года, в передовой статье «Кто он?» газета «Наша правда» коммунистов Артиллерийской академии РККА писала, что коллектив академии «окружает память о своем бывшем профессоре почетом…»)
Само собой разумеется, Лавров о приказе Платова не знает, как не знает он и того, что в записке «Городские слухи и толки», помеченной 11 мая 1866 года и находящейся среди документов III отделения, сообщается: «Арестом Лаврова многие очень довольны, говоря, что он стремился… к умственному развращению молодежи».
Не только власть имущие, но и многие из публики не сомневаются в виновности Лаврова: разве образование тайного общества, разве выстрел Каракозова не были плодом учения, которое среди прочих — вместе с Чернышевским и другими коноводами «нигилистов» — проповедовал и Лавров? И ведь не журналистишка какой-нибудь, а солидный человек, находящийся на военной службе, полковник! Тем больше и вина его…
Было время и Лаврову поразмышлять над собственною судьбою и участью.
…Уже за сорок. Сколько умел и мог, стремился к изменению действительности в духе идеалов свободы и справедливости. До осуществления их, разумеется, еще ох как далеко. Столько еще средневековья во всем! Ошибаются те, кто склонен к ложной идеализации народа. Прав, конечно, Добролюбов, когда в статье о «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина писал о грубости, неразвитости, забитости крестьян… «Нигилисты» (что за глупое название пошло в оборот с легкой руки Тургенева) явно переоценивают свои силы, торопятся. Вот и каракозовский выстрел — сколько бед он еще наделает… Да, жалко молодежь. Никак не поймут, что на пути революции не должно быть никаких заговоров, никаких замыслов против отдельных лиц или учреждений… А либералы-то хороши: мы-де за правильное развитие, против произвола, за «закон постепенности исторической», «Современник»-де не желал знать ни истины, ни свободы, ни прав человека… Ату его!.. Ну, теперь Муравьев даст вам, господа, и свободу и права!.. Да, что уж тут поделать: «По неизменным законам своей природы, однажды установившись, люди идут в жизнь: для одних вероятнее самоотверженное дело, для других подлость, для третьих пошлость. Все это в порядке вещей…»
25 мая Петр Лаврович посвящает только что сочиненное им стихотворение «Путник» Елене Андреевне Штакеншнейдер.
— Путник усталый, куда ты?
Не заблудился ли ты?
К себе самому обращает он эти вопросы. И отвечает:
— Не нужно заботы: я знаю дорогу
И рано иль поздно дойду понемногу.
Но путник — одинок. Он не хочет поклоняться либеральным идолам лжи. Он не может быть и вместе с «людьми дела», пытающимися топором проложить путь к свету, но лишь бессмысленно гибнущим. Ему заказан и отдых среди близких: «…от милой мне нет поцелуя на путь с новой силой». А в лесу буря, вот-вот погибнет одинокий путник.
— Путник одинокий, нет совсем дороги
Там, где ты, усталый, чуть волочишь ноги.
Сам себе придумал путь ты небывалый;
Весь твой труд потерян; жизнь твоя пропала.
Леший обошел ли, нимфа ли лесная
Завлекла улыбкой, с путником играя,
Призракам поверил ты и заблудился.
Лучше бы с толпою вместе веселился;
Лучше бы рубился топором с бойцами;
Лучше б прожил тихо дни свои за днями.
— Нет, путь мне мой ясен. Он блещет уму,
И если он призрак, я верю ему.
15 июля 1866 года в герценовском «Колоколе» публикуется статья «Каракозов, царь и публика»:
«…Если бы даже признать, что азиатская теория преследования за слово и мысль справедлива, то и тогда было бы преступно подвергать теперь кого бы то ни
