«Чукча залез на дерево, пилит сук на котором сидит. Мимо идёт геолог:
— Чукча! Упадёшь!
Допилил, упал.
— Ты, геолог, шаман, однако».
Момент растерянности от наглядности проявления собственного «пророческого дара», быстро сменился стандартной реакцией — приступом раздражения:
— Ты мне тут фокусы…!
— А вот теперь что будет?
Я снова поднял стаканчик и радостно посмотрел на Боголюбского.
— Да я ж сказал! Упадёт! Да что ты мне голову…!
Я отпустил стаканчик. Правой рукой. И подхватил его у земли. Левой.
— Не упал. Видишь? Предсказал, а не сбылось. Теперь ты, Андрейша — ложный пророк.
Кажется, он икнул.
Андрею, как это часто бывает у людей начальствующих, свойственно было при столкновении с чем-то непонятным, приходить в состояние раздражения. Ибо, как показывает повседневный опыт, почти все непонятности есть следствие бестолковости, лености да нерадивости подчинённых. Простейшее и эффективнейшее средство для разрешения таких коллизий и несуразностей — рявкнуть. Все с испугу забегают, напрягутся быстренько — и всё станет правильно.
Увы, с мной эта метода не работала. Не тот случай. «Забегать быстренько»… я как-то… не устремляюсь.
— Ты! Ты сам ложный пророк! Об мунгалах, об степняках твоих… О тебе сказано Иисусом: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные»!
— Значит, ты, брат, меня поберегись. Ибо в этом и есть моя мечта. «Хочу быть лжепророком!». Мечтаю. Вот, пророчествовал я о сыне твоём Изяславе. Говорил Манохе о смертельном ранении княжича в Бряхимовском бою. Не случилось. Что вы там сделали? В атаку какую не пустили парня? Гридней в охрану добавили? Просто ближникам пальчиком погрозили, чтобы те не спали? Что?
Андрей опустил взгляд, зло сопя пробормотал под нос:
— Кольчугу новую отдал. Покрепче… Но всё равно…!
— Что?! Что «всё равно»? Что его не убили?! Тебе — всё равно?!
Мы оба помолчали. Я так думаю, что Изяслава всё-равно бы не убили в Бряхимовском бою. И без моего пророчества. Но они же поверили! Какие-то меры предприняли! Молодцы! Парень — жив, пророчество — ложное. Что — радует.
Парадокс: радует — ложность.
Я перевёл дыхание. Жаль — горло промочить нечем. Но посторонних звать не будем. Продолжим. Просто — чуть спокойнее:
— Вспомни древних пророков, Андрей. Их предсказания — несчастья. Мор, глад, война, разрушения. Пожары. Беды. Кроме сна Иосифа Прекрасного — и вспомнить ничего хорошего не могу. Да и то… «семь коров тучных, семь коров тощих. И сожрут тощие — тучных…». Ты себе хищных коров представляешь? Говноедок? Э… Говядино-едок. Ужас! Посмотри Исайю, вот сказал он: «Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими». И так и исполнилось. Потому он — пророк великий, правильный. А дошли бы его слова до душ людей, которым он пророчествовал, стали бы они жить по законом, без грехов и злодейств — не послал бы Господь на них погибелей. И было бы им хорошо. А Исаии — плохо. Ибо не исполнилось по слову его. Ибо стал бы он — лжепророком.
Дошло — не дошло? Ведь не дурак же он!
— Брат, подумай здраво. Не по учению, не по Апостолам с Евангелиями — сам, своей головой напрягись. Цель всякого разумного, толкового человека, коли дан ему дар пророческий — стать ложным пророком. Не вопиять на площадях и улицах бездельной толпе на посмещище, а дело делать, изменить жизнь этой толпы так, чтобы пророчество не сбылось. Вот толкую я про «Погибель Земли Русской». Про пожарища да пепелища от края до края, про реки крови да обочины из костей человеческих по шляхам степным, про отожравшихся на мертвечине так, что брюхами по земле тянутся, волках да воронах. Это ж не от тщеславия моего — вот я, де, какой мудрец да прозорливец! Это от желания сделать пророчества мои… неверными, ложными. Чтобы бед этих — не было. Чтобы — не сбылось!
Андрей тяжело поднял на меня взгляд. Презрительный. Издевательский.
— Что, милок, на плаху неохота? Так помирать боишься, что и пророков с апостолами вспомнил? Страшненько под топор-то идти? Ишь каких ты тут… небылиц-страстей по-рассказывал. Что, сам Господь тебе грамотки отписывает? А ангелы божьи на посылках носятся? Да я таких пугалок каждый месяц — десяток слушаю! Всяк босяк юродивый и поскладнее тебя сказки сказывает. Такого иной раз по-накрутят, по-напридумывают… С семью хвостами, с десяти рогами. А у тебя-то… И моря-то не по-выплеснули, и горы-то не по-выплясали. И звезда Полынь всё огнём не сожгла. Слабоват ты, Ваня, умишком-выдумкой. Да, видать, уж и поздно тебе, не научишься. Как сказывал я — срубят поутру тебе буйну голову.
