Гарриет чуть прищурила глаза, спрятанные за солнцезащитными очками. Ее озадачила реакция отца и Салли, их боязнь приподнять завесу над событиями двадцатилетней давности, обнажив прошлое и все, что тогда произошло. Такой реакции она могла ожидать от отца – он всегда вел себя, как страус, прячась от всего, что было ему неприятно, и она могла понять его нежелание бередить старые раны. Очевидно, воспоминания до сих пор причиняют ему страдания, возможно, страдания заглушили в нем чисто человеческое любопытство. Но Салли… Гарриет совершенно не понимала реакции Салли. «Почему она, как я, не хочет узнать, что случилось с мамой, – думала Гарриет, – узнать наверняка, жива ли она, пли погибла. И если жива, почему она не хочет снова увидеть ее, а если погибла, то добиться, чтобы человек, виновный в ее смерти, понес справедливое наказание». Но Салли, казалось, еще меньше, Чем Хьюго, хотела ворошить прошлое, и до самого отъезда она продолжала упрашивать племянницу отказаться о поездки и оставить всю эту затею.
– Нет никакого смысла копаться во всем этом, Гарриет, – говорила она. – Ее нет в живых, и, ради Бога, пусть она покоится с миром.
Лицо ее под слоем тщательно наложенной косметики, было смертельно бледно, а темные круги под глазами говорили о бессонной ночи.
– Извини, Салли, – сказала Гарриет, – но я не могу возвратиться в Лондон, сделав вид, что ничего не случилось. В любом случае этот чертов детектив из страховой компании не даст ей покоиться с миром, как ты это называешь, пока не докопается до правды, а я, в отличие от тебя, не хочу узнать ее из вторых рук. Она была моей мамой – и я хочу быть там, когда… если… он ее найдет.
– Что ты собираешься делать? – спросила Салли, крепко сцепив руки, чтобы унять дрожь.
– Сначала поеду в Сидней и поговорю с этой Марией Винсенти. Если она и вправду двадцать лет прожила с Грегом Мартином, то должна кое-что знать.
– А если она не захочет с тобой встретиться?
– Захочет, – сказала Гарриет, упрямо сжав губы. Но, прибыв в Австралию, она несколько поутратила самоуверенности. В номере сиднейского «Хилтона» она сняла телефонную трубку, чтобы позвонить этой женщине, но снова положила ее. А что, если Марш Винсенти откажется увидеться с ней? Возможно, она уже пожалела, что расшевелила осиное гнездо. В любом случае она может не захотеть разговаривать с дочерью женщины, которая когда-то была связана с ее любовником. Она ведь итальянка, а итальянцам присущи роковые страсти и ревность. Может быть, будет разумнее приехать неожиданно, подумала Гарриет, использовав такую же шоковую тактику, какую Том О'Нил применил к ней, даже если от этого первая встреча будет не слишком приятной.
– Вы фотограф, не так ли? – спросил таксист. Гарриет, с трудом возвратившись к реальности, увидела, что он кивнул головой в сторону ее фотокамеры, выглядывавшей из сумки. – Вы из какой газеты? «Сан»? «Ньюс оф Уорлд»? Или из какой-нибудь американской?
– Я приехала не для того, чтобы снимать, – сказала Гарриет.
Таксист рассмеялся.
– Ну, меня вам не провести. Хотя большинство из них даже не пытается спрятать камеру.
– Большинство из них?
– Я говорю о газетчиках, леди, о ком же еще. Клянусь Богом, у вас выдержка что надо. Ну, желаю успеха. Вам мое пожелание не помешает – сквозь толпу, которая там уже топчется, пробиться будет нелегко! Вот мы и приехали – теперь сами увидите, о чем я говорил.
Такси завернуло за угол, и Гарриет все поняла. После оживленного центра Сиднея улицы, по которым они проезжали, были малолюдны, но здесь, на дороге, ведущей к большому белому, облицованному под камень дому, и на противоположной стороне улицы собралась довольно большая толпа. Некоторые стояли группами, покуривая, другие сидели на каменном бордюре тротуара, прячась в тени деревьев, с фотоаппаратами на коленях. Представители многих газет мира были здесь, надеясь хоть мельком увидеть женщину, которая после двадцати лет совместной жизни вывела на чистую воду Грега Мартина.
– Вот так влипла! – тихо сказала Гарриет. Таксист снова рассмеялся.
– А чего вы ожидали, леди, эксклюзивного интервью? Не знаю, что натворил этот мужик – двадцать лет назад я был слишком занят тем, что без толку прожигал свою жизнь, и в газеты заглядывал редко. Но что бы там ни было, оно того стоило, в этом я уверен. – Он остановил такси, не выключая мотора. – Кажется, приехали.
