Майрис еще глубже ушел в размышления.
— Тебя отвезти?
— А?
Парень поднял голову и не сразу понял, что предложил ему напарник.
— Тебя до Полиса подбросить? — разборчивее повторил Дэниел.
— А как же ты сам? — удивился Майрис, забыв про обиду.
— Возьму пару дней отпускных, — небрежно отмахнулся Дэниел, закидывая слайдер на полку. — Собирайся, нечего время терять.
И, не дожидаясь ответа, Дэниел подорвался с кровати, перекинул через плечо свою куртку и направился к двери. Майрис же, так изумленно и сидел на кровати до тех пор, пока Пилот не окликнул его еще раз из коридора. После чего по привычке прихватил свой неизменный рюкзак со слайдером и документами, и поспешил за Пилотом.
Дэниела отпускали неохотно. Попавший в историю со своим пролетом на экзамене, Пилот встал на заметку у руководства и едва отговорился от обучения молодого пополнения и продолжения работы куратором. Дополнительной денежной суммой он не соблазнился. Отпускной квартирой на среднем уровне тоже. Веских причин держать в ближайшие сутки у начальства не было, и только этот факт позволил Дэниелу подписать бумаги и покинуть Базу на «трое суток, с учетом отведенного на дорогу времени».
Первый раз за время своего отпуска Майрис удивился, когда понял, на чем Дэниел хочет отвезти их в Полис. Черный как смола, блестящий, без единой хромированной детали мотоцикл покорно ждал своего владельца на подземной парковке. Увидев это громадное чудо техники, Майрис завистливо присвистнул.
— Когда живешь на службе на всем готовом и редко попадаешь домой, то вскоре понимаешь, что надо на что-то тратить свою накапливающуюся зарплату, — как бы смущенно развел руками Дэниел.
Тихо и ровно подал голос заведенный двигатель. В дань традиции низко гудел тяжелый выхлоп. Мотоцикл бархатно рычал на холостом ходу. Толчок, легкий кач от включенной первой передачи, бодрый и даже какой-то восторженный рык, а затем мотоцикл играючи тронулся с места. И словно не колеса перемещали его по земле, а земля плавно текла рекой под ним. Раскатистый звук двигателя эхом отражался от стен подземной парковки, будто на зависть остальным спящим машинам. «Смотрите, я отправляюсь в путешествие», — звучал он, и остальные провожали его потухшими фарами.
Дэниел придержал своего напористого «зверя» лишь единожды, сбавив скорость рядом с легендарной раритетной Reventon.
— А вот это моя мечта во плоти, — с блаженством в глазах цокнул языком Дэниел. — Красавица, а не машина! Не знаю в каких архивах владелец ее достал, но он явно эстет.
Майрис посмотрел на темно-серебристый угловатый спорткар, и в его памяти невольно всплыли воспоминания о сумасшедшей поездке за триста километров в час. Тогда он еще боялся такой скорости, и мог без стеснения высказаться ее владельцу о вреде бензиновых двигателей. Но как давно это было. Кожаный салон, отделка зеленовато-бурым бархатом…. Майрис не стал вмешиваться в мечту Дэниела со своими воспоминаниями и лишь дружелюбно бросил через плечо: «Еще накопишь!».
Дэниел сладко вздохнул, захлопнул колпак своего шлема, приготовился, а затем резко прибавил газу, едва не отрывая переднее колесо тяжеловесного черного гиганта от земли.
А Полис жил своей жизнью. Огромные небоскребы наперегонки тянулись ввысь. Рекламные щитки, мерцающие всеми огнями радуги, заслоняли друг друга. Магнитные дороги ревели от проносящихся по ним машин. Огни, огни, повсюду горел свет, навязчиво бросаясь в глаза даже в дневное время.
Желтые фонари вдоль дороги, красные габариты у обочины, пурпурные и зеленые рекламы, неоновые вывески названий. Кипящая пестрота красок на нижнем и среднем уровне Полиса пугала и отталкивала. В то время как поверхность земли и все, что было выше, строго оберегалось от вторжения рекламы. Только редкие телевизионные стены ежеминутно транслировали новости.
