– Не возражаете, если я уйду? Как видите, настроена я серьезно.
Старший из охранников поднял на меня глаза и покачал головой, точно в досаде.
– Допрыгался, придурок, – сказал зло и добавил: – Собаке собачья смерть. Мы ничего не видели, – кивнул он мне и покосился на своих товарищей, те растерянно переглядывались. – Вы поняли? – повысил он голос, они, точно очнувшись, кивнули в ответ. – Уходи через черный ход, – сказал он мне. – Ментов вызовем через двадцать минут, надеюсь, тебе хватит этого времени.
– Хватит, – ответила я.
Наклонилась и поцеловала Ника в губы. Не знаю, почему я это сделала. В тот момент мне казалось, что он, в самом деле, был мне другом. Чокнутый сукин сын, который иногда мог удивить. А, может, мне вдруг стало горько оттого, что не было на свете человека, который по нему заплачет, как не было человека, который заплачет по мне. Я выпрямилась под растерянными взглядами парней, один из них посторонился, пропуская меня к двери, я вышла в коридор, не удержалась и еще раз взглянула на Ника. Мне показалось, что улыбка на его лице стала шире.
Я вернулась в машину, у меня есть двадцать минут. Достаточно, чтобы покинуть город, но делать этого я не собиралась. Еще только увидев Машку, там, в комнате без окон, я поняла: никуда отсюда не уеду. Когда-то я обещала ей: если не смогу посадить всю эту свору в тюрьму, то попросту их перестреляю. Пришло время отвечать за свои слова.
Для начала следовало позаботиться о надежном убежище, и я подумала о доме Ника, где недавно пряталась. У меня не было от него ключей, и я отправилась на квартиру Ника. Странно: в тот момент мысль о том, что я должна быть осторожной, должна прятаться, ни разу не пришла мне в голову. Я была спокойна и сосредоточенна. Оставила машину возле подъезда и поднялась в квартиру. Связку ключей я нашла в ящике стола на кухне, забрала все. Я не очень верила, что Ник хранил документы, которые взял из машины убитой Елены, в своей квартире, впрочем, я не была уверена, что взял их именно он. Но тщательно обыскала квартиру, не торопясь и ни разу не взглянув на часы. Время вроде бы меня совсем не интересовало. В спальне за картиной обнаружила сейф, ни один из ключей к нему не подошел, да и комбинации цифр я не знала. Если честно, документы в тот момент мало меня заботили, я уже все решила, и, найду я их или нет, особого значения не имело. Просто подумала: если они в сейфе, кое для кого это окажется неприятным сюрпризом.
В тумбочке лежала пачка долларов, я сунула ее в карман и пошла к выходу. Машину я оставила в двух кварталах от дома Ника и в пригород добиралась на автобусе, по дороге купила в магазине краску для волос. Вышла за две остановки до цели моего путешествия и оставшуюся часть пути прошла пешком. Дома вокруг за высоченными заборами выглядели необитаемыми. В таких домах людей мало волнует, что творится у соседей, в ту минуту я могла лишь порадоваться этому.
Я подошла к калитке, достала связку ключей, один из них подошел к замку, и калитка открылась с мягким скрипом. Я заперла ее и не торопясь поднялась на крыльцо. Сигнализации в доме не было, по крайней мере, в то время, когда я отсиживалась здесь. Два замка, три оставшихся ключа на связке.
Позади дома была калитка, выходившая в переулок, ее я видела из окна кухни, четвертый ключ, должно быть, от нее.
Повернула ключ в замке, шагнула в холл и огляделась, потом закрыла дверь. Немного постояла, прижавшись к ней спиной. На некоторое время этот дом должен стать моим убежищем. Я усмехнулась, усмотрев в этом недобрую шутку. Не спеша прошлась по первому этажу, бросив сумку в холле. Потом решила сварить кофе и вот тогда обратила внимание на листок бумаги, исписанный аккуратным мелким почерком. Он был прикреплен магнитом к дверце холодильника. Письмо Ника. Я сняла его и стала читать.
«Салют, моя маленькая дрянь. Если ты это читаешь, значит, я на небесах. Впрочем, вряд ли меня туда пустят, ну да ладно. Что, хлопнула папулю? Радуешься? Ну-ну… Хотя я думаю, что особого счастья ты от этого не испытываешь. Может, самонадеянно с моей стороны, но я все-таки надеюсь, что ты обо мне поплачешь. Я бы тебе в этой малости не отказал. Так что и ты уважь старого друга, скажи что-нибудь, типа: «Было и в нем что-то хорошее…», допустим, хорошего во мне кот наплакал, но я любил тебя, как умел. Не думай, что я стремлюсь оказаться на том свете, ничего подобного. Я надеюсь, что через пару дней разорву это письмо и выпью за упокой твоей души, уронив скупую мужскую слезу. Год назад я был бы в этом уверен и не стал бы заниматься каллиграфией, но теперь… как знать, как знать. Я вот тут на досуге поразмыслил и решил, что это, в сущности, неплохой выход для меня. Твои дальнейшие действия предугадать нетрудно, я ведь всегда тебя насквозь видел, дрянь ты моя ненаглядная, так что сунь нос в мой компьютер, он в спальне, может, кое-что тебе пригодится. Зная твои намерения, уверен, расстались мы ненадолго, буду ждать тебя у дверей в преисподнюю, чтобы ты не робела и поняла: здесь все, как дома, ничего нового, и лица все до боли знакомые… Все могло быть иначе… ну, не беда, так тоже неплохо.
