Ещё пару секунд размышляю и нажимаю минус третий. Слышу довольный хмык Злотских.
— Ты — умная девочка. Настоящий аналитик, Ника. Впрочем, ничего другого я от тебя и не ожидал.
Хвалит, только вот его похвала меня ничуть не греет.
Я пожимаю плечами:
— Да нет, так, ткнула наобум. Решила: если попадём на подземную парковку — то всегда можем подняться.
— На любом другом лифте — обязательно попали бы на парковку. Но не на этом. В обычное время он закрыт стеной. Его никто не видит. Что-то вроде платформы девять и три четверти.
— Только вот мы не в сказке, — говорю я.
— Совсем не в сказке, Ника, — отвечает он. — Мы — в суровой реальности.
Лифт тащит нас вниз. Как мне кажется — в самое пекло. В кромешный ад.
Злотских бросает взгляд на часы.
— У нас есть пара минут до того, как мы пребудем на место. Давай проведём их с пользой. Спрашивай.
И я задаю главный вопрос:
— Пятнадцать лет назад вы сказали мне, что я — не дочь Вячеслава Дрейнга. Что это значит?
— То и значит, Ника. Что из твоих родителей биологический материал был взят только у одного — яйцеклетка твой матери.
— И? — вскидываю брови, чувствуя, как мне дурнеет. — А кто был отцом?
— У него не было имени. Мы называли их «Образец №». Тебе достался номер семнадцать.
Вся эта сюрреалистическая хрень не укладывается в голове.
— Я вам не верю! — злюсь. — Это какая-то галимая конспирология. Тошнит даже. Тайные общества! Секретные лаборатории! Опыты над людьми! Мы в России! А такое ощущение, что я попала на съёмки какого-нибудь голливудовского блокбастера типа Обители зла.
— Эх, Ника-Ника, — качает головой Злотских. — Слышала притчу про суслика? Вот ты не видишь его, а он есть. Так и здесь — человеческое сознание отказывается воспринимать что-то, выходящее за его рамки. Но это не значит, что его нет. Ты же — будущий специалист по коммуникациям. Ты должна знать, как это работает.
Ну да, он прав. У меня просто стадия отрицания. Но если включить холодный рассудок — то почему бы не допустить существование всей этой полунаучной фигни.
Вскидываю руку, наклоняю голову, прикрываю глаза:
— Хорошо. Допустим, просто допустим, что я поверила.
— И правильно сделала. Потому что создание генетического оружия и генномодифицированных людей волнует умы, как у нас, так и за океаном. Подобные разработки тоже были частью холодной войны.
— Почти убедили, — хмыкаю горько. — Но что же тогда сталось с моим так называемым отцом? Он ещё жив? Я увижу его?
— Увы, нет, девочка, — грустно вздыхает Злотских. — Образцы оказались нестабильными и нежизнеспособными. Он умер раньше, чем ты появилась на свет. Дрейнги тогда как раз обратились в нашу клинику, чтобы сделать ЭКО. У них всё не получались дети. Мне они доверяли абсолютно, и я не мог не воспользоваться и не оплодотворить яйцеклетку твоей мамы материалом одного из образцов.
Морщусь:
— Это отвратительно! Вы не имели права так поступать!
— Ника, ты слишком наивна. Учёный не остановится не перед чем. Динара была прекрасна. Хрупкая горянка с огненно-рыжими волосами. Гордая, своенравная, умная. Я не мог упустить такой шанс.
Меня потряхивает — с таким цинизмом он говорит о том, как легко испортил жизнь женщине.
— А она знала… — слова идут с трудом. Мне страшно представить, что испытала мать, узнав, что вместо долгожданного ребёнка от любимого мужчины в ней… неведома зверюшка какая-то.
— Да, — вздыхает Злотских. — Динара была слишком умна. Она раскусила меня и призвала к ответу. Я сознался во всём.
— А мама?
— Она хотела меня убить. Кинулась с ножом… Потом — рассказала всё Вячеславу. И они уехали, удрали, спрятались. Но я их, конечно же, нашёл. Только вот забрать тебя, уже родившуюся, их дочь, оказалось куда сложнее. А ведь тебя должны были изъять сразу после рождения и воспитывать по-особенному, как других девочек…
— Других? — меня озаряет: — Хлоя… Она тоже? Такая, как я.
