– Машка сегодня звонила, – произнесла я, поразившись тому, с каким трудом говорю. – Она выходила из дома?
– Нет, из рюмочной звонила. Из зала, там у нас телефон. Между прочим, я ей не сторож, захотела и позвонила. Сказала: срочно. Я ваших дел не знаю…
– Где она сейчас?
– Наверху, – удивился он. – Где же еще? Да ты не нервничай: когда она звонила, в рюмочной никого не было, только участковый наш, хороший мужик, между прочим. – Аркаша вместе со мной вошел в дом. – Сегодня у нас вообще тихо, занимались санитарной обработкой. Открылись к обеду, алкашей Верка разогнала, вот и были только Федорыч, да минут двадцать назад парень пришел… Куда он делся-то? Шашлык заказал… Вот ведь…
Мы стояли напротив пустого зала, только за ближайшим к стойке столом сидел мужчина в милицейской форме и с удовольствием пил чай, болтая с барменшей.
– Парень? – переспросила я, мысль еще не облеклась в слова, а я уже бежала наверх, туда, где была комната без окон, и грудь распирало от крика, потому что я сразу увидела: дверь в комнату приоткрыта.
Я замерла в трех шагах от этой двери. Сзади, тяжело дыша, бежал Аркаша. Я глотнула воздуха и вошла.
Машка лежала на полу, половину черепа разнесло выстрелом в упор, на меня пустой глазницей смотрела страшная кровавая маска.
– Ух ты, господи, – простонал Аркаша.
– Как парень выглядел? – спросила я и стала шарить по карманам в поисках сигарет. Я стояла лицом к двери, чтобы не видеть Машку.
Аркаша пожал плечами:
– Светловолосый, рожа мерзкая, глаза какие-то чудные, похоже, наркоман, лет тридцать.
– Ник, – кивнула я. – Сам пришел.
– Что делать-то, а? – нервно оглядываясь, спросил Аркаша. – Ментов вызывать? Уходи, – сказал он мне, – я им что-нибудь наплету, скажу, она комнату у меня снимала… черт… надо же, связался с вами. Уходи, – повторил он.
Я боялась еще раз увидеть растерзанное лицо Машки, но покинуть ее тоже не могла, как будто она притягивала меня, просила «не уходи», и тут я поняла, что спешить мне некуда.
– Чего ты стоишь? – накинулся на меня Аркаша. – Мало мне проблем? Ей ты уже не поможешь.
Так и есть. Не помогу. Я подумала о Тони. Как это страшно, что он ждет ее, надеется, а ее уже нет… Я должна проститься с ней, сказать что-то… наверное, должна. Только я не знала, что. В голове стоял ровный гул, как будто где-то вдали надсадно били в барабаны.
Я подошла к Машке и взяла в руки ее еще теплую ладонь, пальцы были неподатливы, когда я целовала их. Машки нет. Нигде. И что бы там ни болтали проповедники всех мастей, никогда не будет.
– Прости меня, – сказала я единственное, что пришло в голову.
– Аркаша, – донеслось снизу. – Что там у тебя за крики? Случилось чего?
– Да уйдешь ты, наконец? – зашипел Аркаша.
Я резко выпрямилась, Машкина ладонь упала на пол, и я пошла к лестнице. По ней поднимался участковый, задрав голову вверх. Я поравнялась с ним, он посмотрел как-то странно и тут же отвел взгляд, слишком поспешно, слишком нервно, и я вдруг поняла: не было никакой прослушки. Он просто увидел Машку, случайно оказавшись в рюмочной в тот момент, когда она спустилась позвонить. Я знала, как работает Ник. Машкина фотография наверняка была у всех его приятелей – ментов, и этот один из них. Он позвонил Нику и, ожидая его, сидел и болтал с барменшей, боясь, что птичка упорхнет, чего доброго. И о комнате наверху он знал и отвлекал тетку, чтобы Ник беспрепятственно мог подняться. Я остановилась и внимательно посмотрела на него, хотела запомнить его лицо, вот такое, с ускользающим взглядом, губами, которые нервно дергались.
– Чего случилось-то? – спросил он.
– Горе у меня, дядя, – ответила я. – Большое. А у кого-то, может, счастье.
– А-а-а… А что за крики?
– Аркаша объяснит, – ответила я, обходя его. На мгновение мне показалось, что мент меня остановит, но он прижался к стене, и я прошла мимо него по узкой лестнице.
– Федорыч! – донеслось сверху. – Иди скорей сюда…
Я быстро спустилась вниз, направилась в переулок, села в машину. За окнами мелькали дома, а я не могла понять, куда и зачем еду. «Надо было остаться с ней», – вяло подумала я и стиснула зубы. Машки нет, и «с ней» – значит, нигде и ни с кем. Вот так.