PS. Кстати, я всегда терпеть не мог твою Машку, бесполезное, вечно хныкающее существо, пристрелю ее с удовольствием».
Я сложила письмо, сунула его в карман, прошлась по кухне, потом сползла по стене на пол и заревела. Я плакала, размазывая по лицу слезы, и беспомощно повторяла: «Сукин ты сын».
Мне трудно было понять, кого я оплакивала в ту минуту: Машку, или Ника, или их обоих. Я всхлипывала, часто дыша, и уже не вытирала слезы, они скатывались по моим щекам и падали на безвольные руки, потом дыхание стало ровнее, и я понемногу начала успокаиваться. Когда слезы высохли, я поднялась с пола и пошла в ванную, умылась и посмотрела на себя в зеркало. Жалкая, растерянная физиономия, самой себе я показалась глупой самонадеянной девчонкой, которая ушла слишком далеко от дома и заблудилась.
– Ничего, – сказала я и подмигнула своему отражению. – Больше я никогда уже не заплачу, потому что оплакивать мне теперь некого.
Эта мысль неожиданно принесла странное успокоение, и с той минуты я приучила себя не думать о Машке, то есть я, конечно, о ней думала как о живой, вспоминая нашу юность, ее привычки, смешные случаи, которые происходили с нами (слава богу, было и такое), но никогда не думала как о мертвой, торопясь забыть ее обезображенное лицо.
Я вернулась в кухню, выпила кофе и пошла в спальню. На прикроватной тумбочке лежал ноутбук. Я включила его, присев на корточки, и через несколько минут смогла убедиться, что Ник в самом деле хорошо знал меня, по крайней мере, в своих предположениях о том, что я буду делать дальше, он не ошибся. Были у него бумаги Павла или их все-таки забрал кто-то другой, не знаю, но одно несомненно: для Ника не являлось секретом, кто рука об руку с Долгих сколачивал здесь свои миллионы, и на всех семерых он собрал досье. Самые подробные, о каких только можно мечтать. Я читала их, делая для себя пометки, и вновь вернулась мыслями к Нику, но уже не чувствовала при этом боли и, отключая ноутбук, сказала:
– Спасибо, друг, – уверенная, что он услышит. Мне даже показалось, что он, по обыкновению, хихикнул в ответ.
В ту ночь я так и не смогла уснуть, может, потому, что была в доме Ника, лежала в его постели и не могла не думать о нем. Он написал: «Все могло быть иначе». Наверное, могло, если бы он был другим, если бы я была другой, если бы встретились мы по-другому и прожили совсем иную жизнь. В ту ночь я простила ему свой страх и свою боль, все, за что я так долго и люто ненавидела его, простила ему, но точно знала: я снова убила бы его, потому что простить ему Машку не могла. Я подумала о Тони, и мне очень захотелось позвонить ему, услышать его голос, наверное, я просто боялась одиночества, хотя и не хотела сознаться в этом. Конечно, я не позвонила. Звонить отсюда было бы верхом глупости. Меня, наверное, уже ищут. Мобильный телефон я оставила в машине, так что Тони тоже мне не позвонит. Свернувшись калачиком, я разглядывала стену напротив, а дождавшись рассвета, вновь заняла место перед компьютером. Распечатала семь фотографий и повесила их на стене. Семеро мужчин смотрели на меня, кто улыбаясь одними губами, кто скалясь в полный рот, двое выглядели очень серьезными, Долгих смотрел без улыбки, насмешливо, точно спрашивая: «Ну, и что дальше?»
– Дальше? – вслух произнесла я. – Я тебя убью.
Из этих семерых он был для меня главным, может, потому, что я его знала лично. И с нашего знакомства началась, собственно, моя нелепая и страшная история. Разумеется, Рахманова я тоже знала лично, даже слишком хорошо, но он как раз интересовал меня мало, точнее, вовсе не интересовал, но и его фотографию я повесила на стену, не особенно размышляя над тем. зачем это делаю.
Я намеревалась начать с Долгих и вскоре вышла на разведку, но перед этим потратила время на то, чтобы изменить свою внешность. Это оказалось на удивление легко. Я перекрасила волосы в темный цвет, высушила их феном, заплела их в две косы и, взглянув на себя в зеркало, удовлетворенно кивнула. Достала из сумки короткую юбку в клетку и футболку, в этом наряде с новой прической я выглядела лет на десять моложе. Конечно, этого маскарада надолго не хватит, но, увидев меня на улице, бывшие приятели вряд ли сразу сообразят, кто перед ними.
