Владение Ника я покинула через заднюю калитку и спящей улицей прошла к остановке. Первый автобус подошел через десять минут, человек пять пассажиров, позевывая, смотрели в окно, а я подумала, что вторично здесь появляться опасно, на меня кто-нибудь да обратит внимание. Я устроилась на переднем сиденье спиной к остальным и доехала до дома, где жил Долгих. Я просто хотела взглянуть на его дом, но меня почти мгновенно охватило странное возбуждение. Ровно в восемь он выходит из подъезда, где его ждет машина, и едет в свой офис. Часы показывали 7.55, а машины все не было. Прошло еще полчаса. «Что-то не так», – кусая губы, думала я. В десять стало ясно: распорядок дня Долгих по какой-то причине изменился. Может быть, это как-то связано с убийством Ника? Вряд ли. Долгих, даже если понял, что я имею к этому убийству отношение, решит, что я спешно покинула город. Это было бы самым разумным. В любом случае он вряд ли считает меня опасной. С его точки зрения, я должна думать о том, как сохранить собственную жизнь, а вовсе не о мести. Тогда что случилось, почему он изменил своим привычкам? Выждав еще час, я в ближайшем почтовом отделении нашла телефонный справочник и с уличного телефона позвонила в офис Долгих. Мне ответила женщина. Голос ее звучал заученно вежливо:
– Слушаю вас.
– Простите, могу я поговорить с Вадимом Георгиевичем?
– Вадим Георгиевич будет только через две недели.
– Вы не скажете, где он?
– Его нет в городе, – строго сообщила она и опять очень вежливо: – Что ему передать?
– Спасибо, я перезвоню.
Я повесила трубку и чертыхнулась в крайней досаде. Этого мерзавца нет в городе. Узнай я даже, где он, это ничего не меняет. Две недели – целая вечность. У меня нет этих четырнадцати дней… Я невольно усмехнулась, в мою жизнь вновь вмешивается случай, и все планы летят кувырком. «Ладно, – хмуро подумала я. – Значит, Долгих будет не первым».
На следующий день я шла по проспекту и улыбалась случайным прохожим. На мне был Машкин берет, из-под него смешно торчали две косички, делая меня похожей на старшеклассницу, большие темные очки, за плечами чехол от гитары. День был солнечный, может, поэтому я, в самом деле, чувствовала себя школьницей, которая спешит по своим делам и мурлычет что-то веселое себе под нос.
К зданию администрации я подошла через двадцать минут. Человек по фамилии Савченко теперь был в моем списке первым. Я знала о нем только то, что нашла в досье Ника, и мой выбор объяснялся просто: он чиновник, появляется на службе в одно и то же время, ездит с водителем, но без всякой охраны. Напротив здания администрации стоял обычный жилой дом. Этот район я знала очень хорошо, я здесь выросла. В трех кварталах отсюда жил мой отец со своей семьей.
Я вошла во двор дома, возле детских качелей сидели две женщины с колясками, о чем-то беседуя, на меня не обратили никакого внимания. Я подошла к первому подъезду, тут был домофон, но это меня не смутило. Я наугад набрала номер квартиры.
– Кто? – спросил мальчишеский голос.
– Почта, – лениво ответила я, дверь открылась, и я вошла.
Дом был семиэтажным, я поднялась на лифте на пятый этаж и дальше шла пешком.
Технический этаж от лестничной клетки отделяла решетка. Я достала жвачку и залепила глазки на дверях трех квартир, выходивших сюда. Прислушалась. В подъезде было тихо, в одной из квартир работало радио. Я подошла к решетке и взглянула на замок, он не вызвал у меня никаких затруднений. Стоило сказать Нику «спасибо», когда-то он потратил много времени на мое обучение. Помнится, я здорово злилась на него и была неблагодарной ученицей, не подозревая, что в один прекрасный день мне его наука пригодится. Осторожно отперев замок, я поднялась выше. Дверь на крышу тоже была заперта, но теперь я действовала увереннее, тут меня не могли увидеть. Плоская крыша успела нагреться на солнце, я подумала, что здесь удобно загорать, и огляделась – вдруг кому-то из жильцов пришла в голову такая же мысль. Но крыша была абсолютно пуста. Пригнувшись, я подобралась к ограждению и осторожно выглянула. Отсюда подъезд здания напротив был как на ладони. В этом месте на ограждении был выступ с каким-то затейливым вензелем, идеальное укрытие для стрелка, за ним я и расположилась. Не спеша, достала из чехла для гитары винтовку, собрала ее и навела прицел на дверь подъезда, еще раз порадовавшись своему укрытию. Положила винтовку рядом с собой. Держать ее длительное время было опасно, солнечный свет отражался в оптическом прицеле, на это могла обратить внимание охрана здания. Впрочем, я не очень верила, что охрана особо напрягается. Они успели привыкнуть, что долгие годы ничего не случалось, ожирели, обленились и небось думали, что дослужат до пенсии без хлопот.
