делу фраз, в которых единственно поддерживал идею о самостоятельности земских учреждений. Поведение, даже в частной жизни, наших дворян подверглось также укоризнам Лаврова; темная же сторона простолюдина ставилась им прямо в вину правительству. Это он высказал тем, что размножением кабаков правительство поддерживает в народе нравственное и физическое растление.
Когда же рассматривался предложенный Ямбургским и Царскосельским земскими собраниями проект мер к охранению лесов, Лавров прочел собранию свой проект, в котором, не высказав ни одной здравой мысли, предлагал устранить высшую администрацию от всякого вмешательства в дела по охране лесов. Он говорил, что интересы лесовладельца должны идти рядом с интересами целого края, а администрации не всегда близки интересы сего последнего».
Было, наверное, у Петра Лавровича предчувствие, что тучи над его головой сгущаются. 22 февраля он составляет духовное завещание. Свидетелями руки к этому завещанию приложили Антон Антонович Рюльман, студент Медико-хирургической академии, воспитатель сына Михаила, и пользовавший Лавровых врач, титулярный советник Павел Карлович Конради.
«Я, нижеподписавшийся, Петр Лавров сын Лавров, находясь в полной памяти и в здравом уме, делаю сие распоряжение на случай моей смерти… Оставляю я детям моим Михаилу, Марии и Сергею: 1) Имение, состоящее из двух сел — Мелехова и Мамлеева в Великолукском уезде, 2) дом Литейной части по Фурштадтской улице за № 28 и 3) имеющие получиться выкупные свидетельства за крестьянский надел мелеховского сельского общества и за крестьянский надел деревень, мне принадлежащих в Торопецком уезде…»
Просит Петр Лаврович сыновей быть справедливыми и «не обращать внимания на безнравственный и нелепый закон, не дающий одинаковых прав по наследству мужчинам и женщинам», особо оговаривает права матери… «За тем прошу всех, любивших меня сколько-нибудь, не поминать меня лихом».
И последняя фраза: «Детям одно завещание: не служить идолам».
В этой фразе — весь Лавров. Впрочем, весь ли?
V. ОРДОНАНСГАУЗ
Апрель 1866 года. Петербургская весна. Лавров неспокоен. Что-то необычное, из ряда вон выходящее происходит с ним в последнее время.
Почти двадцать лет счастливо прожил Петр Лаврович с Антониной Христиановной. Ничем не омрачена их семейная жизнь. Правда, в 1861 году горе посетило дом Лавровых: они лишились младшей дочери, Елизаветы. И привязавшаяся к Антонине Христиановне болезнь все не проходила. Несколько раз она выезжала для лечения за границу. В 1865 году (апрель — июнь) ездил с ней в Германию и Петр Лаврович. Ни заграничные, ни петербургские лекари не помогли: зимою Антонина Христиановна умерла.
В его доме жила молоденькая Жозефина Рюльман, сестра Антона Рюльмана, воспитателя Михаила, старшего сына Лавровых. Она была компаньонкой Антонины Христиановны, а после ее смерти ухаживала за престарелой матерью Лаврова, Елизаветой Карловной.
Вскоре Лавров почувствовал — почва уходит из-под ног: он влюбляется. Сильное чувство к Жозефине, с которыми Петр Лаврович никак не мог справиться, рушило все здание его жизни, а ведь оно таким прочным казалось. Как писала потом поверенная этой его сердечной тайны Е. А. Штакеншнейдер, «забота юности застигла его врасплох. Во время многолетней болезни жены он вел жизнь монаха, постоянно занимаясь умственным трудом, не позволяя себе никакого развлечения; так говорили доктор Курочкин (Николай Степанович. — Авт.), его пользовавший, и его близкие. Но он взял ношу не по силам. Обаятельная сила красоты пошатнула его силу; а чего он хотел, он сам не знал. Он сознавал, что она ему не пара, и не хотел жениться ради нее, ради детей своих, ради себя и не допускал мысли обойтись без брака, даже если бы она и подавала к тому повод, т. е. выказывала бы хоть какое-нибудь сочувствие ему, но ничего подобного не было. Он боролся не с нею, а с самим собою, и это в ее присутствии, как-то театрально и страшно».
У героя, у стоика оказалась ахиллесова пята. Только Елене Андреевне мог открыться Лавров, да и то не прямо говорил о том, что его мучило, а сумбурно, намеками — все о своем нравственном падении, о малодушии, о вине перед детьми. А решиться на что-либо не мог.
А Жозефина решилась — открылась брату. Антон сначала не поверил: «Ты все выдумываешь, этого просто быть не может!» Поверив же, сам растерялся. С кем посоветоваться? Подумав, решил — с супругами Конради.
Павел и Евгения Конради были близки к Лаврову в последнее время. Павел Карлович, арестовывавшийся в 1861 году за участие в «студентских беспорядках», был доктором Антонины Христиановны, с Евгенией Ивановной — женщиной умной, образованной, по-своему обаятельной («Вот какую жену следовало иметь Николаю Гавриловичу!» — высказался о ней однажды М. Антонович) — Лавров любил беседовать на научные и политические темы; отличная переводчица, она сотрудничала в «Заграничном вестнике». Конради часто бывали у Лавровых. К ним-то и обратился Антон за советом насчет сестры. И они захлопотали.
Как строгие судии явились Конради к Лаврову: соблазнитель, преступник!.. И без того тяжко было, а тут Петр Лаврович еще больше надломился: груз вины совсем согнул его. Да и дети обо всем узнали. А Жозефину Конради забрали к себе. Лаврову же осталось только одно — заниматься самобичеванием. И службой: в академии наставала пора экзаменов…
Петербургская весна не в радость была.
2 апреля. Запись в дневнике Никитенко: «А вот Петр Лаврыч кричит: нам нужно крови, крови! И его слушают три-четыре медицинских студента да две-три девочки, им же обращенные в нигилисток…»
Нет, не мог Петр Лаврович призывать к пролитию крови — у самого кровью сердце обливалось.
И вдруг, 4 апреля, как бомба — выстрел Дмитрия Каракозова в царя. У Летнего сада.
Из приказов по Михайловской Артиллерийской академии и училищу, 1866 год, № 115, 4 апреля: «По случаю благополучного избавления Государя Императора от покушения убийцы на драгоценную жизнь Его Величества будет отслужено благодарственное молебствие в церкви училища во вторник 5-го апреля в И часов утра. На молебствии быть всем служащим при училище, равно юнкерам и начальным чинам, причем одетыми быть в полной парадной форме.
Генерал-майор Платов».
Не только молебствия были, но и парад войск, 6 апреля. Платов попросил высочайшего разрешения на то, чтоб и воспитанники Артиллерийского училища были на этом параде. Царь милостиво разрешил. И на самом параде сказал Платову: «Поблагодари твою молодежь за похвальные чувства. Я им вполне верю». Новое царствование — новые слова. Николай I юнкеров-артиллеристов не любил, презрительно называл их студентами…
Слова-то новые, да политика все та же. Начали брать — в основном как раз молодежь.
12
