3048 н.э.
Операция «Дрaкoн», борт «Даниона»
«Данион» стал удобен, как хорошо разношенный старый ботинок.
– Как-то скучновато становится, – пожаловался Маус к концу третьего месяца.
– Чего? – спросил его бен-Раби. – Со всеми своими футбольными матчами и по уши в бабах ты все еще скучаешь?
– Ты правильно понял, напарник. Как сказал тот парень из анекдота: «Бабы – это хорошо, но что делать остальные двадцать три часа?»
Эми сделала замечание, которого Мойше не расслышал.
– Если так, – ответил Маус, – можешь тогда сама нести свои книги.
Они переносили ее вещи в каюту Мойше. Эта идея не слишком восхищала бен-Раби. Он даже не очень хорошо понимал, как она возникла. Просто Эми и Маус как-то нажимали и нажимали, и переезд уже начался, а он все еще не собрался сказать «нет».
Он предпочитал жить один. Совместная жизнь для него звучала как синоним неудобства. Само присутствие Эми уже предопределяло возрастание ее требований… А, ладно. Хоть кто-то будет рядом во время приступа головной боли.
Маус и Эми продолжали словесную дуэль. Маус дразнился, Эми отвечала всерьез. Она не слишком любила Мауса.
У бен-Раби теперь случались мигрени несколько раз в неделю. Это пугало. Голос и видения… Он думал, что это может быть опухоль, но сейнерские врачи не приняли его всерьез. Дали ему таблеток от головной боли и велели не волноваться.
Последние десять дней он прожил на таблетках. Был он бледен, обезвожен, слаб, и руки у него тряслись.
Казалось, что это не безразлично только Эми, но она не говорила почему.
Его старый глубинный страх, что он сходит с ума, казался куда более обоснованным, чем раньше.
«Черт-те сколько времени уйдет – освоиться с подругой, живущей в твоей каюте», – подумал бен-Раби, сбрасывая с рук охапку платьев. Полный паралич жизни.
Необъяснимо возвращающиеся воспоминания об Элис улучшению самочувствия тоже не способствовали. Они только пугали и дезориентировали. Не было причины ему быть одержимым этим старым, давно умершим романом.
Просто еще один симптом того, что с ним творится, что бы это ни было. Но пугало оно до дрожи.
На Сломанных Крыльях он был – почти был – тем крутым и жестким типом, которым и притворялся. Теперь, не прошло еще и года, он стал бесхребетным плаксой. В отвращении к самому себе он пнул ногой кресло. Оно не сдвинулось. Вся мебель на корабле была привинчена к палубе.
Он молча принялся снова за работу.
– Мойше, мне нужна твоя помощь, – сказал Маус, когда они закончили переезд. И в голосе его звучала жалобная нотка.
– Чем? Как? Я сделаю все, что могу. Он оглянулся через плечо – убедиться, что Эми осталась возле женского гальюна. Просьба Мауса его поразила – это было так не похоже на его напарника.
– Придумай мне способ, как мне ее не убить. Бен-Раби посмотрел туда, куда смотрел Маус. Взгляд его был прикован к сангарийке, как перекрестие прицела снайпера.
– Она на меня действует, Мойше. Она заставляет меня психовать. Я стал спать тревожно. Все время придумываю способы… Все время помню, что она там, дальше по коридору. Все из-за бойни в Черном Мире. Не могу его из головы выбросить. Я думал было, что могу это контролировать.
– И ты тоже? Что за чертовщину сотворил с нами Бэкхарт?
Забавно, что Маус признал связь с войной на Теневой Линии. Наверное, он под серьезным напряжением.
– Самодисциплина, Маус. Это единственный ответ, который у меня есть. И еще – сознание, что ты должен сохранить себя для более крупной цели. Она не стоит того, чтобы из-за нее сгореть.
– Она в этой игре – королева. А ставки – выше не бывает, Мойше. Посмотри на нее. Я не видел еще никого так уверенного, что у него выигрышная карта на руках. У нее такой вид, будто у нее флешь-рояль в пиках.
– Ты спутал две игры в своей метафоре.
– К черту метафоры, Мойше. Мне нужна помощь, «О Господи, – подумал бен-Раби. – Я тут на полпути к дурдому, а мой напарник просит, чтобы я его вытаскивал. Неужто у нас у обоих дырка в голове?»
– Тогда давай представим это дело Киндервоорту.
– О нет. Это должно остаться в семье. Ярл ничего не дает даром. Как твоя голова?
– Доктора твердят, что ничего серьезного. Меня это не убеждает. Беспокоит, почему она болит так часто и так сильно? Хотя, быть может, это и правда. Сначала я думал, что это опухоль, а они мне лапшу на уши вешают, чтобы я не психовал. Но на снимках, когда я заставил их мне показать, не было ничего. Теперь я думаю, что причина какая-то внешняя.
– Аллергия?
– Нет. Не могу пока объяснить. Пока что это только подозрение.
Прошли месяцы, пока это подозрение сбросило листья, расцвело и принесло плоды.
Время потихоньку ползло. Маус с головой погрузился в финал шахматного чемпионата всего корабля. Бен-Раби утонул в толпе коллекционеров, где сразу стал звездой первой величины, хоть и ненадолго. Они все были старше, обременены предрассудками, а он был чужак, и бесконечно это терпеть они не могли. Он трудно и тщательно пытался выстроить отношения с Эми.
Он старался. Он искренне верил, что дает им обоим честный шанс, и на время воспоминания об Элис и ментальные странности его оставили, но надежды на долгосрочную перспективу он не видел.
Он даже бросил писать, чтобы больше времени уделять Эми.
– Просто пока не тянет, – солгал он ей. – Как-то все это больше не мое.
Она возражала, но так натянуто, что он стал тяготиться ее присутствием в те моменты, когда мог бы писать.
Два раза провернулось на месяц колесо времени, и появился Маус с новым таким же заявлением.
– Мойше, мне нужна твоя помощь.
– Держись подальше от тех мест, где она бывает.
– На этот раз не сангарийка, Мойше. Другая.
– Что еще?
– Я только что узнал. Салли, с которой я… Она влетела.
– Да брось, не вешай мне лапши. Бабы не беременеют, если… О, черт!
– Именно, «о черт». Если не хотят. Мойше сумел не улыбнуться.
– Засмейся – и я твою башку вобью в стену.
– Я? Смеюсь? Извини. Это просто нервное… Так что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Хрен его знает, Мойше. Сам не знаю. Я на это дерево еще ни разу не лазил.
– И что теперь? Она рассчитывает, что ты поступишь как честный человек?
«И чего ты пришел ко мне? Я ни с Элис не мог разобраться, ни с памятью о ней».
– В этом и суть. Так здесь принято поступать. И так здесь принято ставить эти ловушки. По всем канонам первого столетия.
– Но ведь нет такого закона, который заставлял бы тебя сделать, как она хочет. Вежливо с ней распрощайся.
Именно так он когда-то предал Элис, давным-давно. Он не находил в себе силы сказать «нет», пока не стало слишком поздно.
– Я не хочу задевать ничьи чувства.
– Она решила рискнуть, так ведь? – Почему это так легко сказать и так трудно сделать? – Не понимаю, как можно ждать хорошего от брака, который начинается таким образом. Давай, Маус. Поцелуй ее на прощание.
– Легче сказать, чем сделать, Мойше.
– Знаю. Советы все таковы. Могу дать еще один, пока не закрыли темы. Будь осторожнее, чтобы этого не случилось опять.
– До этого я и сам додумался.
Маус ушел. Вернулся он через час, тряся головой.