— Что ты, Ника, ты — совершенна.
— Отвечайте по существу! — бешусь я, сжимая кулаки.
— Какая грозная! — почти восхищается Злотских. — Да, Хлоя — дитя Образца № 11. Оказалась нестабильной, как и её отец…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Чувствую, что у меня скоро взорвётся голова от всей этой сумасшедшей информации.
— Вы должны рассказать мне всё! — требую я.
— Обязательно, — говорит он и по-доброму улыбается. — Тем более что мы прибыли на место.
Лифт действительно останавливается, створки расходятся и я, немея от ужаса, смотрю на представшую мне картину.
Передо мной — лаборатория. Совершенно такая, какие показывают в триллерах. В них и проводятся жуткие эксперименты над людьми…
Глава 14. Все точки над "i"
Аристарх
Если бы не видел сейчас своими глазами, как отъезжает часть стены, а за ней распахиваются створки лифта, решил бы что Темников пиздит. Хотя за ним такого не водится. Но очень уж сумасшедшей казалась идея о наличии в этом здании потайных ходов. Хотя, если поразмыслить, мы имеем дело с долбаными фанатиками. От них и не такого можно ожидать.
Из лифта выкатывается старик в инвалидном кресле, его сопровождает медсестра — вовсе не красотка из эротических фантазий, а дородная бабень, такая напугать способна, а не возбудить. И очаскастый дрыщ с другой стороны.
Они шествуют мимо нашего укрытия, слишком поглощённые беседой, чтобы понять, что за ними следят.
Стена возвращается на место.
Мы ждём, пока стихнут шаги, и выбираемся из своего укрытия.
Всё-таки три лба, втиснувшись в маленькую коморку, забитую старыми историями болезни, — это сильно.
— Твои успели проскочить туда? — полушёпотом спрашивает Темников Драгина.
Тот лишь кивает.
Отлично, значит, всё идёт по плану.
— Минут через пять, — Глеб смотрит на часы, — эта мымра, по видом санитарки, придёт убирать твою палату, Арис. На самом деле — натыкать «жучков». Поэтому нам надо их спровоцировать. Заставить вынырнуть из мутной водички.
— И что ты предлагаешь? — складываю руки на груди, морщась и приглушённо охая, потому что такая поза тревожит рану.
— Ловлю на живца, — совершенно спокойно произносит Темников, глядя на меня в упор.
— И живцом будет… — говорю, чувствуя, как закипаю, потому что уже догадался. Но хочу, чтобы этот сучок озвучил сам.
И он озвучивает:
— Ника.
— Иди на хер! — по-дружески прошу я, пока ещё могу. Ибо желание врезать, как следует, по этой безэмоциональной роже — всё сильнее.
Но тут влезает второй уёбок со своими советами. Господин Драгин изволят подать голос:
— Вообще-то Глеб прав. Только так нам удастся их выманить. Им ведь нужна Ника.
— Да, вашу мать, — взрываюсь я, — им нужна Ника! Мне тоже она нужна! Целой и невредимой. В плане нервной системы — тоже. Нам ещё бэйбиков троих строгать! — сквозь сон слышал любимый голосок, который вещал и про домик в лесу и детвору. Как сахарная могла подумать, что после этого я поверю в их с матерью спектакль? — Кто-нибудь из вас, умники, подумал, что она — всего лишь девочка. Совсем несмышлёныш ещё. Молоко на губах едва обсохло. А на неё столько валится всего!
Глеб хлопает меня по плечу — ни дать ни взять заботливый старший брат, блядь! Только мне его забота по херу. Мне нужно защитить Сахарок.
— Только так, — говорит Темников, — мы сможем её защитить. И понять, что конкретно им от неё нужно.
— Глеб, — хватаю его за грудки и встряхиваю, игнорируя боль в раненном плече, — если с её головы ещё хоть волосок упадёт…
Он отстраняет мои руки:
— Успокойся, Арис. Мы будем рядом. Ты будешь рядом.
А у меня в мыслях — моя девочка, насмерть перепуганная, с распахнутыми зелёными глазищами и ублюдок в чёрной мантии, который замахивается на неё железным прутом…
Сникаю.
— Глеб… ты не понимаешь… мы можем не успеть на долю секунды и…
