— Да тут и объяснять особенно нечего, — отнекивается Злотских. — До встречи с вами, молодые люди, я поведал этой прелестной юной особе тайну её рождения.
И он пересказывает то, что поведал мне, когда мы ехали в лифте.
Однако рассказ должного впечатления не производит. Особенно — на Драгина. Теперь приходит очередь Севы хмыкать и складывать руки на груди.
— Вы, Клим Давыдович, как всегда выдаёте лишь часть правды. Ту, что выгодна вам. Не так ли?
Злотских улыбается:
— А вы, мой юный друг, разве не так же поступаете? Разве «выгодно» вместо «правильно» — не стало ли давно нормой для нашего общества?
Но Драгин и ухом не ведёт на эти доводы. А ведь старик прав — совсем недавно Сева провернул то же самое со мной — выдал лишь то, что было нужно в данный момент.
— Дедушка предупреждал, что с вами нужно держать ухо востро.
— Он был мудрым человеком, — соглашается Злотских. — Жаль, что не все его слушали. Ну что, Всеволод, тогда, может быть, вы поведаете нам невыгодную версию. В память о деде.
— С удовольствием, — Драгин разворачивается так, чтобы смотреть мне прямо в лицо, и произносит: — Ника, всё, что рассказал тебе этот человек — чушь и блеф, цель которого — запугать тебя. Выбить твёрдую почву из-под ног. Он ведь сказал, что твоя мать узнала о готовящемся эксперименте? — Киваю. — Вот только не сказал, на какой стадии? — Верно, не сказал. — На самой первой. Ей удалось подменить образцы. С тобой всё в порядке, Ника. Ты — дочь своих родителей. Единственное, что в тебе подшаманил твой отец, — твоя связь с «лотосом». Он словно настроил его на тебя. Будь иначе, как говорит этот человек, — машет головой в сторону Злотских, не оборачиваясь к нему, — мой старик не стал бы так ратовать за тебя. И здесь говорил долг, а не выгода, уж поверь.
После его рассказа у меня словно бетонная плита падает с плеч. Арис, видя моё состояние, притягивает к себе и шепчет в волосы: «Я бы и мутантом тебя любил».
Драгин, услышав заявление, лишь улыбается:
— Да нет никаких мутантов. Нет, и не было. Вернее, их попробовали создать, но они оказались нежизнеспособными. Вряд ли их материл мог породить потомство. Но твои родители всё равно не стали рисковать долгожданным ребёнком. А всё это генетическое оружие ещё пока предположения и гипотезы. Уж поверь, я знаю, о чём говорю. Не отрицаю, что над этим вопросом усиленно работают в разных странах. Но пока до тех успехов, о которых шла речь, ой как далеко.
Злотских на это заявление лишь беспомощно скалится. Так огрызается загнанный в угол пёс.
— А Хлоя? — спрашиваю я. — Чья она дочь?
Драгин пожимает плечами:
— Тайна, покрытая мраком. Так ведь, Клим Давыдович, — старик уверенно кивает. — Но она точно человек. На все сто процентов. А способность… в ней нет ничего удивительного. Те же цыгане владеют подобным. Это лишь разновидность гипноза, вот и всё. Следствие того, что мы, такие умные, обложившиеся гаджетами и летающие в космос, до сих пор не можем изучить как следует собственный мозг.
Мне даже слегка жаль становится, когда со всего, что творилось вокруг нас последнее время, слетает налёт мистицизма. Но так оно и к лучшему. Твёрже почва под ногами.
— Но почему я не помню разговоров о какой-либо помолвке. Отец никогда и ничего мне не говорил. И мать тоже, — размышляет вслух Аристарх. — Хотя… если подумать… Нику я не просто увидел, я её узнал!.. — его красивое выразительное лицо озаряется пониманием. — То есть…
— Вам просто заблокировали часть воспоминаний, молодой человек, — говорит Злотских. — Как и вашему отцу.
— Но кому всё это было нужно? — непонимающе произносит Аристарх.
— Это же очевидно, — усмехается Злотских, — тому, кто и затеял весь этот фарс, растянувший на долгие пятнадцать лет. Тому, кто собрал здесь и сейчас всех участников действа, чтобы сыграть последнюю финальную сцену. Вашей матери, мой мальчик…
Аристарх
Напрягаюсь. Мозг не хочет воспринимать новую — болезненную — информацию. Блокирует, вопит, что это чушь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Крепче прижимаю к себе сахарную, прячу лицо в россыпи рыжих кудрей, будто прячусь за неё — маленькую хрупкую девочку. Да, плевать. Её сладкий аромат — как ориентир. Как крючок, помогающий держаться за реальность.
