тема развода считалась табуированной – поэтому они чувствовали себя непохожими на других детей. К ощущению распадающейся семьи добавлялось чувство изоляции от ровесников. Так, когда мы спросили у Стейси, была ли ее семья похожа на другие семьи, она ответила: «Нет, потому что у нас была особая структура… и после развода все очень изменилось». Стейси пришлось принять тот факт, что ее родители развелись. Но вместе с тем она чувствовала себя чужой среди сверстников. Не имея возможности обратиться к ним за поддержкой, она оказалась один на один со стрессом, порожденным и ситуацией развода, и чувством непохожести на других детей.
Многие участники исследования упомянули, что перед разводом родители часто ссорились. Такие ссоры неминуемо становятся для ребенка источником тревожности и смятения. Тяжелее всего, если ребенок верит, что родители ссорятся из-за него. В других случаях разводу предшествует физическое насилие: подобный опыт всегда оставляет после себя эмоциональные и физические шрамы. Прежде всего, стресс сам по себе вреден для психики. В отсутствие поддержки со стороны семьи ребенок не может выработать здоровые поведенческие модели и копинг-стратегии. Кроме того, в подобных дисфункциональных семьях возникает атмосфера крайнего стресса, способная вызвать или усугубить аффективные расстройства у детей. В итоге повышается вероятность, что ребенок станет патологическим игроком [Darbyshire et al. 2001].
Плохое обращение с детьми
Джон Брайер, ведущий исследователь в этой области, полагает, что человек, подвергшийся в детстве плохому обращению, в будущем страдает от поведенческих расстройств и обращается к адаптивным психологическим тактикам [Briere 1992]. Однако степень влияния этого фактора зависит от типа плохого обращения, его выраженности, а также от добавочных стрессоров и общего уровня развития ребенка. Самые типичные формы плохого обращения – это насилие (физическое, сексуальное и эмоциональное) и пренебрежение родительскими обязанностями (на физическом и эмоциональном уровне). В литературе, посвященной проблеме плохого обращения с детьми и патологического игрового поведения, содержится много актуальных данных. Так, Дэвид Ходжинс и Дон Шопфлохер провели исследование с участием 1145 взрослых жителей провинции Альберта [Hodgins, Schopflocher 2010]. Они обнаружили, что люди, подвергавшиеся плохому обращению, чаще играют в азартные игры и с большей вероятностью становятся патологическими игроками. Эта связь прослеживается даже с учетом других индивидуальных и социальных факторов (например, возраст, пол, употребление наркотических веществ, наличие психопатологий и т. д.), и это позволяет предположить, что жестокое обращение с детьми напрямую связано с развитием игровой зависимости. Дженнифер Фелшер, Джеффри Деревенски и Рина Гупта тоже выявили явную линейную связь между жестоким обращением и игровой зависимостью [Felsher et al. 2010]. В их исследовании принимали участие 1324 респондента в возрасте от семнадцати до двадцати двух лет. Игроки чаще всех сообщали, что подвергались в детстве жестокому обращению, в то время как наименьшее число таких случаев было зафиксировано среди респондентов, не играющих в азартные игры. Эта связь сохраняется для всех форм насилия и пренебрежения. Среди молодых людей, попавших в группу патологических игроков (или рискующих стать патологическими игроками), 14,8 % сообщили, что в детстве подвергались жестокому обращению и это до сих пор негативно влияет на их взрослую жизнь. Отсюда можно предположить, что и сам подобный опыт, и воспоминания о нем становятся источником стресса, влияющего на повседневное поведение человека. Такой вывод не противоречит результатам других исследований (например, [Blaszczynski, Nower 2002; Derevensky, Gupta 2004]), согласно которым патологические игроки играют, чтобы справиться с негативными мыслями и эмоциональными состояниями. В любом случае жестокое обращение в детстве – это фактор долгосрочного влияния, причиняющий значительный вред психологическому здоровью и снижающий стрессоустойчивость в будущем. Для участников нашего исследования это стало еще одним толчком в сторону игры.
Насилие
Наши респонденты часто упоминали различные ситуации, связанные с насилием. Однако о какой бы форме насилия ни шла речь, результат всегда остается прежним: страдание, отчаяние и чувство собственной бесполезности. Сталкиваясь с физическим, сексуальным и эмоциональным насилием, ребенок чувствует себя преданным, униженным и ненужным. Часто такие дети вынуждены скрывать свое «я» из страха перед агрессором. Это негативно влияет на их уверенность в себе и отношение к собственной личности.
Кроме того, анализ количественных данных показал, что дети, чьи родители были патологическими игроками, в пять раз чаще рисковали столкнуться с пренебрежением или насилием. Как неоднократно доказывается в нашем исследовании, последствия насилия продолжают проявляться даже во взрослой жизни. Респонденты, подвергавшиеся насилию, чаще обращаются к нездоровым и неэффективным копинг-стратегиям – в том числе у них развивается игровая зависимость и зависимость от наркотических веществ (включая алкоголь).
Наши респонденты в основном сталкивались с двумя видами насилия: они были либо свидетелями семейного насилия (то есть видели, как мать подвергается насилию со стороны отца), либо его жертвами. Когда ребенок видит, как один родитель причиняет боль другому, ему самому может ничего не угрожать – однако после этого его всю жизнь преследуют травматические воспоминания. Наши респонденты реагировали на такие ситуации по-разному. Чаще всего они описывали чувство беспомощности, напряженности и страха.
Например, Ронда видела, как ее отец избивал мать, но была слишком напугана, чтобы вмешаться: «Я не убегала… если он [отец] начинал бить маму. Я кричала на него, но не приближалась. Мне было страшно, что он и меня ударит. Я сразу же бежала в полицию. И я… приводила полицейского, но не заходила [обратно в дом]».
Будучи ребенком, Ронда понимала, что отец не имел права бить мать, но она боялась вступать с ним в конфликт, поэтому искала помощи у полиции. Легко представить, какое чувство вины и сожаления она испытывала во взрослом возрасте, когда думала, что не смогла помочь матери и оказалась беспомощной перед отцом. Эти чувства – беспомощность, страх и боль – продолжали преследовать ее много лет. Многие участники нашей выборки вспоминают, что в детстве они ощущали себя беспомощными перед лицом опасности.
Детство Стивена тоже было непростым. Его родители постоянно ссорились, и он ничего не мог с этим сделать. Хуже всего, что временами родители как будто мирились, и ему казалось, что они даже любят друг друга, пока между ними внезапно не разгоралась новая ссора: «Наша семья была [словно] Джекилл и Хайд. Сегодня у нас бушует Седьмая мировая война, отец и мать орут друг на друга. А на следующее утро он спрашивает как ни в чем не бывало: “Слушай, а можно мне яичницу с беконом?” И я такой: “Что вообще происходит?”».
Непредсказуемость пугала Стивена больше всего. Отношения между родителями могли измениться в любой момент. Стивен всегда нервничал, потому что никогда не мог заранее угадать, в