Гарриет в смятении смотрела на толпу. Вот это картина! Даже полицейский у ворот! У нее не было ни малейшего шанса прошмыгнуть в дом. Он ее примет за одну из толпы пронырливых писак, как и таксист.
– Где здесь ближайший телефон? – спросила она.
– Не знаю. Хотите, чтобы я нашел?
– Да… или нет, – ей не хотелось звонить по столь деликатному вопросу из телефонной будки, потому что может не хватить монет как раз тогда, когда она будет объяснять ситуацию. – Отвезите меня назад, в «Хилтон».
Он посмотрел на нее, как на ненормальную, и пожал плечами.
– Как скажете.
Когда он разворачивался, мозг Гарриет лихорадочно работал. Ах ты, мокрая курица! Стараешься избежать встречи с Марией Винсенти! Делаешь все, чтобы оттянуть момент, когда ты узнаешь правду! Для этого ты прилетела сюда, за тридевять земель, чтобы спасовать перед первым препятствием?
– Остановитесь! – сказала она резко.
Таксист остановил машину, покачав головой. Если раньше у него и были некоторые сомнения, то теперь он убедился окончательно – она с придурью. Но таковы уж все газетчики – и неудивительно. Что за способ зарабатывать на жизнь!
Гарриет покопалась в сумочке и выудила ручку и листок бумаги. Листок был вырван из блокнота, в котором она записывала кое-что о сделанных снимках, и на каждой страничке был знак фирмы, торгующей фотопленкой. Не пойдет! По бумаге сразу можно догадаться о ее профессии, а если Мария слышала о ней и знала, чем она занимается, то это непременно насторожит ее. Гарриет запихнула блокнот обратно в сумку и вырвала страничку из записной книжки. Не совсем то, что надо, но сойдет. Немного подумав, она торопливо нацарапала несколько слов. Снова покопавшись в сумке, она достала именно то, что нужно: старый конверт с ее именем и лондонским домашним адресом. Наверное, этого вполне достаточно, чтобы представиться? Она вложила записку в конверт.
– Подождите меня, пожалуйста, – сказала она таксисту. – Вы мне можете понадобиться, если я ничего не добьюсь.
Шофер вытаращил глаза.
– Сначала заплатите мне по счетчику то, что полагается.
– Да, да, конечно… – Она заплатила, вышла из машины и направилась по улице назад к дому. Газетчики пришли в движение, как заколдованные игрушки, оживающие, когда пробьет полночь. Они вытягивали шеи, толкались и щелкали фотокамерами. Гарриет не обращала на них никакого внимания. Один из наиболее проворных отделился от толпы и помчался к такси – наверное, чтобы порасспросить о ней у таксиста. Это плохо. Они смогут выследить ее до «Хилтона», а если таксист разговорится… – парочка стодолларовых купюр довольно быстро заставит его развязать язык, – но он не знает ее фамилии. Если она заподозрит что-нибудь неладное, то просто выпишется из отеля и переедет.
Как только Гарриет, войдя в ворота, ступила на широкую, усыпанную гравием дорожку, ее перехватил полицейский.
– Извините, но вы вторгаетесь в частные владения. Вам придется подождать снаружи вместе с остальными.
– Я не репортер. – Гарриет протянула ему конверт. – Не передадите ли вы это госпоже Трэффорд?
На его лице отразилось сомнение.
– Я по конфиденциальному делу. Совершенно уверена, что госпожа Трэффорд меня примет, – сказала Гарриет безапелляционным тоном, и, к ее облегчению, после минутного замешательства он взял конверт.
– Хорошо. Но вам придется подождать за воротами, пока вас не пригласят в дом.
– Не смейте обращаться со мной, как с преступницей! – сказала Гарриет.
Полицейский хотел было настоять на своем, но передумал. В этой девушке что-то было: ему показалось, что это можно было определить одним словом – порода. В ней чувствовалась порода, в отличие от всех этих бездельников, пытавшихся любыми способами проникнуть в дом, чтобы раздобыть материал для газетной сенсации. – Ждите здесь! Но не пытайтесь ничего предпринять! – предупредил он.
Гарриет в ожидании разглядывала дом. Он был очень величественный, строго в колониальном стиле, с балюстрадами и вычурными верандами. Оконные ставни были приоткрыты; подобно глазам слепца, они ничего не выражали. Интересно, а вдруг сейчас Мария Винсенти смотрит на нее из какого-нибудь окна? От этой мысли Гарриет занервничала. Она сунула руки в карманы своих умышленно потертых брюк и усилием воли заставила себя стоять спокойно, не переминаться с ноги на ногу и не дергаться.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем появился полицейский. У Гарриет екнуло сердце. Что делать, если Мария Винсенти откажется ее принять? Отступать было бы по меньшей мере непрофессионально. Но еще хуже то, что она весь этот путь проделала впустую.
