Поэтому Юрий Константинович Евсеев, которому уже скоро подходил срок получать очередное звание – «старший лейтенант госбезопасности», руки не сложил, а проявил настырность в хорошем смысле этого слова.
Он написал рапорт и добился через Кормухина аудиенции с полковником Аничкиным из Главка ВКР[10], который курировал объекты ракетных войск стратегического назначения. Разговор получился не особо душевный.
– Какие такие «утечки», молодой человек? – возмутился дородный дядечка с растрепанной седой шевелюрой, одергивая мундир с черными петлицами танковых войск. – Какие «закладки»? Это вы фильмов шпионских насмотрелись! В реальной жизни такого вообще не бывает. На полигон даже муха случайная не залетит. Только та, у которой путевой лист имеется и допуск открыт. Иначе особиста под трибунал, командиру – по шапке, да и мне бы сразу коленом под зад дали – так бы и летел из Москвы в Урюпинск, кувыркался и прощался с пенсией!
Евсеев обратил внимание, что у Аничкина образное мышление. Ему бы книги писать.
– Неужели все так гладко? – все же рискнул спросить он. – Ведь ЦРУ не спит, оно должно на секретные объекты своих кротов[11] внедрять…
– Кротов! – презрительно хмыкнул полковник. У него было недовольное лицо и настороженные глаза. Может, от природы, может, от службы, а может, потому, что от Евсеева он ожидал неприятностей. – Да я за всю жизнь видел кротов только у себя на даче! А весь мой отдел их вообще не видел, потому что молодые и дачами еще не обзавелись!
– Странно. Чем же тогда занимаются особые отделы?
– Гусеницами! – снова хмыкнул Аничкин. – Болтунами. Вот эти особи есть повсюду. Если не прямо на полигоне, то в ближайшем поселении. Если не в ближайшем поселении, то среди родственников офицеров или рядовых-строевиков. А если не среди родственников, то среди их знакомых. Вариантов куча. «К нам в часть новые установки завезли, целый месяц долбались с наладкой – с утра до вечера, ни выходных, ни проходных, думал, и в отпуск не попаду…»
Полковник скривился, изображая противную харю недалекого пособника врагу.
– Или так: «Через нашу деревню на двух тягачах громадную елду везли под брезентом, так мне забор повалили, три грядки картошки разворотили. А кому жаловаться? Там же ракетный полигон рядом, что хотят, то творят…»
Аничкин изобразил еще более отвратительную гримасу.
– Вот эти гусеницы и есть источники информации! Хотя даже не догадываются, что они «источники», они просто общаются с друзьями, отдыхают, трахаются на стороне, ездят в поездах дальнего следования с интересными и разговорчивыми попутчиками. Ручеек словесный течет себе потихонечку. Вроде плевая информация. Но те, кто в курсе про новый ракетный комплекс «Палица», узнают, что он уже поступает на вооружение в войска и даже узнают – куда именно его завезли… Вот тебе и утечка!
Полковник обличающе выставил указательный палец, потом мирно поковырялся им в ухе и, без особого успеха, пригладил седые волосы.
– Вот тебе и все «кроты»! Но что можно сделать с болтунами? Языки им отрезать или рты зашить? Нельзя – негуманно, такие методы давно не в моде… К тому же «неосторожные источники» существуют во всем мире, они – основа существования любой профессиональной разведки, без которой ЦРУ, МИ-6 и им подобные службы вымерли бы, как мамонты.
Аничкин вздохнул.
– Что мы можем с этим поделать? Информация, как и вода, везде найдет себе дорогу. Мы лишь по мере возможностей затыкаем все щели, ловим каждую капельку, иначе ручеек превратится в полноводную реку. Так же поступают и американцы, и англичане, и арабы. Это норма жизни. Плесецк строился в таежной глуши, были большие проблемы с инфраструктурой, капиталовложения умножались на чудовищный коэффициент, в общем, немало народу порвало там жопу… Но руководство посчитало, что так нужно для секретности, и этот проект был утвержден. Американцы рассекретили Плесецк еще на этапе строительства. Понимаете? Мы, в свою очередь, тогда же «накрыли» их новую ракетную базу в Калифорнии, у них там еще фундаменты застыть не успели…
– На одном из полигонов в 72-м году, возможно, было установлено автономное передающее устройство, – сказал Евсеев. – Это могло повлечь за собой заметный всплеск информации. Мне необходимо знать, где именно произошел этот всплеск.
Полковник двумя руками пригладил растрепанную шевелюру. В Академии Юрия учили, что этот жест выдает растерянность и призван выиграть время для того, чтобы дать лживый ответ. Правда, такое объяснение не относилось к коллегам, особенно старшим по званию.
