Фэнхун расправил крылья. Пламя в его груди полыхнуло, как маленькое солнце, ослепив на мгновение, порыв ветра рванул полы кимоно, тяжело захлопали крылья. Женщины ахнули и подались назад. Сплетенная из языков пламени птица сорвалась с места, сделала прощальный круг над школой и полетела на северо-восток.
Мия смотрела ей вслед, пока она не превратилась в огненную точку и не растаяла в сумеречных небесах.
Часть третья
Время сакуры
Глава 1
Мидзуагэ
Мидзуагэ – смешное слово. Рыбаки так называют самый первый улов рыбы, когда выходишь в море еще затемно, закидываешь сети и тянешь их с рассветными лучами.
Еще так называют аукцион, на котором продается невинность будущих гейш. И сам обряд лишения девственности.
– Повернись, – приказала одевавшая Мию служанка. И чуть отступила, чтобы полюбоваться своей работой.
Мия покорно повернулась. В полуоткрытое окно заглядывало закатное солнце, рассыпало по полу весенние зайчики. Ветерок чуть теребил связку подвешенных у рамы колокольчиков, заставляя их позвякивать. В призванном успокаивать и вселять в душу умиротворение звоне Мие послышалось что-то нервное.
С улицы одуряюще тянуло цветущей сакурой, а в самой комнате пахло благовониями, душный запах сандала и нежный – лотоса.
– Хороша-а-а. – В голосе «матушки» послышалось одобрение и даже восхищение. – За тебя немало заплатят сегодня, деточка.
От напоминания о том, что должно случиться вечером, Мия поежилась.
– Хочешь посмотреть на себя?
Мия нерешительно кивнула. Последние четыре часа ее готовили к аукциону, как породистую лошадь. Драили жесткой мочалкой, сбривали все волоски на теле, потом заставили почти час просидеть в бадье с молоком и рисовым отваром. И снова окатывали холодной водой, чтобы после втереть в кожу и волосы ароматные масла.
Она сделала шаг, подол кимоно скользнул в сторону. Мелькнула ножка – крохотные пальчики с безупречным педикюром, округлая пяточка. Наряд гейши изыскан, роскошен, но строг, как наряд придворной дамы. Босые ножки в сандалиях на высокой подошве – то немногое, что открывается взору мужчин и волнует их, заставляет желать гейшу.
Полированная бронза отразила изящную, словно фарфоровая кукла, красавицу. Сиреневое кимоно расшито серебряными цветами, на лице искусный макияж, в ухе светится маленькая сережка с противозачаточным заклинанием, а в высокой прическе именные серебряные шпильки – приз за победу на состязании танцовщиц.
Красавица уставилась на Мию огромными испуганными глазами, как будто спрашивая: «Это я?»
Видел бы ее сейчас Джин…
От мысли о самханце заныло в груди.
Прошло полтора месяца с тех пор, как Мия осталась одна. Дни до мидзуагэ вспоминались, как в мутном сером тумане. Мия вставала по утрам, завтракала, шла на занятия. Общалась с другими майко и наставницами, даже улыбалась, стараясь ничем не выдать снедавшей душу тоски.
Память жестока и коварна. Стоит расслабиться, успокоиться, поверить, что все прошло и забыто, как она норовит напомнить. Проснется от неловко оброненной фразы или неосторожной мысли. Накатит внезапно, захлестнет с головой, затянет в пучину и схлынет, оставив снова задыхаться от боли.
…теплая вода, сияние искроцветов, нежные прикосновения сильных рук, татуировка в виде тигра под ее пальцами…
Она еще не раз приходила в заброшенный храм. Лгала себе, что в поисках Дайхиро, и знала, что лжет. Но знакомые с детства стены встретили ее угрюмым молчанием. Мужчина, которого Мия полюбила и который предал ее, ушел.
Кроме Джина Мия тосковала по тануки. Дайхиро тоже оставил ее. Исчез неожиданно, не предупредив. Беспокойство за друга смешивалось с отчаянием от невозможности хоть с кем-то поделиться своей печалью.
А потом пришел март. На ветвях сакуры набухли тугие розовые бутоны, и Мия вместе с прочими майко отправилась в столицу, навстречу своей судьбе.
Быть может, это и к лучшему.
– Хороша! Я сразу поняла, что из тебя выйдет толк, деточка.
В зеркале рядом с Мией появилась ухоженная женщина средних лет. Госпожа Хасу Ери, глава гильдии гейш, владелица школы «Медовый лотос» и одноименного чайного домика в столичном квартале «ив и цветов». Хозяйка Мии – именно ей восемь лет назад староста деревни продал приблудную сироту.
– На вот, выпей.
Мия послушно глотнула горькую, пахнущую женьшенем и корицей жидкость из поднесенной чаши и подняла глаза на хозяйку.
– Что это?