Я взглянула на часы, он должен появиться через пять минут. Все-таки я слегка нервничала, боясь, что судьба выкинет очередную шутку и этот тип тоже куда-нибудь уедет или сляжет в больницу с внезапным сердечным приступом.
Машина появилась на две минуты раньше. Водитель притормозил прямо у подъезда, мужчина вышел, наклонился, что-то втолковывая водителю, а потом выпрямился. И в прицеле винтовки я увидела его лицо.
– Прощай, дядя, – сказала я и нажала на курок.
Там внизу кто-то истошно заорал, и началась суматоха, а меня поразило вот что: я была абсолютно спокойна. Я убила человека, но не испытывала ничего, кроме удовлетворения, точно сделала нужную работу и теперь торопилась уйти. С улицы неслись крики, надсадно выли милицейские сирены, но ко мне это вроде бы не имело никакого отношения.
Возле решетки я на мгновение замерла, прислушиваясь, но в подъезде было по-прежнему тихо, я выскользнула на лестничную клетку и на лифте спустилась вниз. Женщин во дворе не было, наверное, их внимание привлек шум, и они решили узнать, в чем дело. Я пересекла двор, и тут навстречу мне выскочили два дюжих мужика, запыхавшиеся, с красными физиономиями. Бегать они явно были не приучены И опять меня поразило, что я не испытываю ни страха, ни волнения, даже не сбилась с шага, словно не заметив их.
– Ты из какой квартиры? – рявкнул тот, что был ближе ко мне.
– Из восьмой, а что? – удивилась я.
– Никого посторонних не видела?
– Не-а, а чего?
– Ничего, – буркнул второй мужик, и они бестолково закружили по двору, поглядывая на крышу, а я свернула за угол и, не ускоряя шага, двинула к автобусной остановке.
Через полтора часа я была в доме Ника. Взяла красный фломастер и на первом из семи портретов поставила жирный крест.
Накануне в новостях передали сообщение о двух трупах: молодая женщина убита выстрелом в упор, и мужчина застрелен неизвестными в ночном клубе. Никаких комментариев. Вряд ли Ник дождется пышных похорон от своих хозяев, с приспущенными флагами и прощальным салютом, впрочем, он на это и не рассчитывал. Зато убийство высокопоставленного чиновника явилось сенсацией, весь вечер в новостях только об этом и говорили. Я выключила телевизор и прошлась по комнате, думая о Машке. Потом, как-то незаметно, мысли мои переключились на Антона. Я представила, как он сидит в пустой квартире, слушает тишину или смотрит в окно на уснувший двор, нервно курит и пытается представить, как теперь жить. И решила, что мне все-таки легче. Мне не надо думать о том, как жить дальше, мне надо продержаться две недели, нет, уже меньше, одиннадцать дней.
Я вернулась к компьютеру. Я знала, что необходимо выждать хотя бы пару дней, ожидание меня не тяготило, предстояло решить, где и как это произойдет в следующий раз. Ночью я выбралась из дома, дошла до ближайшего автомата и позвонила Зойке на мобильный.
– Юлька, ты, что ли? – ахнула она, услышав мой голос.
– Ты в «Бабочке»? – спросила я.
– Нет, я с клиентом. Катька наверняка там. Дать ее мобильный?
– Давай.
Катька долго не могла взять в толк, кто ей звонит.
– Передай трубку Виссариону! – озверев от ее бестолковости, рявкнула я.
– Слушаю, – через некоторое время сказал он.
– Это я.
– Понял. Машку сегодня похоронили. Тебя ищут. Не дело ты затеяла, – вздохнув, добавил он.
– Это ты о чем?
– О новостях. Что это изменит, скажи на милость?
– Девкам проповеди читай, – буркнула я.
– Брось все и уезжай, – упрямо повторил он. – Зла и крови не станет меньше. И позвони Антону. Он приходил вчера, ему совсем хреново. И за тебя он беспокоится. – Виссарион замолчал, и я молчала.
Я хотела повесить трубку и не могла, думая о том, что отдала бы многое за то, чтобы сейчас выпить с Виссарионом чаю и поболтать о жизни. И оттого, что теперь это невозможно, было очень горько. А еще от его слов, потому что знала: Виссарион, как всегда, прав. Но это ничего не меняло, так как выбора у меня не было.
– Я скучаю по нашему профсоюзу, – сказала я. – И по тебе.
– Лучшее, что ты можешь сделать, – начать жизнь сначала и попытаться стать счастливой. Позвони ему.
– Салют, – сказала я.
