На следующий день, ближе к вечеру, он привез сюда Кейси. Солнце, словно раскаленная докрасна сковорода, нависло уже над самыми верхушками деревьев; удлинившиеся тени волнообразно струились по песку.
– Вау… – пробормотала Кейси, озираясь. – Потрясающее место. Похоже на картинку в волшебном фонаре – все такое малюсенькое, будто мы в кукольном домике… Сюда действительно никто не может нагрянуть? Точно? Ну хорошо… Ой, какой мягонький песочек… А вода теплая?
Скинув босоножки, она побрела к озеру и зашла в воду по щиколотку, трогательно приподняв края бледно-желтого платья. Ларри, пристроившийся в тени разлапистого граба, жадно смотрел на ее тонкий, четко прорисованный на фоне ясной голубизны, чуть подрагивающий от зноя силуэт. Наконец Кейси развернулась, неспешно возвратилась к сверлящему ее взглядом Ларри и изящно приземлилась рядом с ним – платье вначале вздулось пузырем, затем мягко опало. Ее мокрые ступни были по-детски облеплены песком, залитые светом руки и плечи, казалось, сами источают кремовое сияние.
– Кейси, – прошептал Ларри, подползая к ней и – для начала – осторожно обхватывая за талию, – Кейси, Кейси…
Он повторил ее имя еще раз двадцать – а может, и больше. Он гипнотизировал ее этим словом, понимая, что время, место, погода, настроение и прочие факторы наконец-то благоприятно совпали: здесь и сейчас она уступит. Правда, уютный пляж неожиданно оказался не самым удобным местом для определенного рода занятий: мелкая песчаная пыль, клубившаяся над самой поверхностью земли, забивалась в рот и в нос; колени не вовремя проваливались в невесть откуда взявшиеся ямки; к мокрым от волнения пальцам приставали сотни песчинок – приходилось постоянно судорожно обтирать руки, чтобы прикосновения к неж–ной коже Кейси не заставляли ее передергиваться. Но все это были мелочи по сравнению с главным – здесь и сейчас он добился своего, он овладел этой женщиной, под этим заходящим солнцем, на этом пляже, уткнувшись лицом в ее скомканное платье, он удовлетворял свою страсть и испытываемые им блаженство, восторг, упоение заставляли его вновь и вновь со стоном повторять ее божественное имя.
Ларри думал, что именно теперь они сблизятся по-настоящему: раскроют друг перед другом души и начнут заниматься любовью везде и постоянно. Он ошибался. Кейси восприняла случившееся настолько отстраненно и невозмутимо – Ларри даже не понял, получила ли она хоть какое-то удовольствие. После эпизода на пляже она несколько дней вообще не желала с ним встречаться, сухо объясняя по телефону, что занята своими делами, а затем согласилась «погулять и только». Оказавшись в его машине, она позволила истосковавшемуся Ларри в течение непродолжительного отрезка времени проявлять пылкие эмоции, потом довольно неучтиво оттолкнула и как ни в чем не бывало принялась взахлеб делиться свежими сплетнями о жизни vip-персон, почерпнутыми из газет и журналов. Она вела себя так, словно ничего не произошло. Ларри был огорошен и сбит с толку: он заподозрил, что эта женщина абсолютно равнодушна к сексу в принципе, а что до частностей, то в ее отношении к нему, Ларри, нет даже малой толики элементарной влюбленности – не говоря уж о большем.
Попытки оценить ситуацию иронично только ее ухудшили: Ларри затосковал, вновь принялся изводить себя обвинениями в безволии, тошнотворной кротости и от отчаяния начал беспрестанно грубить Кейси. Быстро уразумев, что дорогостоящих презентов можно больше и не дождаться, эта практичная женщина не стала картинно обижаться, а проворно изменила линию поведения, и на изумленного Ларри пролился пусть не водопад, но все же вполне ощутимый дождик заботливо-нежной ласки. А спустя неделю Кейси вдруг выразила желание отправиться в театр. Окрыленный Ларри, в душе которого опять затеплилась надежда, позвонил одному папиному знакомому, и для него вмиг зарезервировали два билета на супермодную комедию какого-то английского драматурга: с бесконечными недоразумениями, переодеваниями, любовниками в шкафу, мнимыми трансвеститами и тому подобными поводами для зрительского хохота.
В начале вечера Ларри был счастлив и горд: оживленная Кейси в черном шелковом платье и жемчужных сережках казалась ему чертовски юной и хорошенькой. К тому же она раза три назвала его лапочкой, так заливисто смеялась и так очаровательно клала ножку на ножку! А затем случилось невероятное. До сего момента трезвомыслящий Ларри относил постоянные страхи Кейси столкнуться с кем-то из знакомых к области психоза, поэтому он не поверил своим глазам, когда увидел в верхней ложе собственных родителей. Украдкой, пока Кейси изучала программку, он помахал им рукой; мама кивнула в ответ, однако выражение ее лица не предвещало ничего доброго.
