Все радиоприемники следует немедленно сдать властям. Обладание радиоприемником будет караться тюремным заключением. Обладание радиопередатчиком карается смертью.
Когда Ирена в тот вечер пришла домой, она увидела, что Янина уже упаковывает в сумку их радио.
– Не надо, мама! – сказала Ирена. – Я спрячу его на чердаке и набросаю на него старых одеял. Если его найдут, мы всегда сможем сказать, что не знаем, откуда он там взялся. Только никому об этом не говори.
– Бога ради, Ирена! В нашем доме все знают, что у нас есть приемник. Они же все время ходили к нам его слушать. Тогда уж лучше пригласи сама немцев и объясни им, что тебе, конечно, жутко неудобно, но приемник ты им отдать не можешь. Они наверняка войдут в наше положение.
– Мама! Сарказм тут не к месту. Я почти уверена, что радио в один прекрасный день очень нам пригодится. А если кто-нибудь из соседей будет спрашивать, скажи, что мы его сдали.
Янина уступила, и Ирена посреди ночи вскарабкалась на чердачок, где нельзя было даже встать во весь рост, и забросала приемник тряпьем.
Приказ от 23 октября 1939 года
Евреям строго воспрещается торговля текстильными (мануфактурными) товарами и товарами из выделанной кожи, а также вести любую производственную деятельность с использованием этих материалов.
«Новый курьер варшавский» каждый день публиковал статьи о греховной и уголовной натуре евреев, об их нечистоплотности и склонности разносить болезни, о том, что они постоянно нарушают общепринятые нормы поведения. 23 октября 1939 года газета вышла с заголовком
«ПОЛНАЯ ПЕРЕПИСЬ ЕВРЕЕВ»
В следующую субботу всех евреев намечалось переписать и занести в списки вместе с адресами проживания и датами рождения. Вскоре последовало и официальное распоряжение:
Приказ от 25 октября 1939 года
В субботу 28 октября будет проведена обязательная перепись всех жителей Варшавы еврейской национальности. Ответственность за выполнение сего приказа возлагается на Юденрат и его руководителя, инженера Чернякова.
Теперь, когда закончились активные боевые действия, по дорогам снова стало можно ездить, не опасаясь за свою жизнь, и дети Варшавы впервые за месяц с лишним получили молоко. В городе начала возрождаться торговля, и в очередях зациркулировали слухи о партизанах. Стефан стал ходить на собрания подпольной группы Польской социалистической партии (ПСП), членом которой была и Ирена. Он почти каждый день приходил вечером к конторе Ирены, чтобы проводить ее до дома.
– Присутствие кавалера даже в нынешние времена хоть что-то да значит, – объяснял он.
Снова открылись кафе, рестораны и ночные клубы, но настроение в них нельзя было назвать праздничным. В один из последних теплых дней ноября Ирена со Стефаном сидели за столиком на тротуаре. По Окоповой улице с ревом проехал немецкий грузовик. В кузове сидели эсэсовцы, и закатные лучи блестели на двойных молниях их лацканов.
До войны Стефан с Иреной часто спорили о том, что лучше: его цинизм или ее принципиальный оптимизм. Стефан и теперь высмеивал организации за их любовь к бесконечным совещаниям и прениям.
– Одна болтовня, – говорил он. – И евреи, и социалисты только этим и занимаются.
– Полагаю, – сказала Ирена, – что над социалистами, будучи одним из них, ты издеваться можешь, но смеяться над евреями нельзя.
Стефан достал только что полученную кенкарту[53], продукт недавно прошедшей переписи, и развернул ее перед глазами Ирены. Внутри стоял штамп «JUDE» («еврей» – пер. с нем.). Он откинулся на спинку стула и улыбнулся, с удовольствием наблюдая за сконфуженной Иреной.
– Вот видишь, я так понимаю, у меня все-таки есть право смеяться над евреями.
Ирена не знала, что и сказать. Конечно, говорила она себе, для нее это не имеет никакого значения, но ведь она даже не подозревала об этом!.. Она огляделась, чтобы убедиться, что их не подслушают.
– Стефан… ты держал это в тайне?
– Я когда-то был евреем. Отец с матерью перешли в протестантство, когда я был мальчишкой. Я мало что обо всем этом помню. Да только немцы, судя по всему, знают все это в подробностях и считают меня евреем. Я просто хамелеон: сначала стал протестантом, теперь иудеем. Я думаю, что надо так и продолжать. Может, в следующий раз я обернусь католиком.
– Стефан! Будь серьезнее. Как ты можешь шутить!
Он наклонился к Ирене, почти касаясь ее лица губами.
– Я познакомился с одним художником, – сказал он. – Он работает на ППС. Он может сделать любой документ – Kennkarte, разрешение на работу, справку с места жительства, свидетельство о крещении или о свадьбе – так, что его не отличишь от настоящего. Все, что захочешь. Он мастер своего дела. И сочувствует евреям. И цены у него весьма умеренные.
Она допила свой кофе и посмотрела Стефану в глаза.
– Это может быть интересно, – сказала она. – И как же зовут этого художника?
Стефан написал на бумажке имя с номером телефона и передвинул ее через стол в направлении Ирены.
– С деньгами сейчас трудно, Стефан. Мы сами делаем документы. Может, они выходят не так идеально, как у твоего художника из ППС, но пока годятся и такие.
– Будь осторожна, – с искренней заботой сказал он, – ведь любого, кто тебя сдаст, щедро наградят злотыми да свиным беконом. Очень соблазнительно.
– Не глупи, Стефан. Я для немцев слишком мелкая сошка.
– Все так говорят, пока их не поймали… или пока не начали пухнуть с голоду… или пока их не начали пытать.
– А почему ты тогда доверяешь своим социалистам, с которыми сегодня встречался? – спросила Ирена. – Может, кому-нибудь из них тоже захочется гестаповского бекона. Как знать?
– Евреи ничего такого ради бекона не сделают. Ну, по крайней мере, пока еще. Ты знаешь Рингельблюма?[54] Еврей. Называет себя социальным историком. Личность занимательная. Он сотрудничает с «Джойнтом»… с Объединенным распределительным комитетом. Кажется, он никогда не спит. Я был на встрече представителей всех еврейских политических партий, которую он организовал. Ну и компот получился, я тебе скажу!
Теперь на этих подпольных бюрократов разозлилась Ирена:
– Болтовня ничего не стоит, Стефан. И все эти собрания тоже. А на реальную помощь людям… на продукты, документы, жилье, лекарства… на все это нужно очень много денег.
– Как сказал Рингельблюм, «Джойнт» даст нам денег.
– Нам? Стефан, ты только что сказал «нам»?
– Немцы считают меня евреем. И, наверно, они правы. Я не могу отбросить тысячи лет истории… моего народа.
Из приказов от 23 ноября 1939 года
С 1 декабря 1939 года всем евреям и еврейкам старше 10 лет, проживающим на территории Генерал-губернаторства[55], предписывается носить на правом рукаве повседневного платья и верхней одежды белую повязку шириной 10 сантиметров с изображенной на ней синей звездой Давида. Изготовление повязок, а также маркировка их соответствующим символом является обязанностью самих евреев и евреек.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