Факеншит уелбантуренный! Не учёл.
Андрей прав: поток всяких страшилок с привкусом Святого Писания идёт по «Святой Руси» непрерывно. «Плохие новости — лучше продаются» — общеизвестная журналистская мудрость.
Здесь это — продажа «плохих новостей» — источник существования множества странников, паломников, нищих, юродивых, блаженных… У жителей «Святой Руси» вырабатывается иммунитет к средневековой «чернухе».
Знаю, проходили. Но полное отторжение, неприятие «плохих новостей» приводит к утрате осторожности, к «целлулоидным грёзам».
Благостность неизбежно заканчивается бздынем. У «Святой Руси» есть ещё 70 лет. До бздыня.
— Ну, всё?! Закончил? Слово своё последнее…
А ведь и вправду голову отрубят… «Всё ли ты сделал для победы?». А я? Всё ли я сделал для собственного выживания?
— Что ж, Андрейша…
— Я тебе не Андрейша! Я тебе светлый князь суздальский! Государь твой, мерзя пакостная…
— Да плевать. Ещё одно. «Ещё одно, последнее сказанье, и исповедь закончена моя». Понял я, что кровь родная, братская — тебе как водица. И другое я понял: «Русь Святая» — тебе подстилка драная. Нету у тебя думы-тревоги за народ наш, за церковь святую. И на это тебе наплевать-растереть. Что ж, услышь слово тайное, слово о тебе самом. Светлый князь Суздальский, Андрей Юрьевич. Г-государь.
Я задумчиво крутил в пальцах пресловутый кубок. Как бы тут… осторожненько. Сказать надо достаточно, но… не лишнее.
— Дозволь сперва спросить тебя, княже. Есть ли у тебя любимый пёс-выжлятник?
Вообще-то, «выжлятник» — человек. Псовый охотник, приставленный к гончим собакам. Самих гончих называют — выжлец или выжлица. Но я спрашиваю именно о собаке.
Русские князья славятся соколиной охотой. Но есть в «Святой Руси» и охота псовая. Андрей не является известным фанатиком ни того, ни другого. В отличие от деда, Мономаха, о нём вообще нет охотничьих воспоминаний. Может, у него аллергия на собак?
— Есть. Да что ты в сторону-то?! Говори дело да…!
«Да давай на плаху»? Успеется.
— Про тебя, князь Андрей сказывают, что славен ты выносливостью своего тела. Добрые витязи в долгой скачке уже и из сёдел выпадают, а ты лишь коней под седлом меняешь? Так ли?
— Ну.
— А ещё ты славен трудами своими на постелюшке. Говорят, по три бабы в раз уматывал, а сам на четвёртую поглядывал. И спишь ты мало. Куда менее слуг своих, бояр ближних. Всё об делах, об судах да казнях промысливаешь. А ещё, говорят — скор ты. И в решениях своих, и в движениях. Как зачнёшь мечом махать — втрое быстрее лучших мечников отмахиваешься. И храбр ты в бою — редкостно. Сам-один на целые войски устремлялся, никаких ворогов не пугаясь. А ещё известно, что никакого чужого верха-мнения не выносишь. Отцу своему, брату старшему, перечил безбоязненно. В бой кидался, дела вершил — не спросясь, без согласия. Даже и против воли отца-батюшки, других князей-сотоварищей.
— И чего?
— Скорость, выносливость, любвеобильность, сон короткий, храбрость, крепкая память, книжность, многие знания, твёрдость воли, самостоятельность, решительность, неподчинение старшим… Все эти свойства наличествуют у нас обоих. В степени куда большей, нежели у многих иных людей. Про себя — ты сам знаешь, про меня — в Рябиновку пошли спросить — подтвердят. Такое сходство — не странно, ибо у братьев — многие особенности общие.
— Ты уж толковал об том. Ты — ублюдок. Я тебя братом не считаю.
— Да и не надо. Экая забота. Тоже мне… Китай Бешеный — братец долгожданный. Однако, видя похожесть в одних, не общих средь людей, наших свойствах, предполагаю я, что и иные, не столь очевидные свойства — схожие.
— Хм… Это ж про что ты толкуешь?
— Есть у меня одна… знахарка. Да ты ж её видел! Марана.
— Это которая… ведьма колченогая разноглазая?
— Она. Зря ты так. Марана — умница и искусница. И в деле своём понимает — куда как поболее многих. Лет несколько тому случилось так, что довелось ей посмотреть моё семя. Не глазами — у неё иные способы есть. Тогда она и сказала мне: пустоцвет, де, я. Не будет от моего семени потомства.