Настроение Ларри испортилось. Ему не понравились кислые физиономии мамы и папы, пристально рассматривавших его спутницу. Но по окончании спектакля он решил: все к лучшему. Даже хорошо, что они увидели Кейси. Он, конечно, не знает, как сложатся дальше его отношения с этой женщиной, но если он сумеет добиться некоей стабильности или даже склонить ее к совместной жизни, для родителей это не станет стопроцентным шоком – в какой-то мере они уже подготовлены.
На обратном пути Ларри не уставал повторять, как восхитительно Кейси сегодня выглядела, как черный шелк подходит к ее светлым волосам, какая у нее потрясающая фигура. Проведя соответствующую артподготовку, он начал уговаривать ее поехать к нему, детально растолковывая, насколько безопасен подобный визит, но Кейси только мотала головой. Наконец он съехал с трассы, остановил машину и ультимативно за–явил, что ждет благодарности за сегодняшний вечер. Кейси с покорным вздохом подалась ему навстречу. Минут пять – не меньше – Ларри ограничивался одними поцелуями, но как он мог сдержать себя, когда вокруг стояла непроглядная жаркая ночь, они были одни во всем мире? Кейси благоухала фиалками и в своем агатовом струящемся платье казалась притягательно-пугающей вампирессой. Правда, на сей раз она уступила лишь после того, как шепотом поставила ему не менее десятка условий, – бедный Ларри только согласно кивал. Ни о каких изысках, разумеется, как и на пляже, говорить не приходилось – и все же он вновь изведал сладостнейшее наслаждение, хотя и с легкой горчинкой разочарования.
На следующее утро ему позвонила мама и категоричным тоном попросила приехать. Он до–брался до городской квартиры во второй половине дня, поздоровался с возникнувшей вдалеке Ташей, сразу же осведомившейся, будет ли он обедать (нет, спасибо), и прошел в гостиную. Мама восседала в резном кресле с высокой спинкой – настоящая надменная королева: правда, облаченная не в мантию, а в белоснежный джемпер с высоким воротом и бледно-кремовую узкую юбку, которая выгодно подчеркивала юношескую стройность ее фигуры. Шею украшали любимые мамины бусы: два ряда крупных круглых жемчужин – сверху белые, снизу черные. Все-таки мама продолжала оставаться безупречно элегантной женщиной!
– Ларри, – сказала она нарочито спокойным голосом, благополучно опуская любые варианты предисловий, – что за жуткая дама постбальзаковского возраста была с тобой вчера в театре?
Облокотившись на спинку кресла, стоящего напротив, Ларри весь подобрался, как перед дракой, и прищурил глаза.
– Это моя хорошая знакомая, и я не считаю данные тобой характеристики ни верными, ни корректными.
– Останемся пока каждый при своем мнении. Кто она?
– Она живет недалеко от Ричмонд-Хилла. Она очень милая и славная. А что, собственно, ты хочешь узнать? Ее профессию? По-моему, я могу пригласить в театр любую понравившуюся мне женщину, не спрашивая твоего разрешения.
– Ты с ней спишь?
– Я не обязан перед тобой отчитываться, мама. Это мое дело, и только мое.
Откинувшись на спинку кресла, Памела сложила кончики длинных пальцев. Оба выдерживали паузу, как бойцы на ринге, кружащие друг напротив друга и ожидающие неожиданного броска соперника.
– Неверное утверждение, мой дорогой. Я навела справки и узнала, сколько денег исчезло с твоего счета за последний месяц. Несложно догадаться, куда они делись. Но мы с папой зарабатывали их не для того, чтобы ты все спустил на серенькую крысу из предместья.
Ларри взвился:
– Я сам решаю, как мне распоряжаться деньгами! Раз уж вы с папой перевели их на мой счет, то нечего его контролировать! И пожалуйста, не оскорбляй эту женщину. Ее зовут Кейси, мама, и я ее люблю! Понимаешь? У нас… настоящая любовь.
– Да ну? А ты понимаешь, что она старше тебя лет на двадцать? Ты спутался с какой-то вертлявой мадам, вошедшей в возраст охоты на мальчиков, да еще тратишь на нее баснословные суммы? Я видела, какие на ней были надеты серьги! Неужели ты преподнес ей этот розовый жемчуг? Он же дороже моего!
– А ты изучала Кейси в бинокль? Лучше бы смотрела на сцену, мама, пьеса того стоила.