Сколько же лет было этому мегаполису? Никто не мог дать точного ответа. Еще во времена подземного обитания людей история ломалась, и некоторые ее отрывки терялись в миллионах терабайт, которые скупулезно оберегали выжившие. Все помнят записи о том, как зарождался этот и другие Полисы на земле. В момент, когда стало ясно, что жизнь на поверхности станет невыносимой, объединенное правительство всей планеты приняло, пожалуй, первое и единственное верное решение за все свое время. Вся информация, все возможные чертежи, записи, книги, всё, что было достигнуто человеческой наукой, сохранялось в электронном варианте и консервировалось в хранилищах. Тысячи лучших и перспективных ученых в первой волне были расселены по наилучшим, с точки зрения людей, бункерам. Едва не начались войны. Самые состоятельные пытались купить себе место в подземелье, обделенные и оставленные на произвол нищие ломали заграждения и рвались под пули автоматных очередей, в надежде вырвать себе шанс на спасение. Человечество начало звереть и сходить с ума. И, возможно, только чудо спасло людей от тотального уничтожения на том этапе. Чудо и стойкость тех солдат, кто был вынужден держать оборону бункеров. Политики призывали сограждан к спокойствию, министры лживо уверяли толпу, что все могут пережить «апокалипсис» в своих подвалах и в стенах метро. Аналитики подтверждали данные и хором с министрами успокаивали людей. Журналисты поднимали шум и объявляли все ложью. Но, так или иначе — толпа схлынула. Люди смирились с судьбой. И миллиарды жителей планеты вместе со всей оставшейся флорой и фауной сгорели на поверхности, когда настал роковой день. Хотя, говорят, что и дня того как такового не было. Температура увеличивалась постепенно, и большинство жителей погибли в первую очередь от затопления родных земель. Растаявшие ледники сильно подняли уровень океана, и вода просто смыла половину стран. И только затем жара начала становиться настолько невыносимой, что выжившие на повехности стали умирать от пекла и обезвоживания. Океан возвращался в свои привычные границы, оголяя мертвые города, а затем испарялся дальше, уходя в небо и покрывая землю сплошной черной шапкой туч. Тогда-то на планете и воцарился настоящий ад.
Но бункеры выжили. Передержали волны умоляющих людей и перетерпели наводнения. Спасенных ученых и их семьи старались держать в неведении о том, что творилось на поверхности. Им пытались обеспечить благополучную жизнь в бункерах. Те, кому предстояло заново возрождать все человечество, не должны были попусту страдать. И они жили. Первое время было тяжело, людям приходилось привыкать к тесным условиям и смешанному обществу. Вся надежда возлагалась на их детей.
Так проходили годы. Смешались языки, за ними смешались расы и культурные ценности. Выжившие поняли, что только на основе единства культуры они смогут избежать последующих внутренних конфликтов. Им даже это удалось! В какие-то годы даже вера у людей стала общая, хотя какая вера могла быть у людей, чья жизнь была посвящена науке. Последними напоминаниями о той или иной крови были лишь фамилии да остатки воспитания, но со временем терялись и они в повседневной жизни.
Уже после того, как земля очистилась на поверхности от всего живого, некоторые бункеры не выдержали нагрузки и зачахли. Так погиб, к примеру, крупнейший бункер восточной Азии, не справившийся с потреблением слишком большого количества выживших. Иные погибли от обезвоживания — не во всех бункерах технология позволяла прорыться глубоко под землей в поисках источников. Африка не пережила внутренней междоусобицы, а с Америкой просто надолго была утеряна связь.
Но спустя десятки лет упорной работы, когда кваари снизошли до помощи людям и восстановили климат на планете, выжившие бункеры расцвели новой жизнью. Человечество открыло недры бункеров навстречу солнцу и возвели на поверхности новые города. Так появились многоуровневые Полисы, центры цивилизации, полностью автономные и поистине гигантские. Они росли до сих пор, расширялись и уходили шпилями небоскребов ввысь. Не прекращали работу подземные лаборатории, открывались новые промышленные районы, как грибы после дождя росли жилые кварталы. У Полисов нет года зарождения. Никто не может точно назвать дату, когда на поверхности был возведен первый дом, потому что не это время рождения каждого города. А то, когда была заложена первая плита спасительного бункера, из которого впоследствии, как из семени, проросли новые уровни Полисов. И неправ тот, кто считает все те несколько Полисов похожими друг на друга. При всей схожести технологии и условий у каждого есть свой собственный «родной» и неповторимый запах, цвет и голос. Так, к примеру, родной город Майриса, несмотря на все темные подворотни, удушливые рыночные кварталы и сырость подвалов, все же нес запах утреннего весеннего дождя. Когда редкие капли заканчивают омывать сверкающие стеклом небоскребы, а солнце заливает скромными лучами чистые улицы, вдоль которых еще горят на рассвете желтые фонарные столбы. И даже не чувствуется нехватки растительности — Полис еще достаточно молод и свеж сам по себе.