– Смесь трав. Усиливает влечение, а то ты слишком нервничаешь. Чем сильнее желание, тем меньше боль от первого раза. – Госпожа Хасу разгладила несуществующую складку на подоле кимоно майко и улыбнулась. Она была довольна. – Пойдем, деточка. Гости вот-вот начнут прибывать.
От запаха благовоний голова шла кругом. Мелькание огней. Смех. Цитры – их голос нервный, чуть дребезжащий, врывался в уши.
Нижний зал чайного домика был полон мужчин. Самураи, и не из последних родов – дом «Медовый лотос» считался одним из самых дорогих и престижных на Благословенных островах. Его клиентами были только аристократы. Поговаривали, что даже сам сёгун порой заглядывал к госпоже Хасу, чтобы отдохнуть душой и телом.
Мия снова прижалась губами к дереву флейты. Сякухати в руках печально запела, вплетая свой голос в общее звучание инструментов. От оценивающих взглядов мужчин хотелось закрыться.
Чайный домик прислал приглашения на аукцион всем своим постоянным клиентам, и большинство из них поспешили откликнуться.
В отличие от других подобных заведений, где принято было приобщать девушек к общению с мужчинами с двенадцати, а то и с десяти лет, чайный домик госпожи Хасу – единственный из всего ханамати – держал будущих гейш далеко от столицы с ее соблазнами. Школа находилась на малолюдном южном острове Рю-Госо, в горах, почти в часе ходьбы от ближайшей деревни. Эта позволяло сохранить в девушках особую невинность восприятия, которая очень ценилась знатоками.
Пальцы бездумно гладили покрытое лаком дерево, а глаза перебегали с одного лица на другое. Кто из этих мужчин купит сегодня Мию? Кто станет у нее первым?
Лица, так много лиц… Толстые и худые. С обвисшими щеками, жесткими усами, в морщинах. Так мало молодых мужчин – большинству давно за сорок. Многие с брюшком, залысинами. Мия поймала взгляд толстяка, который сидел, скрестив кривые волосатые ноги. Глаза самурая довольно полыхнули оранжевым, он облизал жирные – в масле после закусок – губы и подмигнул ей.
О пресветлая Аматэрасу, неужели это будет он?! Почему-то, когда майко обсуждали мидзуагэ меж собой, их воображение рисовало сплошь молодых красавцев, которые будут жарко торговаться за благосклонность будущей гейши. И, несмотря на уроки «искусства тайных покоев», которые давались в школе, сама ночь, которая последует за аукционом, представлялась им в каком-то радужном тумане.
Она снова вспомнила Джина. Против воли, пусть тысячу раз велела себе этого не делать. Изумрудную зелень глаз, жесткие волосы под пальцами, литые мышцы, сводящие с ума ласковые губы и то особое ощущение спокойной силы, которое исходило от него.
И сразу же непрошеным гостем перед глазами встало видение: обнаженное тело на татами. И другое, женское на нем. Искаженное страстью лицо незнакомки, разметавшиеся по спине, прилипшие к коже рыжие пряди…
Изменник. Предатель!
Нет, Мия не будет думать о нем сегодня. Сегодня – праздник, ее вступление во взрослую жизнь. В такой день обязательно должно случиться что-то хорошее. Госпожа Хасу сказала, что за Мию много заплатят, наверняка толстяку она будет не по карману. Ее купит красивый и сильный мужчина, может, сам сёгун.
Толстяк снова подмигнул. Пухлые щеки затряслись, поблескивающие от масла губы растянулись в улыбке, напоминающей гримасу. Он все смотрел и смотрел на Мию, и оранжевый огонек в его глазах разгорался все ярче. Чтобы не видеть его, Мия зажмурилась, но все равно ощущала кожей сверлящий взгляд.
Песня окончилась, и глаза пришлось открыть. По сигналу госпожи Хасу Мия поднялась, чтобы принять у служанки кувшинчик с подогретым саке. Сейчас ее очередь разносить напитки. А потом придет ее черед танцевать. Гости должны увидеть товар лицом…
Она обходила столики, грациозно опускаясь у каждого. Подливала саке, отвечала улыбкой на улыбку и шуткой на шутку. Рассматривала сквозь полуопущенные ресницы мужчин, пытаясь представить себя с ними…
И не могла.
Страх все глубже запускал когти в сердце, ноги были как ватные, ослабевшие руки с трудом удерживали поднос с саке, а от мысли, что с кем-то из этих мужчин ей придется провести ночь, становилось дурно. Она с облегчением закончила круг, отдала кувшин служанке, села и закрыла глаза. На татами под пение цитр танцевала Кумико, Мия будет следующей, ее, как лучшую в танце, госпожа Хасу оставила напоследок.
Только бы не опозориться! Не надо думать о том, что будет ночью, ночь еще не скоро.