А он, сука, как всегда немилосердна. И глумится надо мной противным голосом этого деда:
— Валентина, — тянет он приторно, — твой выход.
Мама не входит — вплывает в комнату, гордая и величественная, как королева. Я могу сколько угодно спорить с ней, ругаться, злиться, обижаться, но она — моя мать. И я люблю её такой, какая есть. Совершенно не хочу думать о ней плохо.
Нет, в отличие от других детей, я, честно сказать, никогда не окружал свою мать ореолом святости. Я прекрасно знаю: она — акула крупного бизнеса. А там — или жрёшь ты, или тебя. С потрохами. Так что не до сантиментов. Но — одно дело знать, как ловко твоя мать объёбывает конкурентов, совсем другое — что она устроила весь этот цирк…
— Ради чего? — озвучиваю мысль, выныриваю из рыжего плена Никиных волос и гляжу ей прямо в глаза. — Зачем ты устроила всё это, мама?
Она опирается на каминную полку, достаёт толстую сигарету (мама, ты куришь?), затягивается, не смотрит на нас, но произносит уверенно и твёрдо, как всегда, когда говорит о важном:
— Ради тебя, Арис, — грустно хмыкает. — Я всё делала только ради тебя, мой мальчик.
— Ради меня? — вскидываю брови. — Вмешалась в моё сознание?! И в сознание отца… Не боялась, что это может иметь последствия?
— Да брось, — хмыкает. — Ты был ребёнком. Ты и не понял, что произошло. А твой отец… Да он и так был не от мира сего. Жил в своих теориях и гипотезах… Никому — уж будем честны! — и на хер не нужных. — Затягивается, картинно выпускает дым. — Права была Танька, когда пыталась увести их со Славкой разработки хоть в какое-то практическое русло. Так нет же! Мы не такие! Мы — благородные учёные и за мир во всём мире! — Выплёвывает слова, словно мечет ножи. И каждый попадает точно мне в сердце. Дышится уже хреново. Но она продолжает — видимо, долго копила злость и теперь хочется выплеснуть, чтобы не захлебнуться ею: — Знаешь, почему они оба вышли из проекта? «Лотос» курировался военными. И когда генерал, от имени которого там всё велось, стал заявляться на исследования и совать свой нос в их микроскопы, тут-то оба гордеца и грохнули заявления на стол. А на дворе, между прочим, были девяностые. Их НИИ доживал последние дни. И нужно было или официально «ложиться» под военных и отдавать себе отчёт, что ты делаешь оружие нового поколения и гордиться этим. Или… сдыхать — голодным, но гордым. Эти два идиота выбрали второе. А то было делать мне? С маленьким ребёнком на руках? Слава дурно влиял на Ваню. Мне срочно надо было разрушить их тандем. А тут Танюша — земля сестрёнке будет пухом — проболталась, что работает сейчас над проектом, который позволяет купировать воспоминания и даже больше — создавать новые, удалять целые отрезки из памяти. Вот только попробовать не на ком, сетовала сестра. Тут я и предложила тебя, Арис, и папу твоего ненормального, помешавшегося на желании побрататься со своим обожаемым Славиком… — она прерывается.
Я тоже — перестаю дышать, замираю, зависаю между реальностями. И если бы не нежная девочка, которая тянется тоненькими пальчиками к лицу, смотрит взволнованно, шепчет ласковости — сдох бы от асфиксии. А так — делаю вздох, втягиваю густой дым, кашляю и выдаю:
— Пиздец! — это самое цензурное, что решаюсь вообще озвучить. Остальное — отборная четырёхэтажная матерщина. Такая вот реакция на услышанное. — То есть, ты решилась по сути угробить двоих человек… ради…
— Да ради вас я старалась! — со слезами восклицает она. — Где бы вы со своим папашей были, если бы не я! А так — ты в первой двадцатке списка Форбс!
— На хрен мне бы сдался твой Форбс! — отстраняю Нику, вскакиваю, подлетаю к матери и хватаю её за плечи. — Ты хоть понимаешь, что этим… убила отца! Ты убила его! Разве ты не видела, как он гаснет без любимой работы? Страдает без лучшего друга?! Ради нас? Да вспомни, кто был в нашем доме и за нашим столом? Деляги, рвачи, нувориши всех мастей. Те, кто в перестройку ловко выбились из грязи да в князи. Вспомни, как они смотрели на отца? С презрением! Как на какой-то отброс общества, на ненормального. А он вынужден был им всем улыбаться и пожимать руки… Он! Гениальный генетик! Который был в шаге от Нобелевской премии!