– Всплески. Да их куча, этих всплесков. Американцы запустили новый спутник с более совершенной аппаратурой – вот тебе и всплеск. Наши разрабатывают перспективный проект, западные разведки что-то чуют, напрягаются, трясут своих агентов – тоже всплеск. То, чего вы хотите, это… Ну, как ветер поймать сачком.
Евсеев уже понял, что надеяться на откровенность полковника не стоит. Не станет он копаться в своих утечках, а тем более их конкретизировать. Потому что сам Аничкин за все утечки и отвечает. Кому приятно? Это как мужа спросить, сколько раз ему изменяла супруга.
– Спасибо. Вы мне очень помогли.
Не заметить сарказма в голосе молодого контрразведчика было нельзя, но Аничкин сделал вид, что не заметил. Все же он долго занимался конспиративной работой.
* * *
– Тебе надо обратиться в «инквизицию», – сказал отец, когда Юрий рассказал о беседе с Аничкиным. – Знаешь, что это такое?
Юрий кивнул.
– Отдел внутренней контрразведки.
– Точно, – отставной подполковник Евсеев чуть заметно улыбнулся. – Они охотятся на предателей в наших собственных рядах и не связаны никакими показателями. Если утечки были, то они обязательно раскапывали их причины. Причем в строго определенном направлении: кто из наших коллег работает на врага!
Кормухин поморщился, когда Евсеев принес на подпись запрос в Управление ВК. Этого подразделения сотрудники не любили и откровенно опасались. Потому что даже не подтвержденное подозрение службы собственной безопасности могло поставить крест на карьере любого офицера. Но и отмахнуться от инициативы молодого человека начальник отдела не мог. Ибо тогда получалось, что Евсеев стремится любой ценой найти шпиона, а он, Кормухин, ставит ему палки в колеса. Такое в контрразведке, мягко говоря, не поощряется.
– Молодец… – преодолевая себя, сказал полковник, ставя размашистую подпись. И привычно добавил: – Твой отец.
На этот раз он попал в самую точку.
* * *
У испанской инквизиции одиозная слава, хотя если переводить ее злодеяния на язык статистики, то слава эта заметно поблекнет: за шестьсот лет сожжено 10 тысяч еретиков… Зная масштабы мировых злодейств, так и хочется добавить неуместное здесь словечко «всего»… Коменданты Освенцима или Дахау только улыбнулись бы столь низкой производительности. Даже обычный майор американских ВВС Томас Ферсби, одним движением пальца открывший бомболюк «Энолы Грей»[12], в двадцать раз перекрыл рекорд испанских аутодафе. А кампучийский диктатор Пол Пот, за три года без всяких высоких технологий – мотыгами и лопатами уничтоживший три миллиона подданных, либо Сталин и Гитлер, расправившиеся с десятками миллионов своих граждан, и вовсе подняли бы инквизиторов на смех…
Вселенские злодейства имеют обыкновение смягчать ужас менее масштабных злодеяний. Но в данном случае этого не произошло.
Может быть, потому, что отцы-инквизиторы творили зло якобы во имя добра? Но этим мало кого удивишь – лицемерие всегда стояло на вооружении у тиранов и палачей…
Скорей вследствие многообразия, сложности и изощренной жестокости пыток, вошедших в мировой арсенал ужасов… В конце концов, «испанский сапог», «нюрнбергскую деву», «стул ведьмы» или «вилку еретика» придумали не Сталин и не Гитлер, и уж тем более не Пол Пот с его мотыгами…
А еще вероятней – из-за того, что борцы с ересью следили за всеми: богатыми и бедными, примерными прихожанами и закоренелыми преступниками, за безымянными крестьянами и особами королевской крови – все были равны в абсолютном бесправии перед инквизиционным судом… Лишь сами святые отцы были неприкасаемыми… Точнее, казались таковыми.
Мало кто знает, что Великий инквизитор Томас де Торквемада создал в своем ведомстве особый отдел, призванный выявлять еретиков в собственных рядах – среди священнослужителей и инквизиторов. И надо ли говорить, что эта «инквизиция в инквизиции» отличалась особой изощренностью и жестокостью, она приводила в трепет даже закаленные сердца самых убежденных борцов с ересью, ибо они-то хорошо знали цену признаний под пытками…
На третьем курсе Академии Евсеев писал курсовую работу о методах инквизиционного сыска, так что он был «в теме». И, в отличие от большинства своих коллег, не испытывал трепета перед внутренней контрразведкой. Возможно, это объяснялось и его молодостью.
