class="p1">— Вы ведь понимаете, что Талориан никогда вам этого не позволит? Он найдёт вас. Он заберёт его. Он ненавидит всё, что связано с его дядей Алриком. А этот ребёнок — живое напоминание о том предательстве, о котором не забыть. Он будет видеть в нём только угрозу. Вы же это понимаете?
— О каком предательстве вы говорите, герцогиня? — тихо спросила я.
— Алрик предал свою семью, когда связался с лесной ведьмой. А когда она понесла от него, то его семья вообще решила отказаться от него. Но все разрешилось, когда Алрик одумался и бросил неугодную… — Сибилла замолчала, — девку.
— Я не девка, — вдруг возразила моя мать. — И никогда ею не была. Алрик Фростхарт обещал жениться на мне… но…
— Он вовремя одумался, — закончила Сибилла и усмехнулась.
Она сделала паузу, давая своим словам просочиться в наше сознание, как яд.
— Так вот… я… я могу защитить этого ребенка. Я могу дать ему всё. Имя, положение, богатство. Всё, чего он заслуживает. Отдайте его мне. Я буду ему самой любящей матерью. А вы… вы сможете спокойно вернуться в свою деревушку к своей жалкой жизни. Это ведь всё, чего вы хотите, не так ли?
В её голосе звучала такая уверенность, такое презрение, что у меня перехватило дыхание.
Эта мерзкая женщина не предлагала, она диктовала условия. Она считала, что мы сломаемся.
Я посмотрела на мать.
Слёзы на её щеках высохли. В её глазах, полных ужаса, теперь горел ещё и огонь. Огонь матери, защищающей своего детёныша.
— Никогда, — прошептала она, и её голос дрожал, но был твёрдым, как сталь. — Я уже однажды отдала его. Я не сделаю этого снова.
— Он не игрушка для ваших игр, герцогиня, — сказала я, вставая плечом к плечу с матерью. — Кай наш. И мы никуда его не отдадим.
Сибилла вздохнула с преувеличенной печалью и закатила глаза, а потом посмотрела на нас.
— Какая жалость. Вы выбираете трудный путь. — Её глаза сузились, и вся слащавая маска мгновенно спала, обнажив ледяную ярость. — Но не волнуйтесь. Я всё равно получу то, что хочу. Всегда получаю. Просто теперь это будет стоить вам дороже.
Она повернулась, чтобы уйти, но на прощание бросила через плечо:
— Передавайте привет Талориану. Скоро мы с ним… обсудим нашу новую семейную жизнь. Если, конечно, увидите его. Насколько я знаю, он больше не хочет видеть тебя… — посмотрела она на меня своим ледяным взглядом.
Мы стояли, прислонившись спинами к стене лавки, не в силах пошевелиться, пока её фигура не растворилась в уличной толпе.
Воздух снова стал можно вдыхать.
— Она придёт за ним, — с ужасом прошептала Мелисса, целуя в макушку спящего сына. — Она придёт за ним и за землёй.
— Пусть только попробует, — ответила я, и в моём голосе зазвучал тот самый стальной отзвук, который я слышала у Талориана. — Мы ждали её. А теперь мы готовы. У нас есть ради чего сражаться.
Глава 33
Дома нас ждал сюрприз
Лошади, выбившиеся из сил, наконец замедлили шаг у знакомой, покосившейся от времени калитки, сколоченной из грубых еловых жердей. Возвращение домой всегда пахло особо — едким дымком из потемневшей от сажи трубы, хвоей, разбросанной у порога, и влажным мхом, растущим на северной стороне крыши. А еще — густым, как сам лес, горячим ягодным напитком, который бережно и неторопливо готовила бабушка. Но сейчас к этому привычному, родному аромату примешивалось что-то новое, трепетное и волнующее — терпкий запах далёкой столицы, пыль больших дорог и… сладкий, молочный запах детского сна.
Кай, завёрнутый в мой походный плащ, мирно посапывал на руках у Мелиссы, утомлённый долгой и тревожной дорогой. Его рыжеватые ресницы, точь-в-точь как у матери, лежали на щеках, а крошечные кулачки были сжаты.
Мы вошли в дом, и тишина, встретившая нас в сенях, была не пустой, а какой-то… густой, напряжённой, словно само бревенчатое строение затаило дыхание. Воздух пах остывшей печью, сушеным чабрецом и воском. Бабушка вышла из кухни, вытирая натруженные, в веснушках и прожилках руки о потертый холщовый фартук. Её взгляд, острый и зоркий, несмотря на возраст, сразу упал на свёрток в руках дочери, и в её глазах блеснули слёзы, но не печали, а безмерного, щемящего облегчения.
— Нашли, — тихо сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая. Голос её, обычно твёрдый сейчас дрожал. — Принесите его сюда. Давайте, давайте мне его. — Она с нетерпением протянула дрожащие, исчерченные морщинами руки к дочери, и на ее лице играла взволнованная улыбка.
Мелисса улыбнулась — устало, но светло — и посмотрела на меня, а потом также бережно, как взяла до этого сына, словно передавая хрустальную безделушку, отдала его своей матери. Как самое величайшее сокровище.
Бабушка приняла сверток, и её ладони, привыкшие к тяжелой работе, нежно обвили ношу. Она замерла, всматриваясь в маленькое, спящее личико своего долгожданного внука, в его припухшие губки и ямочки на щеках. Глаза её заблестели новой влагой. А потом слезы счастья, крупные и чистые, потекли по морщинистым, словно старый пергамент, щекам, оставляя на загорелой коже неровные соленые дорожки.
— Мой мальчик, мой маленький внучок, — прошептала бабушка, и её шёпот был похож на шелест листьев. Она склонилась и губами, шершавыми от ветра и времени, коснулась пухлых, бархатистых щечек Кая. А потом подняла на нас глаза, и в них, сквозь радость, проглянула знакомая тень тревоги. — Вы сделали то, что нужно было. Вернули то, что принадлежит семье Санклоу, но я уверена, что это не осталось без внимания. Кое-кто прознал про воссоединение. И скоро будет здесь, чтобы вернуть должок. А пока…
— Бабушка, ну что ты говоришь, — укоризненно сказала я, чувствуя, как по спине пробегает холодок, — давайте хотя бы сегодня будем просто счастливы. А завтра… наступит завтра.
— Правильно, Раэлла, — бабушка кивнула, и тень отступила, смытая новой улыбкой. — Мне нужно кое-что вам показать. Идёмте за мной.
Она повела нас не в главную горницу с массивным дубовым столом, а в сторону маленькой, всегда запертой комнатушки, что стояла в дальнем конце коридора, в вечной тени. Флора уже ждала у двери, вся сияя от нетерпения и гордости, переминаясь с ноги на ногу в своих стоптанных тапочках.
— Закройте глаза, — прошептала она, прыгая на месте так, что её