Какое-то время я бессмысленно петляла по городу, пока опять не подумала о Тони. Надо ему позвонить. Эта мысль вызвала острую боль. Я притормозила, вышла из машины. Заметив скамейку, устроилась на ней, сидела и разглядывала свои ноги. Я не знала, сколько прошло времени, может, час, может, больше. Вновь подумала о Тони, но так и не смогла заставить себя позвонить ему.
В конце концов я поехала домой. Прошлась по квартире, взгляд останавливался на давно знакомых вещах, и все здесь казалось мне чужим. Двигаясь очень медленно, точно я вдруг ослепла, собрала кое-какие вещи, сложила их в спортивную сумку. Достала из шкафа берет, Машкин подарок, долго держала его в руках, потом кинула в сумку. Прошла в ванную, где у меня был тайник, достала пистолет, сунула его за пояс джинсов. Телефон в прихожей вызывал острую неприязнь, едва ли не ненависть.
«Я должна позвонить Антону», – вновь подумала я и представила, как он нервно ходит по квартире, ждет, надеется. Я не знала, что скажу ему, и все-таки набрала номер. Он снял трубку сразу же, наверное, стоял возле телефона.
– Юля, – услышала я его голос и поежилась.
– Я опоздала, – с трудом выговорила я. – Машки нет.
– Что? – растерялся он.
– Машки больше нет, – повторила я. – Рюмочная на Третьякова, это в Саблино, сейчас там, наверное, милиция, – сказала я и добавила: – Простите. – Я хотела повесить трубку, но он вдруг крикнул:
– Подождите. Где вы? Что вы собираетесь делать?
– Простите, Тони. – Я торопилась закончить разговор, мне было невыносимо слышать его голос и думать о Машке.
– Стойте, – взмолился он. – Я должен похоронить ее, – потерянно произнес он. – Обещайте, что вы мне позвоните.
– Да, конечно.
Я повесила трубку и вдруг подумала: когда ты один, все становится проще. Не надо ни о ком заботиться, наверное, поэтому у тебя больше шансов выжить. Только вот зачем?
Я прикинула, где сейчас может быть Ник. Наудачу позвонила в несколько мест, где он, вполне возможно, пьянствует сейчас в компании друзей. Мне повезло почти сразу. Охранник из ночного клуба сообщил, что Ник сидит у них.
– Не говори ему, что я звонила, – попросила я. – Эта сволочь от меня прячется, а мне надо его повидать.
– Приезжай, только я бы тебе не советовал встречаться с ним сейчас, – сказал парень. – Он пьян в стельку и злой как черт.
– Переживу.
Бросив трубку, я взяла сумку и пошла к выходу. Задержалась возле плаката, Че улыбался мне, и я сказала:
– Прощай, команданте, – а потом прижалась губами к его губам, и на какое-то мгновение мне показалось, что он мне ответил.
В клуб я вошла с черного хода. Парень, открывший мне дверь, кивнул вместо приветствия и буркнул:
– Он у себя.
У себя, значит, в одной из задних комнат, которую Ник облюбовал уже давно. Хозяином клуба был Долгих, и Ник чувствовал себя здесь как дома. Я поднялась на второй этаж, коридор был пуст, подошла к нужной мне двери и достала пистолет.
Ник был один, сидел, облокотившись на стол, лицо его было бледным, глаза бессмысленно таращились в пустоту, он отупел от выпивки. На столе стояло две бутылки, обе пустые, посуда.
– Ник, – позвала я. Он перевел взгляд на меня и криво улыбнулся:
– Салют, радость моя. Садись, выпей со мной.
И тут его взгляд зацепился за оружие в моих руках. Выражение его глаз изменилось, он мгновенно протрезвел, вскочил, рука метнулась под распахнутый пиджак, но в ту же секунду я выстрелила, один раз, второй, третий… Ник удивленно замер, а потом рухнул на стол и начал медленно с него сползать, увлекая за собой пустые бутылки, бокал, тарелки, которые со звоном упали на пол.
Я подошла к нему, перевернула на спину и заглянула в его лицо. Оно было странно спокойным. Непривычно мягкое выражение его поразило меня, я никогда Ника не видела таким. Глаза все еще смотрели удивленно, рот чуть кривился, как будто Ник силился улыбнуться. Он казался очень молодым и почти красивым, если труп вообще можно назвать красивым.
Трудно было думать о Нике как о трупе. Наверное, я бы не удивилась, если бы он сейчас вдруг хихикнул, а потом, поднявшись, заявил: «Хватит валять дурака». Но я знала, он никогда не поднимется. Все три пули попали ему в грудь, на полу под ним натекла лужица крови. Я вздохнула и закрыла его глаза, вновь поразившись тому, каким безмятежным стало его лицо, точно он наконец избавился от непосильного груза.
Мне давно было пора уходить, но что-то удерживало меня здесь, может быть, его предсмертная улыбка. Я услышала топот ног за дверью и резко выпрямилась. Дверь распахнулась, и в комнату один за другим вбежали трое охранников. Они с очумелым видом смотрели на труп у своих ног, а я кивнула на пистолет:
